Путь ученого - Осипов Осип Миронович. Страница 31
— Нет, видно, стар становлюсь! Вот упал… Пора домой ехать, устал я…
Это была его последняя охота.
В феврале 1920 года Николай Егорович заболел воспалением легких. Он довольно стойко переносил болезнь, продолжал всем интересоваться и велел пускать к себе посетителей, с утра наполнявших его квартиру. Все товарищи, друзья и ученики Николая Егоровича, узнав о его болезни, заходили к нему и приносили какой-нибудь подарок. Николай Егорович много читал, с удовольствием перечитывал сказки Андерсена; вечером в кругу семьи и друзей иногда вспоминал охотничьи приключения или напевал любимые романсы.
Усиленное питание помогло восстановить силы Николая Егоровича. Но Леночке становилось все хуже, температура не понижалась. Она все больше слабела, однако на тревожные вопросы Николая Егоровича неизменно отвечала: «Не тревожься, мне хорошо».
Родные видели, что она буквально тает с каждым днем, и решили созвать консилиум лучших врачей.
На консилиуме все врачи пришли к выводу, что у Леночки прогрессирующий туберкулез и что состояние ее безнадежно. Жить, по их мнению, ей осталось несколько недель.
От Николая Егоровича решили, пока возможно, скрывать это страшное известие.
По совету врачей его решили увезти в дом отдыха в Усово, а Леночку — в санаторий «Высокие горы».
Николаю Егоровичу там понравилось. Надеясь на выздоровление Леночки и на скорую встречу с ней, он стал быстро поправляться и мечтал, как вместе с дочерью они поедут в Орехово, как он будет там охотиться на тетеревов. Он начал даже опять заниматься, сидя в кресле за маленьким столиком под большой сосной в саду, ходил гулять к реке, смотрел, как ребята ловят рыбу, и иногда покупал у них маленьких рыбешек на уху.
Из Москвы часто приезжали друзья и ученики Николая Егоровича. Он всегда бывал рад гостям. Усаживался в тени дома в плетеное кресло и заставлял рассказывать все московские новости, а главное — подробности жизни молодого авиационного института ЦАГИ.
В середине мая Лене стало совсем плохо. От Николая Егоровича продолжали скрывать истинное положение вещей. Ему только сообщили, что ей стало хуже. Он ходил удрученный и измученный, засыпал только под утро с помощью снотворных средств.
Спустя несколько дней, в 5 часов вечера, Николай Егорович услышал знакомый гудок автомобиля. Он побледнел и поник в кресле, не ожидая хороших известий.
Лена скончалась накануне, но Николаю Егоровичу сказали, что она безнадежна. Он не проронил ни слова. Угрюмый, замкнутый, он тотчас выехал в Москву. После похорон он не захотел ни минуты оставаться в опустевшем доме и немедленно вернулся в Усово.
Целыми днями бродил он по полям, не находя себе места, плохо спал. К концу июня он стал несколько успокаиваться, даже нашел в себе силы написать две статьи: «Просачивание воды через плотины» и «О динамической устойчивости и волновом сопротивлении артиллерийских снарядов».
Однажды он выразил желание поехать в Москву. За ним прислали автомобиль, и он, не заезжая на свою квартиру, поехал прямо в ЦАГИ. Там его ждали все ближайшие ученики. Долго оставался он в своем кабинете, потом пошел в лабораторию, попросил запустить вентилятор в трубе, расспрашивал о проведенных без него опытах.
Это была последняя поездка Николая Егоровича в Москву. Он простился с Техническим училищем, где бессменно проработал пятьдесят лет, простился со своим детищем, мечтой его последних лет — нарождающимся ЦАГИ. Потом он поехал на свою квартиру.
Ночью у него случился удар (или, как говорят врачи, инсульт). Поправлялся он очень медленно. За ним ухаживала медицинская сестра по имени Зелина. Это была тихая, спокойная девушка с ласковым голосом. Еэ спокойствие, уверенность и кротость хорошо действовали на Николая Егоровича.
В конце июля 1920 года он начал выходить на воздух. Опять стали к нему приезжать его московские друзья и родные.
К осени 1920 года Николай Егорович настолько оправился, что начал опять работать. Сам писать он не мог и стал диктовать. Диктовал он курс механики, который читал в Техническом училище и в Институте воздушного флота.
Сознание, что он еще может работать, может приносить пользу, очень подбодряло Николая Егоровича: значит, жизнь для него еще не кончена.
Он сам еле разборчивым почерком написал завещание. Главное свое сокровище — библиотеку — он завещал Московскому Высшему техническому училищу.
В январе 1921 года исполнялось пятидесятилетие службы и научной деятельности Николая Егоровича.
К юбилею Совет Народных Комиссаров опубликовал постановление, в котором Жуковский был назван «отцом русской авиации».
«В ознаменование пятидесятилетия научной деятельности профессора Н. Е. Жуковского и огромных заслуг его как „отца русской авиации“ Совет Народных Комиссаров постановил:
1. Освободить проф. Жуковского от обязательного чтения лекций, предоставляя ему право объявлять курсы более важного научного содержания.
2. Назначить ему ежемесячный оклад содержания в размере ста тысяч (100 000) рублей с распространением на этот оклад последующих повышений тарифных ставок.
3. Установить годичную премию Н. Е. Жуковского за наилучшие труды по математике и механике с учреждением жюри в составе профессора Н. Е. Жуковского, а также представителей по одному: от Государственного ученого совета, от Российской Академии наук, от физико-математического факультета Московского государственного университета и от Московского математического общества.
4. Издать труды Н. Е. Жуковского».
Это постановление было подписано В. И. Лениным.
Болезнь Николая Егоровича помешала торжественно отпраздновать его юбилей, но все же в Усово приезжали из Москвы многочисленные делегации. Представители ЦАГИ поднесли Николаю Егоровичу его винт «НЕЖ» с надписью и лавровым венком.
Узнав о приезде депутаций, Николай Егорович был очень тронут. На торжественном обеде он не смог присутствовать и оставался в своей комнате, так как врачи запретили ему всякое новое волнение. С тех пор он уже не вставал, его здоровье все ухудшалось.
17 марта 1921 года в 5 часов утра он скончался.
Весть о смерти Николая Егоровича облетела научные круги всего мира. Особенно тяжело она была воспринята в нашей стране. Сотни учеников пришли проститься с любимым учителем. Гроб с его телом был поставлен на фюзеляж самолета.
Вся Москва с печалью провожала прах великого ученого.
Когда гроб опускали в могилу, ученик и друг Николая Егоровича, С. А. Чаплыгин произнес взволнованную речь.
— Огромен был путь, совершенный Жуковским, — сказал он. — В своей светлой и могучей личности он объединял и высшие математические знания и инженерные науки. Он был лучшим соединением науки и техники, он был почти университетом. При своем ясном, удивительно прозрачном уме он умел иногда двумя-тремя словами, одним росчерком пера разрешить и внести такой свет в темные, казалось бы прямо безнадежные вопросы, что после его слова все становилось выпуклым и ясным.
…В чистом весеннем воздухе растаяли последние аккорды похоронного марша. Несметные толпы народа скорбно расходились с кладбища. Многим приходили на память те замечательные слова, которые Николай Егорович Жуковский произнес когда-то, в день своего сорокалетнего юбилея:
«Когда человек приближается к концу своего жизненного пути, он с грустью задает себе вопрос, суждено ли ему увидеть те манящие горизонты, которые расстилаются там, впереди. Утешением ему является то, что за ним идут молодые, сильные, что старость и юность сливаются в непрерывной работе для исследования истины».
Заключение
Наша страна собственными силами создала авиационную промышленность — одну из сложнейших отраслей современной индустрии. В наследие от царизма Советской власти досталось несколько полукустарных заводов и самолеты устаревших конструкций.