Путь ученого - Осипов Осип Миронович. Страница 5
— Что это такое? Как оно вертится без ветра? Для чего служит?
— Это телеграф-семафор. Разные положения планок означают слова и буквы. Так передают депеши. Верст через десять находится такая же башня; там принимают депеши и передают их дальше. Впрочем, — добавил Репман, — скоро таких семафоров не увидишь.
— Почему?
— Потому что теперь начали устраивать электрические телеграфы. Когда будешь изучать физику, узнаешь, как они действуют.
Коле все надо было узнать: кто сидит в будке? Как он управляет планками? Далеко ли видно сигналы? Репман еле успевал отвечать.
Впереди послышалась тягучая, скорбная песня, сопровождаемая мерным бряцанием: им навстречу шла партия каторжан, которых гнали в Сибирь. На арестантах были надеты куртки: одна сторона серая, другая бурая; сзади на куртках были нашиты бубновые тузы.
Анна Николаевна велела остановиться, подозвала Колю и послала его дать милостыню «несчастненьким».
Коля смущенно сунул горсть медных монет в бледную, протянувшуюся к нему руку, с ужасом взглянул на обритую наполовину голову арестанта и поскорее взобрался опять на бричку. Вид каторжан настолько поразил Колю, что он даже ничего не стал расспрашивать, а сидел молча, отвернувшись в сторону. «Что это за люди? Отчего они так странно одеты? Куда их ведут?» — роились в его голове думы.
Альберт Христианович, чтобы развлечь его, начал рассказывать:
— Да… скоро перестанут месить грязь на шоссе, поедут по железной дороге. То-то удивятся наши мужички, когда увидят первый поезд… Новые изобретения всегда пугают людей, пока к ним не привыкнут. В прошлом веке в Париже француз Шарль смастерил огромный шар из прорезиненной материи, наполнил его водородом и пустил. Шар рванулся ввысь и скрылся за облаками. Пролетел он недалеко и упал около какой-то деревни. Там поднялся страшный переполох. Люди вообразили, что к ним спустилось чудовище. Колышущуюся оболочку шара они приняли за шкуру. Никто не решался подойти к шару. Наконец один смельчак подкрался к нему и… выстрелил в него из ружья… После этого случая правительство Франции стало печатать в газетах о подъеме воздушных шаров, чтобы заранее предупреждать население.
На пятый день езды с высокой горы открылся путешественникам вид на множество домов и церквей.
— Вот он, Иван Великий, — указал кнутовищем ямщик на высокую колокольню.
Москва!
Вот и Рогожская застава. Загромыхали колеса по булыжникам. Седоков встряхнуло раз, другой — и пошло качать и встряхивать по ухабам изъезженной мостовой.
У полосатой будки их встретил толстый квартальный с алебардой в руках; замелькали колодцы, заборы, деревянные и каменные дома, кузницы, калашные лавки, церкви с толпящимися на папертях нищими. По улицам грохотали «гитары» (извозчичьи дрожки, на которых ездили сидя верхом или боком). Проносились собственные выезды богачей. Шныряли разносчики. Где-то заливалась шарманка, без конца повторяя мотив «Стрелочка».
— А вот оладьи масленые, горячие!.. — сунулся к тарантасу разносчик в армяке и ситцевой рубахе с лотком на голове.
Оглушенные шумом большого города, Жуковские опомнились, лишь усевшись вокруг самовара в просторном номере известной московской гостиницы «Лондон».
В соседней комнате оказалось старое, разбитое фортепьяно. Машенька обрадовалась ему, как лучшему другу, и зазвучала, загремела старинная русская песня: «Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои…»
Все подхватили хором.
Долой грусть и печаль, впереди новая, манящая жизнь!
Глава III. Коля — гимназист
— Завтра экзамен! — заявил Альберт Христианович, входя к Жуковским в их тесную меблированную квартиру, нанятую после долгих поисков в одном из арбатских переулков.
Вот это так новость!
Мальчиков тут же повели в ближайшую парикмахерскую со смешной надписью на вывеске: «Стрижка, брижка и мойка волосей». Потом они отправились в баню, а вечером Репман заставил Колю еще раз повторить таблицу умножения. Так и заснул Коля, твердя: «Семью семь — сорок девять, восемью восемь — шестьдесят четыре…»
Четвертая гимназия помещалась в доме Пашкова, где теперь Ленинская библиотека. Дворец, а не дом!
Дородный швейцар в ливрее, расшитой золотыми галунами, открыл перед ними дверь. Другой, попроще, проводил их в учительскую.
Они вошли в огромную пустую комнату. Там стояли только длинный-предлинный стол под красным сукном и много кресел, но никого не было.
Ждать им пришлось долго. Но вот неистово зазвенел звонок, снаружи ворвался невообразимый шум и крики, и в учительскую стали входить учителя.
Коля растерянно оглядывался кругом и невольно прижимался к Ване. Он казался себе таким маленьким среди этой большой комнаты и чужих людей.
— Жуковский Николай! — услышал он.
Сердитый учитель застучал по столу костлявым с огромным желтым ногтем пальцем и хриплым голосом велел Коле считать от тысячи в обратном порядке.
— Девятьсот девяносто девять, девятьсот девяносто восемь… — начал Коля, запинаясь на каждом слове. Вскоре он запутался и остановился.
— Дальше!
Но Коля оробел и даже забыл, чему равняется семью восемь.
— Двойка, — невозмутимо заявил учитель.
«Вот тебе и гимназия! Провалился!» — думал Коля в отчаянии, отходя от стола.
Выручил Репман: уговорил сердитого учителя арифметики Мохтина заменить двойку тройкой с минусом. Остальные экзамены Коля выдержал.
Чуть не бегом мчались мальчики домой. С сегодняшнего дня они — гимназисты.
Коля долго не мог привыкнуть к суровому режиму школы 60-х годов. Он поступил среди года, попал в дружную, но чуждую ему компанию мальчиков.
По обычаям старой школы, его начали «испытывать»: дразнить, вызывать на драку. Коля был застенчив и не любил драк, но недаром он вырос в деревне: он был силен и ловок.
Первые дни он на все рекреации (перемены) убегал к Ване, но как-то его поймал главный силач класса и сделал ему «всемирную смазку»; Коля вспылил, набросился на силача, повалил и побил его. С тех пор он заслужил славу второго силача; его оставили в покое и скоро полюбили. Подружился он и со своим случайным соседом толстяком Плахово, который считался хорошим учеником: его имя красовалось на «золотой доске» первоклассников. Коля и не мечтал попасть на «золотую доску». Ему не давались латынь, грамматика, а главное, арифметика: счет и действия в уме над большими числами.
Он уже получил однажды двойку по арифметике. Вторая двойка грозила большой бедой: по субботам инспектор гимназии Вавилов обходил классы и назначал тем, у кого были особенно плохие отметки, наказание розгами.
— Идет! — закричал «махальный» у двери.
Класс мгновенно затих. Вошел Мохтин. После обычной переклички и молитвы начались бесконечные сложения и вычитания миллионов и биллионов.
Коля написал уже целую страницу, когда услышал громкое:
— Жуковский Николай! К доске!
Весь похолодев, он вышел.
— Таблицу сложения на девять устно.
— Девять да девять — восемнадцать; восемнадцать да девять — двадцать семь; двадцать семь да девять… да девять… тридцать… тридцать…
— Единица!
Одно движение пером — и в журнале около фамилии Коли появилась жирная единица.
В полном отчаянии шел Коля к своей парте, а тут еще Несвицкий поддразнил:
— Дранцы-поранцы!
Неужели его высекут?
Митя Плахово с сожалением взглянул на Колю, сунул ему в руку леденец и зашептал:
— Что же ты не смотрел? Я тебе показывал на пальцах тридцать шесть.
— Да ведь я знаю. Я только оробел, он такой сердитый. Что теперь будет?..
Еще два мальчика получили двойки. Наконец зазвенел звонок.
На большой перемене Митя куда-то исчез. Оказалось, он побежал в третий класс, разыскал Ваню и рассказал ему о Колиной беде. Они решили попросить любимого всеми гимназистами учителя Абашева заступиться за Колю.