Уходите и возвращайтесь - Маслов Юрий. Страница 11

— Тише, — проговорил вдруг Дима, наконец оторвавшись от журнала. — Вы замкнуты и сдержанны.

Виктор понял, что это относится к нему, и с безучастным видом уставился в потолок.

— Никто не знает, о чем вы думаете. Понять вас трудно. Решения принимаете мгновенно. Склонны к самоанализу. Самоуверенны. Эгоистичны. К врагам беспощадны. В достижении цели тверды. К славе небезразличны.

— Другой бы на моем месте обиделся, — проговорил Виктор, бросив на Татьяну многозначительный взгляд.

— Это кого ты так разрисовал? — спросила Евгения Ивановна, входя в комнату.

Виктор заерзал на стуле, кисло улыбнулся.

— Вас? — Евгения Ивановна прищурилась и перевела взгляд на Никиту. — А мы ведь с вами знакомы. Где я вас видела? Вспомнила!.. — всплеснула она руками. — Вы шофер Николая Ивановича.

— Бывший, — нахмурился Никита. Он посмотрел на часы и встал. — Извините, но я должен идти.

— Я тебя провожу, — вскочила Таня. — А вы, — она обернулась к гостям, — пейте чай. — И, смутившись, добавила: — Я покажу ему, где стоянка такси.

Никита уже натягивал шинель, когда в коридор, злой и обескураженный, вышел Виктор.

— Я тоже, пожалуй, двину, — сказал он, обращаясь к Тане. На Никиту он даже не посмотрел..

Снег кончился, но на улице по-прежнему было ветрено и неуютно. Сквозь рваные хаотические сгустки быстро бегущих облаков то и дело проглядывал бледный желток луны. Ее старческий, немощный свет падал на посеребренные крыши домов и голые ветки деревьев, бросавших на землю неимоверно вытянутые, искаженные до уродливости, мрачные тени.

— Десять минут двенадцатого, — удрученно сказал Никита и, покачав головой, поднял воротник шинели. — Первый раз я опоздал.

— И не последний, ехидно заметил Виктор. Татьяна промолчала, поежилась и неожиданно крепко взяла Никиту под руку.

— А вон и такси, — сказала она. — Витя, останови. Виктор неохотно подчинился и, когда машина остановилась, с подчеркнутой любезностью распахнул перед Никитой дверь.

— Карета подана!

— До свидания. — Татьяна крепко пожала Никите пальцы, — Звони!

— Можно ехать? — спросил шофер, с недоумением посмотрев на одинокую фигуру Тани.

— Валяй, — сказал Виктор, откидываясь на сиденье и закуривая.

Машина с грохотом помчалась по пустынным улицам уснувшего городка.

Старший лейтенант Левин сидел на КПП и читал газету. Сережка Бойцов, закутавшись в тулуп и закинув за плечо винтовку, мрачно вышагивал перед воротами. Увидев вылезающих из такси ребят, он, верный курсантской взаимовыручке, отчаянно замахал руками и при этом состроил такую рожу, что те мгновенно сообразили, какого рода встреча им угрожает.

— Вот черт! — прошипел Виктор. — И чего ему не спится? Беги за мной.

Никита рванулся за товарищем, и через несколько секунд, обогнув забор, они оказались вне опасности.

Забор был высокий, из кирпича, и верх его, дабы лишить курсанта незапланированных прогулок в город, начальство распорядилось украсить осколками битых бутылок. Но там, где остановился Виктор, штурмовать это искусственное препятствие можно было без риска для жизни — стекло в этом месте курсантские животы отполировали до зеркального блеска.

Никита ловко и бесшумно перебрался через забор, встал рядом с Виктором и, отдышавшись, недовольно спросил:

— Ты чего, второго пришествия ждешь?

— Если Левин нас засек, то он уже там. — Виктор махнул рукой в сторону освещенного подъезда корпуса. — Караулит. — Вздохнув, добавил: — Хитрая лиса.

Никита с благодарностью взглянул на товарища. Но это чувство было недолгим — Виктор сам разрушил его. После короткого молчания он вдруг сказал:

— А ты парень не промах.

— Как мне тебя понимать? — удивился Никита.

— А чего здесь понимать, когда все проще пареной репы. Возил командира полка, познакомился с дочкой, а затем в училище… Высшее, авиационное.

Никиту словно внезапно стукнули. Он нагнулся и, задыхаясь от бешенства, шагнул навстречу Одинцову.

— Морду я и сам бить умею, — предупредил его Виктор. — Ты это учти. На будущее.

— А ты сложная птичка, Одинцов, — взяв себя в руки, проговорил Никита. — Она тебе что, понравилась?

— Мне вообще красивые нравятся.

— Вот вообще и люби.

Одинцов достал сигарету и, сплюнув, спокойно сказал:

— Не учи меня жить. Я знаю ее телефон, я ей позвоню, встречусь. Выбирать будет она. — И он ушел, широко размахивая руками.

— Этого еще не хватало, — проворчал Никита. Он подцепил ладонью горсть снега и, растерев разгоряченное лицо, отправился спать.

На его койке, с головой укрывшись одеялом, кто-то лежал. Никита быстро разделся и ткнул непрошеного гостя кулаком. Рука наткнулась на что-то мягкое и податливое.

— Это шинель, — прыснул Славка. Он открыл глаза и улыбнулся. — Я тебя таким образом спать уложил. Чтобы лейтенант не волновался.

— Спасибо, — сказал Никита, ныряя под одеяло.

— Как день рождения?

— На уровне.

— А кто она?

— Хорошая девчонка, старик, но я ее очень мало знаю. Слушай, — Никита приподнялся на локте, — я понимаю, что из-за женщины драться глупо, но бывают же такие нелепые ситуации… ну, в общем, когда тебя вынуждают.

— Из-за женщин, старик, одни лоси дерутся, — сказал Славка. — А что, тебе обещали морду набить?

— Да есть у некоторых такое желание.

— Ты мне завтра этого зверя покажи. Зачем?

— Прикину, какой величины ему намордник требуется.

— Спи, тигролов. — Никита бросил другу шинель — ночью в кубрике бывало холодновато — и, совсем как в детстве, подтянув к животу ноги, принялся считать. Досчитав до сорока двух, он уснул.

ГЛАВА VI

Алик Черепков выписался через неделю. Он разительно изменился: осунулся лицом и потускнел. Так тускнеют от долгого лежания в темноте старинные монеты. Его большие выразительные глаза, в которых раньше день и ночь светилась лукавая усмешка, словно погасли и смотрели на мир с настороженностью чем-то напуганного зверя. Но еще в большей мере изменилось его поведение. Шумный и вертлявый, как юла, не способный и часу прожить без шутки и анекдота, Алик стал молчалив, ходил словно неприкаянный, сторонился больших компаний и о чем-то все время напряженно думал, точно решал в уме уравнение с двумя неизвестными.

— У меня впечатление такое, — высказал свое предположение Славка, — что его в лазарете пыльным мешком по голове стукнули.

— Похоже, — согласился Никита. — Может, поговорить с ним по душам?

— Я пробовал, — сказал Славка, — ничего не вышло: он сбежал от меня в класс материальной части и до самого вечера копался в двигателе. Может, он решил училище год за два кончить?

Никита улыбнулся шутке друга, но про себя отметил, что доля правды в его словах есть. С таким усердием Алик еще не занимался. Приближалась весенняя сессия. Курсанты еще только начинали засучивать рукава, а Алик уже ухитрился сдать зачеты по высшей математике, теории полета и тактике. Причем все на «отлично». И это было странно — особым прилежанием Черепков никогда не отличался.

Говорят, тайны от объяснений тускнеют. Никита убедился в этом, когда Алик, не выдержав, наконец решил открыться ему. Как-то во время обеда к столу первокурсников подошел Виктор Одинцов, постоял, посмотрел, с каким завидным аппетитом Черепков наворачивал вторую миску щей — а поесть Алик любил, — и сказал, осклабившись:

— Для тебя, пожалуй, грузовой парашют надо готовить.

— Вот ты и позаботься. — Алик не удостоил собеседника даже взглядом.

— Напомни мне об этом. — Виктор подмигнул ребятам. — Послезавтра. Харитонов человек деликатный, думаю, не откажет.