Компрессия - Малицкий Сергей Вацлавович. Страница 72

– Больше не могу!

– Что случилось?

Моника села на усыпанную хвоей лесную траву и принялась стягивать туфли, которые надела после того, как ручеек украсился топкими берегами. День уже перевалил за полдень, и косые лучи солнца, с трудом проникающие сквозь еловые ветви, поблескивали в каплях пота на ее лице.

– Дай нож.

– Зачем?

– Дай! – Она почти вырвала у него из рук нож и принялась ковырять им внутри обуви. – Наша обувь так же не приспособлена к пешим прогулкам, как мы сами не приспособлены к дикой жизни. Пятку стерла!

– Дай я сделаю! – Он присел напротив нее на корточки.

– Уже! – Моника раздраженно воткнула нож в землю. – Сколько мы прошли?

– Километров семь или восемь. – Кидди оглянулся, пробежал взглядом по коричневым стволам, прислушался к уже знакомому стрекотанию птицы в отдалении. – Должны скоро добраться, если Рокки действительно живет где-то здесь.

– Комары! – Моника раздраженно хлопнула себя по щеке. – Ты знаешь, я всегда думала об одном: почему ты не хочешь быть со мной? Очевидно, что я лучший вариант для тебя, поскольку никто так, как я люблю, тебя любить никогда не будет, а Сиф уже нет, да и неизвестно еще, прошла бы она проверку столькими годами. Я смотрела на себя в зеркало, вглядывалась в глаза мужчин, которые попадались мне на пути, и не могла этого понять. А потом я подумала о другом. Вчера я подумала о другом. А почему я хочу быть с тобой? Ведь действительно, что есть в тебе такого, что заставило меня сойти с ума? Ведь ты не любишь меня. Ты никого не любишь. Готова поклясться, что и там, на Луне, если кто-то у тебя есть, так только от скуки и для развлечения. Мне даже теперь кажется, что и Сиф ты не любил, иначе выкинул бы меня тогда из квартиры, ты во всем виноват, понимаешь, ты!

– Я и не спорю. – Кидди лег на траву. – Конечно, я виноват. Особенно в том, что я не выкинул тебя из квартиры. Отчего же ты не выкинула Миху?

– Ты… – Она прерывисто вздохнула. – Ты сейчас глупость сказал. Вот и еще один недостаток. Ты глупый. Как я могла выгнать его из его собственного дома? Да. Я не любила Миху. Я даже ненавидела его, к счастью, у него было достаточно такта, чтобы не докучать мне. Он был исключительно положительным. Столь положительным, что меня даже начинало тошнить!

– Прости. – Кидди положил руку ей на лодыжку.

– Вот я и думаю. – Моника вновь вздохнула. – Есть ли какой-нибудь смысл в моей любви? И сама себе отвечаю. Нет в ней никакого смысла. И это главное, понимаешь? Именно то, что смысла нет. Поэтому я и мучаюсь. Может быть, я как птенец, который принимает за самое близкое существо тот движущийся предмет, который видит, когда вылупляется из яйца? А я, верно, вылупилась в тот день, когда ты пригласил меня на танец.

– А ты считаешь, что в любви все-таки должен быть смысл? – спросил Кидди.

– Да. – Она наклонилась вперед. – Послушай! Если в моей любви появится смысл, может быть, в тебе появится хоть что-то? Ну если ты не можешь любить меня, ты ведь наверняка сможешь любить собственного ребенка? А если я его рожу тебе, то часть твоей любви достанется и мне. Что ты на это скажешь? А? Сделай мне ребенка, Кидди!

– А хочешь, я тебе его сделаю?

Этот возглас прозвучал как удар захлопнутой сквозняком двери. Кидди мгновенно вскочил на ноги и замер. В живот ему смотрело ружье. Из ельника медленно выбирался Клещ. Вслед за ним вышел Заросший.

– Ты и меня, девочка, не сбрасывай со счетов, – облизал губы бородач. – Хочешь двойню?

– Не дергайся! – рявкнул Клещ, когда Кидди нервно стиснул кулаки. – Если помнишь, твой пластиковый болван не пережил моего заряда. Тут тебе не город! Хочешь жить, делай то, что тебе говорят. Ну-ка, девочка, покажи мордашку?

Моника медленно обернулась и заметила безжизненным голосом:

– Кидди, я правильно поняла, что и твое купе, и разговорник Михи уничтожены из этой штуки?

– Хороша! – крякнул Клеш. – Заросший! Добыча больше, чем я ожидал. Ты, девонька, давай-ка обувайся. Тут места нехорошие, болота рядом. Босиком нельзя! Осень скоро. Змеи так и ползут! А штука у меня что надо. Их у меня даже две! И та, с которой тебе только предстоит познакомиться, нисколько не хуже этого ружья. Заросший, ну-ка, проверь парня!

Бородач, ухмыляясь, прошел мимо Моники, замершей с прижатыми к груди руками, выдернул из-за пояса здоровенный нож и, приставив его к горлу Кидди, принялся ощупывать его карманы.

– Клещ! А ведь все верно рассчитано. Купился на игрушку Ник. Смотри-ка, почти сорок монет парню отсчитал. Это мы правильно решили, что сначала за новеньким двинулись! Теперь Ник не отвертится! Сдаст половину доли от салуна!

– Чего вы хотите? – хмуро спросил Кидди, когда бородач выцарапал у него из кармана тусклые кругляшки.

– Как обычно, – расхохотался Клещ. – Пожрать, выпить, бабу пощупать. Вот такую, как у тебя. Ты посмотри, Заросший, какая красавица! Вот везет же некоторым? Только появился в нашей сторонке, а лучшая баба уже у него!

– Где же у него? – не понял Заросший. – Ты что? Бабу ему оставить хочешь?

– А посмотрим, – проскрипел Клещ, приближаясь к Монике. – Надо бы откусить кусочек, так ли она хороша, как кажется? Ты ножик-то держи, держи у горла парня! Да не дергайся, я все сам не съем!

– Не сметь! – выдавил сквозь стиснутые зубы Кидди и тут же почувствовал, как холодное лезвие впилось в шею.

– Тут наши порядки! – прошипел бородач, ухватывая свободной рукой Кидди за воротник. – Ты смотри, смотри. Или тебя сразу кончить? Нет, оставить такой спектакль вовсе без зрителей, я себе позволить не могу. Потерпи чуток. Клеш горячий, но быстрый. Долго не задержит!

Кидди дернулся, но рука Заросшего оказалась тверда. Только нож не только уколол, но и ужалил. Засаднила рана.

– Тихо! – хохотнул Заросший и окликнул Клеща: – Ну что ты там?

Старик, все так же сжимая в правой руке ружье, левой ерошил на голове Моники волосы.

– Хороша, сдохнуть мне, хороша, – довольно пробормотал Клеш. – Это ерунда, что мы их до китайца не довели. Был бы один парень, довели бы, а с девчонкой нельзя. Китаец шустрый, могли бы и девчонку случайно положить. Ничего, и до китайца доберемся.

– Кидди, – все так же безжизненным голосом, не оборачиваясь, спросила Моника. – Они о Рокки?

– Со мной говорить! – зарычал старик, ударив Монику по щеке. – Приучайся к порядку. И ты, парень, тоже смотри. Пригодится, если жив останешься. Бабам воли давать нельзя!

Кидди только замычал от раздирающего его бешенства.

– Горячий! – одобрительно пахнул зловонием в нос Кидди Заросший.

– Это хорошо, – притянул к себе Монику Клещ. – Будет хорошо себя вести, дадим ему третьим забраться. Заодно и посмотрим, как это со сторон…

Старик замер на полуслове так, словно кто-то подкрался сзади и загнал ему в загривок что-то острое. Он натужно захрипел, выронил ружье, оттолкнул Монику и, слепо разбрасывая в стороны руки, повалился на хвою. Нож торчал у него из груди. Моника обернулась. Ее руки слились цветом с платьем.

– Вот так надо, Кидди, понимаешь? – нервно прошептала она.

Заросший тонко и испуганно завыл. Жжение в шее Кидди начало медленно превращаться в пронзительную боль, и в это же растянувшееся мгновение откуда-то из полумрака ныряющего в заросли кустов ручья вылетел солнечный луч и пронзил бородачу голову.

64

Сиф вновь летела к скалам. Вновь смотрела напряженно почти в глаза Кидди, а затем Кидди словно сам обращался в ее взгляд и видел сквозь пластик купе стремительно приближающийся камень, который раз за разом превращался в пламя. Кидди начинал орать, и сквозь пламя и его крик доносился голос Рокки:

– Ничего, ничего, скоро всё пройдет. Скоро все пройдет…

Голос гас, как медленно гас свет в их коттедже в университетском городке, когда Миха бросал в сенсор один из своих мячей, а вместо него всплывал голос Сиф. Или голос Моники?

– Что значит, все пройдет?

– Ну не все, только эта лихорадка. Его не сильно порезали, я ввел очень хорошее лекарство, через час или раньше он даже придет в себя.