Компрессия - Малицкий Сергей Вацлавович. Страница 62

– Брось! – Кидди присел на подоконник, прислонился щекой к холодному стеклу. – Его средний рост сродни размерам моих знаков отличия.

– Где ты? – спросила Магда.

– Сейчас у отца.

– Осень уже наступила?

– Каштаны падают.

– А кленовые листья?

– Пока не видел кленов.

– Я … – Она запнулась, но все-таки произнесла: – Я скучаю.

– Это хорошо, – прошептал Кидди и сбросил линию.

Через пять минут он стоял под душем. Ледяная вода сладко сжала сердце в кулак и погнала тепло по всему телу. Когда Кидди почувствовал, что шею и уши начинает ломить от холода, он шлепнул ладонью по сенсору и потянул к себе полотенце. Капли воды медленно скатывались с портрета матери. Усталость накатила оттуда же, откуда только что билось тепло. Кидди оперся ладонями о стену, наступил на упавшее полотенце. Эла Гипмор улыбалась прозрачной улыбкой и смотрела куда-то через плечо Кидди. Именно эту улыбку он так долго копировал и пытался повторять еще в колледже, часами кривляясь перед зеркалом. Именно эта улыбка настолько приросла к его лицу, что появлялась всякий раз, когда он забывал контролировать себя. Именно ее он увидел, когда все-таки пришел в себя и уже в дешевом бунгало на берегу моря, еще до появления Моники, посмотрел в зеркало. И возненавидел не только собственное лицо, но и портрет матери. Правда, сейчас уже ему не хотелось ударить кулаком по стеклу и разметать портрет осколками по душевой кабине. Ярость и боль сменила усталость. Да и ощущение, что опасность обжечь кулак об огненный цветок, расцветший за много лет до цветка Сиф, реальна, причиняло дискомфорт. Взгляд остановился на запястьях. На левом темнел чиппер, на правом – полоска телесного цвета от Стиая. Что он хотел спросить у Рокки? И как действует это устройство?

Кидди встряхнулся, набросил на плечи халат, щелкнул по чипперу пальцем. С кем он мог бы теперь связаться? С Моникой? Нет смысла. С ней можно было бы связаться только в одном случае: чтобы немедленно, где бы ты ни находился, бросить все и мчаться к ней, предвкушая тепло ее тела. С Брюстером? Ему пока нечего показать Брюстеру. С разговорником Михи, нет и нет, там Моника. С Рокки?

Кидди попытался бросить линию. С таким же успехом он мог бросить линию Сиф. Кто же еще остался? Кто еще остался на этой планете, кто мог бы ему хоть что-то добавить к тому, что он уже знает? Эдвард Свенссен? Да жив ли еще этот добродушный норвежец? А ведь он запомнил Кидди, запомнил. Не мог не запомнить, ведь это Эдвард бежал следом за Стиаем, на его лице был написан ужас! Только что он сможет сообщить Кидди? Тогда уж надо связываться с неизвестным Ральфом Бэкстером и пытаться выяснить, отчего покончила с собой его мать? Отчего покончила с собой его подчиненная? Или это все-таки был несчастный случай? Ладно. Все потом. Потом.

– Ты не спишь?

Голос отца прозвучал в тишине как скрип случайно открывшейся дверцы шкафа. Кидди поднял голову и заметил, что силуэт отца в кресле шевельнулся.

– Может быть, пойдешь в кровать?

– Прости меня, – неожиданно попросил отец.

– За что? – не понял Кидди.

– Я думал, что ты знаешь, – он замялся. – Я думал, что она поддерживает с тобой связь. Не знал, что она так…

– О чем ты? – потер глаза Кидди.

– Эла жива, мой мальчик. – Голос отца стал плаксивым, он шумно высморкался и несколько раз глубоко вздохнул. – Жива!

– Как жива? – Кидди почувствовал, что ребристый комочек снова всплыл из глубин гортани и начинает проворачиваться у него в горле. – Ты ее видел?

– Нет. – Отец шумно дышал ртом. – Но я знаю. Подожди, – попросил он севшего на диван Кидди. – Не включай свет. Я сейчас пойду на кровать. Ты не думай, я привык уже. А потом, может быть, она и умерла уже? Ведь сколько лет прошло?

– Рассказывай! – попросил Кидди.

– А что рассказывать? – Отец откинул голову на спинку кресла, отчего вместо редких торчащих волос на фоне окна взметнулся силуэт носа. – Я же летал туда, к этому Торскену. Ползал по камням, думал, хоть комок плоти ее найду, только там ничего. Там жар такой был, что даже металл расплавился. И понять ничего нельзя. Ты представляешь, она даже черный ящик перед этим полетом вытащила и оставила. Зачем это? Зачем она это сделала?

– Может быть, она выкинула его с какой-то целью? – поморщился в темноте Кидди. – Там еще что-то было?

– Целая куча, как рассказали мне в полиции. Система жизнеобеспечения, гравиоспасатели, все зипы, инструменты, даже сиденья. Вот только черный ящик нелегко было выбросить. Он установлен ниже панели, не всякий техник сразу его найдет.

– Ты узнавал, какую информацию он записывает? – спросил Кидди.

– Всю, – пробормотал отец. – Все параметры, какие только поступают на пульт управления. Погодные условия. Все переговоры, которые пеленгуются в пределах технической видимости. Данные пилота. Кроме этого, черный ящик ведет видеосъемку в четырех режимах – внешнюю фиксацию состояния купе, панораму по направлению движения, объем салона с фиксацией места пилота и панораму по направлению взгляда пилота. Впрочем, на разных моделях по-разному…

– А ты не подумал, что она просто-напросто не хотела, чтобы ее видели перед смертью? – спросил Кидди.

– Она не самоубийца! – заорал отец. – У нее не было причин расставаться с жизнью! А если и были, не проще ли было убить меня? Для этого не пришлось бы уничтожать целое купе! Достаточно было бы сказать, чтобы я катился ко всем чертям, это меня убило бы точнее, чем если бы я летел в сторону той скалы рядом с ней!

– Но как она могла выжить? – постарался говорить мягче Кидди. – Тысяча причин могла быть для того, чтобы выпотрошить купе!

– В полиции мне тоже об этом сказали! – усмехнулся отец. – О том, что вся их группа занималась утилизацией оборудования, что это купе было в стадии разборки, только есть ведь и еще кое-что!

– Да что бы то ни было! – зарычал Кидди. – Ты сведешь меня с ума! Ты же сам говорил, что она была достаточно увлекающимся человеком, чтобы делать глупости! И этот ее полет на полуразобранном купе, если бы он не закончился столь трагически, так бы и остался всего лишь глупостью! Тем более, что ты же сам говоришь, что у нее не было причин для самоубийства! Ну что там у тебя за «кое-что»?

– Вот! – Отец выпрямился, вновь увенчав собственный силуэт растрепанными волосами. – Здесь! – он постучал себя кулаком по груди. – Я чувствую. Еще там, в этом холодном поселке, на камнях у ледяного моря, я почувствовал. Меня как плетью обожгло, стянуло, дыхание перехватило – жива она! Я почувствовал! И когда я это почувствовал, когда понял, меня даже отпустило… Она все это время была где-то здесь, где-то рядом. Я понял. Она что-то натворила такое, что ей надо было исчезнуть. И она исчезла! Я мог ее найти, но не стал!

– Подожди. – Кидди обхватил плечи руками, согнулся, потому как что-то похожее на боль вытянулось между ребер. – Подожди. Предположим. Предположим, что это так. Предположим, что мать не погибла. Что там был кто-то другой. Или не было никого. Но как она жила потом? Как она сумела обмануть опекуна? Это невозможно!

– Она и была такой. – Отец мечтательно всхлипнул. – Она была невозможной! Я хотел пробраться в опекуна и найти ее файл. Мои кабели проходили под серым зданием. У меня есть допуск. Но потом я подумал: и что я ей скажу? Это же вовсе не доставляет никакого удовольствия – поймать за руку близкого человека. Поймать на лжи. Даже если эта ложь связана с мнимой смертью. Поэтому лучше так. Нужно спокойно ждать. А когда она все-таки появится здесь, спокойно сказать ей, что я все уже знаю. Что я знаю и живу с этим знанием. Спокойно.

– И упиваться собственным благородством? – спросил с усмешкой Кидди. – А ты не думал о том, что вот этот твой выбор как-то выбивается из логики влюбленного человека. Человека, у которого вся логика состоит в ее отсутствии. В подчинении всего и всех одному – быть рядом и требовать ясности?

– Требовать ясности? – удивился отец. – О какой ясности ты говоришь? Я не знаю, что такое ясность в отношениях между людьми. Привязанность – знаю, любовь, кажется мне, что знаю. Ненависть – предполагаю, что знаю. А о ясности не знаю ничего. И уж тем более ничего не знаю о том, что такое «требовать». Да и что ты пытаешься мне доказать, разве ты любил сам кого-нибудь и когда-нибудь? Молчишь?