Хребет Скалистый - Гуров Игорь. Страница 23

— Обязательно возьму, — подтвердил свое обещание Решетняк.

— Это на "Трех мушкетерах"? По-моему, ничего не выйдет, — глубокомысленно заявил постепенно пришедший в себя Лелюх, — раз надпись стерлась, значит, ее нет. А раз нет — чего же читать? Чистый лист бумаги?

— Не совсем чистый, — возразил Решетняк. — Когда чем-нибудь пишут, от нажима, пусть даже самого легкого, нарушается строение волокон бумаги. Остаются также мельчайшие частицы карандашного грифеля, чернил или краски.

— А как же это обнаружить? — с интересом спросил Шура.

— Способов много. Применяют и фотографию, и микроскопы, и специальные ртутно-кварцевые лампы для просвечивания ультрафиолетовыми лучами. Применяют и рентген. Есть еще и инфракрасные лучи. Словом, если хотите, пойдемте завтра вместе со мной и посмотрите.

— А пустят? — неуверенно спросил Лелюх.

— Будем надеяться, что со мной пустят, — улыбнулся Решетняк.

Не раз проходили ребята по одной из центральных улиц мимо старинного двухэтажного домика. У подъезда висела маленькая вывеска: "Научно-технический отдел краевого управления милиции". Они никогда не задумывались над тем, что происходит за стенами этого дома. Милиция и милиция. Но, когда вслед за Филиппом Васильевичем ребята вошли в дом, у них появилось ощущение, что они попали в больницу.

По обе стороны широкого коридора с паркетным, до блеска натертым полом шли стеклянные двери с надписями: "Рентгеновский кабинет", «Кварц», "Электропроцедурная", «Лаборатория». За дверьми были видны люди, одетые в белоснежные халаты и круглые белые шапочки. Они что-то рассматривали в микроскопы, колдовали над целыми батареями пробирок, колб и стеклянных трубок. В коридоре пахло лекарствами.

Из одного кабинета им навстречу вышла молодая девушка.

— Здравствуйте, Анечка, — приветствовал ее Решетняк. — Вот познакомьтесь с моими друзьями.

Девушка со всеми по очереди поздоровалась за руку. Делала она это серьезно, без улыбчивой снисходительности, которой нередко отличаются взрослые. Это сразу расположило к ней ребят.

— Сейчас я принесу вам всем халаты.

Ребята и Решетняк терпеливо ждали возвращения Ани.

Шуре и Алле халаты пришлись почти впору. Васька же выглядел несколько комично, так как ему попался халат, который был, очевидно, предназначен для очень высокого и худого человека.

— С чего начнем, Филипп Васильевич? — спросила Аня.

— Давайте с рентгена, — сказал Решетняк.

И все направились к глухой двери с табличками:

"Рентгеновский кабинет", "Осторожно. Высокое напряжение", "Без стука не входить".

Получив разрешение войти, Решетняк, а за ним и все остальные прошли в темную комнату.

— Здравствуйте, Поликарп Сергеевич, — куда-то в темноту сказал Решетняк, экскурсию вот привел.

— Милости просим, — раздался из темноты дребезжащий старческий голос. Что же мне показать?

— А мы экспонаты с собой принесли. Фигура в белом появилась в освещенном лампой круге. Решетняк положил на стол картину и книгу.

Аня присоединила к ним небольшой обрывок бумаги. Тот самый, что был зажат в кулаке убитого Нижника.

Старик рентгенолог начал именно с этого бумажного обрывка. Он повертел его в узловатых старческих пальцах, посмотрел в лупу и приколол скрепкой к листу картона.

Освоившиеся с полутьмой глаза ребят уже различали большой рентгеновский аппарат, совершенно такой, перед которым каждый из них стоял не раз.

Поликарп Сергеевич прикрепил к аппарату картонку с приколотой бумажкой. Щелкнул выключатель. Что-то загудело, осветился небольшой экран. На сером, чуть мерцающем поле были ясно видны завивающаяся спиралью скрепка и неровная черная линия. Больше ничего не было.

— Чертили без линейки, — сказал рентгенолог, — прямо рукой.

За бумагой последовала книга. На ней ничего прочесть не удалось. Даже те надписи, что были на обложке книги и читались невооруженным глазом, в лучах рентгена стали почти неприметны.

— Не по адресу, Филипп Васильевич, — сказал старик, выключая аппарат. Рентген помогает вскрыть зачеркнутое, закрашенное, а тут, видно, надпись стерлась. Зайдите к соседям, а уж если не поможет, то на второй этаж.

Соседней была комната, на дверях которой висела табличка: «Кварц». Здесь распоряжались две женщины в халатах, под которыми были видны милицейские кители. В одном углу комнаты стоял треножник с большим рефлектором, с лампой какого-то необычного вида. В противоположном углу тоже стоял треножник. На нем был укреплен старомодный фотоаппарат с черными мехами, складывающимися гармошкой. Еще один аппарат, самый обыкновенный «ФЭД», стоял на столе рядом с микроскопом, к окуляру которого был приделан другой "ФЭД".

— Вот сейчас мы рассмотрим все с помощью ультрафиолетовых лучей, — пояснил Решетняк, кладя развернутую книгу на столик, стоящий под лампой с рефлектором.

Одна из женщин задернула плотные шторы, другая подвезла укрепленный на штативе аппарат и включила рубильник.

— Записывайте, Колесникова, — возбужденно воскликнул Решетняк.

Он и ребята нагнулись над "Тремя мушкетерами".

Чувствуя, что от волнения замирает сердце, Алка читала вслух проступающую как бы сквозь голубоватый туман надпись. Тут были слова, которые можно было прочесть раньше, и слова, которые давно стерлись и не были видны даже через лупу.

"Другого выхода нет. Самое ценное удалось спрятать. Клад огромной ценности… чтобы обнаружить его, ищите решетку".

Потом шли куски совершенно стершейся бумаги, и надпись становилась менее понятной.

"…Тамани… ищите решетку… тогда все станет ясно. Партизаны дарят клад Родине… коридоре… на берегу Б… долг художника и моего друга Проценко. Нашедшего книгу прошу сообщить ему о моем завете… решетку… ориентиры станут ясны…" Под всем этим стояла подпись:

"Прощайте. Гудков".

И еще ниже фраза:

"Целую тебя, дочка, будь смелой, честной, похожей на маму".

Несколько раз щелкнул затвор фотоаппарата. Лаборантка производила съемку.

Стараясь не шуметь, чтобы не нарушить наступившей взволнованной тишины, женщина — заведующая кварцевой лабораторией — выключила рубильник и раздернула шторы. Алла затуманенными глазами все смотрела на лежащую перед ней книгу и в конце концов громко, открыто, никого не стесняясь, расплакалась.

Решетняк обнял девочку. Шура по-мальчишески неуклюже сжимал вздрагивающую Алкину руку. Даже легкомысленный Лелюх стоял молча, с необычным для него серьезным видом.

Сквозь годы с ними только что говорил один из отважных партизан Северного Кавказа.

— Давайте посмотрим еще картину, — заговорил наконец Решетняк.

Снова были задернуты шторы и включена кварцевая лампа.

Лежащая на столике картина засветилась неровным, мерцающим светом. Сделались тусклыми и некрасивыми краски, только что радовавшие глаз своей свежестью. Стали заметны совершенно невидимые ранее царапины, небрежности грунтовки и крупинки плохо протертой краски. Но никакой подписи обнаружить не удалось.

— Срочно проявите и отпечатайте несколько снимков подписи на книге, отдал Решетняк распоряжение одной из лаборанток.

И она, забрав аппарат, скрылась за маленькой дверцей.

— Давайте попробуем микрофотографию, — обратился Решетняк к другой женщине.

Картина была укреплена перед объективом фотоаппарата изображением вниз. Фотоаппарат соединялся с микроскопом, Сделав несколько снимков, вторая лаборантка тоже ушла проявлять пленку, а Решетняк с ребятами направился в химическую лабораторию.

Здесь исследовали бумажку, которую первой рассматривали в рентгеновском кабинете.

Сначала ее положили под микроскоп. Потом один из химиков узеньким блестящим ланцетом, каким пользуются хирурги, соскреб малюсенький кусочек вещества, которым была нанесена на бумагу неровная черта. Эту еле видимую крошку он положил в узкую пробирку, залил какой-то жидкостью, подогрел на спиртовке, слил жидкость, заменил другой, взболтал, капнул на стеклышко. А стеклышко снова стал рассматривать под микроскопом.