Подвиг жизни шевалье де Ламарка - Корсунская Вера Михайловна. Страница 39

К счастью, в прусском главном штабе был знаменитый ученый А. Гумбольдт. Он хорошо знал Музей, его ученых, сам одно время работал в нем. Гумбольдт защитил Музей и Сад перед командованием, и они уцелели от разграбления.

Ламарк остро переживал все эти события.

Не прошло и года, как новая опасность нависла над ним. Голландия, Италия и другие страны, откуда Наполеон вывез ряд ценностей, потребовали их возвращения. Среди них находились зоологические коллекции, которые уже были объединены с французскими, смонтированы и описаны Ламарком. Вся работа его по систематике рушилась. Оставалась надежда только на дубликаты: Ламарк всегда стремился сделать любую коллекцию в двух экземплярах.

С трудом уговорили союзников не губить огромный труд ученых по сбору и обработке коллекций, требуя их подлинники, и удовлетвориться дубликатами.

Наконец, голландское и другие правительства согласились на это, убедившись, что они выигрывают, получая таким образом свои материалы во многом увеличенными трудами французских ученых.

Всю жизнь погруженный в науку, Ламарк был далек от личного участия в политике, тем более в революции. Но расцвет его научного творчества связан с эпохой Великой французской революции. Он, смело создававший новое учение о природе взамен библейского предания о сотворении мира, страстный проповедник этого нового мировоззрения, свободно дышал только до реставрации.

Происшествие с «Философией зоологии» на приеме у Наполеона оказалось в известном роде символическим. Как часто люди при жизни Ламарка и после смерти издевались над его идеями, между тем, как ровно ничего о них не знали или представляли их себе понаслышке, из неверных и несправедливых источников.

Пренебрежение к «Философии зоологии» со стороны современников Ламарка преследовало ее в самых обидных выражениях. О ней писали: «еще одно сумасшествие», «фантастическая концепция». Философы глумились над самым соединением слов «философия» и «зоология». Многие ученые просто испугались учения, изложенного в этой книге Ламарка, и они молча отстранились от автора. Другие ссылались на труды Ламарка по систематике, но никогда не называли «Философии зоологии».

Ламарку в это время было уже шестьдесят пять лет. Годы труда и лишений очень давали себя чувствовать.

И когда в самом начале 1809 года ему сделали очень заманчивое предложение — профессуру в парижском университете, то он не решился его принять.

«Уважаемый коллега! Имею честь благодарить с глубокой признательностью за честь, которую ректор университета пожелал мне оказать, назначая меня профессором такой уважаемой коллегии. Обращаюсь к вам лично с такой же благодарностью за то влияние, которое вы, без сомнения, оказали на мое назначение. Могу вас уверить, что я чрезвычайно сожалею, что не мог вчера принять столь почетный для меня титул и что я всегда при мысли об этом буду страдать. Я, конечно, был бы очень польщен, если бы мог воспользоваться оказанным мне почетом и получить возможность постоянного общения с вами и с другими моими коллегами. Но, принимая во внимание мою физическую слабость и плохое обычно состояние моего здоровья, я вынужден решительно отказаться от чести, мне оказанной. Не откажите передать ректору и совету университета мои сожаления и мою благодарность и примите уверения в моем глубоком к вам уважении.

Париж, 18 апреля 1809 г.

Ламарк».

Но в Музее Ламарк продолжал читать лекции еще на протяжении десяти лет.

Крушение старого идола

Старый идол встал перед Ламарком на пути к «Философии зоологии» — учение о неизменности видов.

Вот его и предстояло разрушить Ламарку, чтобы очистить широкое и свободное поле для изложения взглядов на эволюцию природы.

Несмотря на то, что в XVIII веке ряд философов и натуралистов довольно ясно высказались против учения о неизменности видов, — все же оно оставалось общепринятым. В начале же XIX века во Франции оно даже укрепилось по целому ряду причин.

Одной из них была новая общественно-политическая атмосфера. Наполеон уже покончил со всякими иллюзиями игры в защитника революции. Без всякого сожаления он душил все остатки якобинского свободомыслия, самым решительным образом расправляясь с теми из них, кто не успел или не пожелал проявить себя бонапартистом. Не щадил и приверженцев Бурбонов, думая только об укреплении своей власти.

С завоеванными же странами он распоряжался как с личным имением, распределяя королевства и княжества между членами своей семьи и наиболее преданными генералами.

Пользуясь правом завоевателя, он вывозил из этих стран национальные богатства — картины, книги, рукописи, коллекции.

Франция изнемогала от непрестанной потери крови, но император, опьяненный триумфом первых побед, не придавал значения уже случавшимся поражениям его армии. Он увеличивал и увеличивал ее, замышляя поход в Россию.

Наполеон стремился установить свой трон прочно и надолго, оставить его своему наследнику, основав новую династию. А за его спиной приверженцы королевской власти вели тайные переговоры о восстановлении Бурбонов.

Понятно, что, быстро усвоив замашки самодержца, Наполеон совершенно не собирался потворствовать каким-либо идеям противным церкви или духу повиновения его нераздельной власти.

В такое ли время развивать эволюционные взгляды, мысли о каких-то изменениях, хотя бы и в природе, — все равно они некстати!

Другая причина заключалась в новых «подтверждениях» постоянства видов, предоставленных законодателем в науке этого времени, Кювье.

В 1795 году его выписал из провинции в Париж Жоффруа Сент-Илер, которому Кювье прислал свои первые научные работы по зоологии.

Сент-Илер писал ему:

«Приезжайте в Париж, приезжайте, чтобы занять среди нас место нового Линнея, нового законодателя естественной истории».

Пророчество Сент-Илера, радушно и искренне приветствовавшего молодого ученого, быстро сбылось.

Ко времени Кювье анатомическая наука накопила очень много материалов об отдельных животных. Но это была груда разрозненных фактов, пока никем не обобщаемых.

Кювье очень хорошо понимал состояние анатомии: «Каждый следует своему капризу, и если эта анархия будет продолжаться, наука скоро превратится в лабиринт, из которого и не выберешься».

Обладая умом строгим, точным и ясным, ненавистник всяких фантазий в научной области, он создает новую науку — сравнительную анатомию. В книге «Лекции по сравнительной анатомии» (1800–1803) Кювье дает описание органов животных и их постепенных изменений у разных систематических групп. Одновременно он вел специальные исследования по анатомии моллюсков, насекомых, — у которых открыл незамкнутую систему кровообращения, червей, — найдя у них собственную красную кровь, и позвоночных.

Кювье применил новый метод исследования — принцип соотношения органов.

«Чтоб челюсть могла хватать добычу, она должна иметь известную форму в мыщелках, известную величину височной мышцы, требующей определенного пространства в принимающем ее углублении и определенной выпуклости в скуловом своде, под которым она проходит: скуловой свод должен также иметь известную силу, чтобы дать опору жевательной мышце и т. д.

…Словом, форма или очертание зуба определяет форму мыщелков, очертание лопатки определяет очертание когтей, подобно тому, как уравнение дуги определяет все ее свойства».

Каждая особенность кости любого животного, малейшая выпуклость, впадина, отросток, всегда характерна классу, отряду, роду и виду. Поэтому, если сохранилась хоть одна кость животного, по ней можно определить все остальные части с такой точностью, как бы имели перед собой целое животное.

Кювье занялся анатомией не только современных животных, но и давно вымерших, скелеты которых, «наваленные, как дрова», по его словам, валялись в подвалах Музея Естественной Истории. Он вытащил их на свет, прибавил к ним громадное количество новых, полученных Музеем и найденных им самим в каменоломнях окрестностей Парижа.