Уходите и возвращайтесь - Маслов Юрий. Страница 49
«Главное, не волноваться, — подумал Никита. — Ошибки — результат волнения». Он установил скорость и, не спуская глаз с высотомера, вышел на прямую.
— Нормально, — одобрил полковник. — Правый вираж с креном в тридцать градусов… Спираль… Скольжение…
Выполнить эти довольно простые фигуры Никите не составляло большого труда — он работал над ними много и упорно и осуществил требуемое с безукоризненностью и чистотой мастера.
— Неплохо, — отозвался полковник. — Ну, а теперь несколько фигур… на твое усмотрение.
«Любит работать на вертикалях», — вспомнил Никита елова Баранова. Он набрал высоту и, описав полупетлю, устремился к земле. Истребитель, набирая скорость, мелко подрагивал, и эта дрожь, дыхание стальной птицы, передалась Никите. Он чувствовал машину каждой мышцей своего напряженного до предела тела и радовался этому ощущению слияния, понимая, что теперь все зависит только от него — его умения, знаний, мастерства.
На высоте двух тысяч метров Никита вывел машину из перевернутого пике и, включив форсаж, зверем рванулся по крутой горке от земли. Бочка, вторая, третья…
Снова петля…
— Достаточно, — сказал полковник.
В его сухом и бесстрастном голосе не было ни одобрения, ни осуждения, и Никита так и не понял, остался ли проверяющий доволен его работой. Но посадку он совершил безупречно: притер машину на две точки и, только когда погасла скорость, плавно опустил носовое.
Вторым вылетел Бойцов, затем Коренев, Завидонов, Черепков, а под занавес показал свое мастерство Миша Джибладзе. Полковник не спеша выбрался из машины, прошелся, разминая затекшие от привязных ремней плечи, и закурил. Ребята молча ждали приговора. А полковник, словно не замечая их нетерпения, продолжал спокойно прогуливаться, время от времени жадно затягиваясь сигаретой. Наконец он остановился напротив сверлившего его беспокойным взглядом Баранова и громко сказал:
— Лихие мальчики. Недочеты, конечно, есть… Спешат. Выруливание на пять выполнил только Коренев. Ну, а в общем впечатление хорошее. Всем — отлично. — Полковник козырнул, сел в ожидавший его «рафик» и уехал.
Баранов некоторое время смотрел вслед умчавшейся машине, затем повернулся к притихшим ребятам, и губы его растянулись в непроизвольной, какой-то стеснительной улыбке.
— Ну, вот вы и лейтенанты, — сказал он тихо. И замялся. Ему многое еще хотелось сказать этим мальчишкам, которым он отдал почти четыре года своей жизни. Чтобы не подвели его ни в небе, ни на земле, и помнили, и писали, как идут дела, как служится, на каких машинах летают, что ждет впереди. Но ничего он этого не сказал. Только махнул рукой и совсем не по-военному, неожиданно для себя проговорил: — Уходите… и возвращайтесь.
— То есть как? — растерянно пробормотал Черепков.
— А вот так, — улыбнулся Баранов. — В телеграммах, письмах, телефонных звонках. — А сам подумал, что не вернувшийся — это всегда утрата: неоконченный разговор, недокуренная сигарета, невыполненное задание, а иногда и смерть, чья-то прерванная жизнь… — Ну, топайте.
Но ребята не расходились. Им передалось состояние инструктора. Они поняли, что прощаются, уходят. Уходят в жизнь. Навстречу расстояниям и опасностям, потерям и победам. На душе на какой-то момент стало горько и тоскливо, захотелось как-то отблагодарить своего учителя, выразить ему свою признательность и уважение. Но как? Они были молоды, стеснялись своих чувств, а сентиментальность почитали за великий грех.
— Чего стоите? — не выдержал Баранов.
— Разрешите заказывать офицерские мундиры? — спросил Алик.
— Разрешаю, — сказал Баранов и зычно расхохотался, — лейтенант Черепков!
— За реактивную авиацию!
— За полярную!
— За ледовую разведку!
— За будущих космонавтов!
— За воздушных извозчиков! — Сережка, озорно поигрывая глазами, чокнулся с Джибладзе и подмигнул Черепкову.
— Ты кого имеешь в виду? — спросил Миша.
— Успокойся, не тебя!
— За солнечную Грузию! — Алик повернулся к Никите, который сидел слева, но того и след простыл. — А где Мазур? — Он озадаченно осмотрелся и, не заметив приятеля ни за столом, ни среди танцующих, прошел к выходу.
Никита стоял у фонарного столба и, запрокинув голову, с беспечной улыбкой взирал на небо.
— Ты чего, — спросил Алик, — звезды считаешь?
— Лучше уж звезды, чем тосты. Замучил меня князь, утомил. И душно там, и накурено… Может, пойдем?
— А ребята? — заколебался Алик.
— А что ребята? Завтра увидимся. Нам вместе до самой Москвы… А получим назначения и… ку-ку. Пишите письма. Ну, так ты идешь?
— Иду.
— Тогда прихвати бутылку шампанского. Она в хлебнице, прямо напротив моего места. Я ее салфеткой накрыл.
— Зачем?
— А с Татьяной я должен выпить? Или…
— Понял. — Алик мгновенно исчез.
Через минуту вращающиеся двери ресторана выбросили его обратно.
— Князь уж было открывать собрался, еле отнял, — тяжело дыша, проговорил он. — Кричит: куда?
— А ты?
— Что я? Швейцара, говорю, угостить надо. Он шампанское только раз в году принимает — в день выпуска летного состава.
— Правильно!
Друзья сели в трамвай и, проехав несколько остановок, сошли у кинотеатра «Мир». Алик покрутился возле закрытого киоска с мороженым, тускло освещенного ночной лампочкой, и неожиданно спросил:
— Помнишь, как мы здесь мороженое покупали?
— Когда?
— В самый, самый первый раз. Ты купил эскимо, а я — фруктовое. А она стояла вон там, — Алик указал на противоположную сторону улицы, — и с озабоченным видом изучала архитектуру собственного дома.
— И я занял у тебя пятерку.
— Вот именно.
— И не отдам, — сказал Никита. — Она принесла мне счастье.
— Бог с тобой, — вздохнул Алик и задумчиво посмотрел на светящиеся окна. — Ждет?
— Ждет.
— Везет же некоторым…
— Не огорчайся, у тебя все впереди.
— Я не о том. — Алик снова задумался. — Хорошо все-таки Баранов сказал: «Уходите и возвращайтесь». Надо, старик, возвращаться. Если откровенно, мне будет здорово не хватать всех вас: тебя, Леньки, Славки… Мы просто не имеем права терять друг друга! Понимаешь?
Никита ухватил приятеля за плечо и, притянув к себе, неловко обнял. Ему было радостно, что Алик высказал вслух то, о чем каждый из них думал и что чувствовал.
— Дай слово, что в первый же отпуск прилетишь в гости.
— Даю, — побожился Алик.
— И вообще?
— И вообще.
Никита дружески помял Алику шею. Он еще не знал, как распорядится их судьбами жизнь. Все было впереди. Все только предстояло.