Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова) - Яхнина Евгения Иосифовна. Страница 10

— Чего тебе здесь надо?

— Мне надо видеть госпожу Франсуазу Пежо, — робко ответил Жак. Только сейчас он почувствовал, как устал, как манит его тепло, идущее из комнат этого дома.

— А зачем она тебе понадобилась? Франсуаза — это я!

— Тётя Франсуаза!

— Ты — Жак! Так сразу бы и сказал! Да ты весь в грязи!

Не проявляя никаких родственных чувств, тётя Франсуаза дала Жаку умыться, велела почистить платье, залепленные грязью чулки. Озабоченно оглядев юношу с ног до головы, как будто сантиметром смерила, она деловито сказала:

— Сюртук дяди Жюльена будет тебе велик, придётся его укоротить.

Когда Жак умылся, и одежда его, елико возможно, была приведена в порядок, тётя Франсуаза повела его в комнату, служившую и столовой и гостиной одновременно. Смущение Жака ещё увеличилось, когда он заметил, что в комнате сидят три девушки. «Которая из них Бабетта?» — подумал Жак. Больше других ему полюбилось это имя.

— Девочки, это ваш двоюродный брат Жак. Не смотрите, что он плохо одет и не знает парижских манер. Мы его приоденем, а манерам он научится. Научится и торговать. Вам придётся меньше сидеть в лавке, и у меня де?ла поубавится. А ты, Жак, не дичись. Ты ведь не в гости пришёл.

Франсуаза говорила однотонно и сухо. Жак потоптался на месте, не решаясь подойти ни к одной из сестёр.

До чего же хороши были эти городские барышни! Одна лучше другой. А как одеты! Такие платья, как на них, Жак видел до сих пор только на картинках. Ему казалось, что так одеваются только придворные дамы, а на самом-то деле накрахмаленные юбки и стоящие кружевные воротники, которые произвели на него такое впечатление, носили все горожанки. Жак подыскивал слова приветствия, но тут вдруг заметил следы своих сабо на чистом полу и вовсе онемел.

Три пары девичьих глаз уставились на Жака, и, хотя он считал себя отнюдь не робким, он опустил голову под их изучающим взглядом.

Сам того не зная, он выдержал испытание. Парижские девушки нашли, что он недурён собой: выше среднего роста, ладно скроен. Красивым назвать его нельзя, однако он привлекателен: цвет лица смуглый, да к тому же Жак загорел; нос, может быть, великоват, но зато рот правильной формы, и над верхней губой чуть заметна тёмная полоска пробивающихся усов. Глаза и вовсе хороши: тёмно-карие, почти чёрные, но их насмешницы почти не могли рассмотреть, потому что Жак не поднимал головы.

— Ты умеешь говорить по-французски или только по-провансальски? — с явной насмешкой спросила, видимо, младшая из сестёр.

Почему-то Жак уже не сомневался, что это Виолетта. Она была прехорошенькая: с очень белой кожей, золотистыми волосами и светло-голубыми глазами.

Жак взял себя в руки и ответил с достоинством:

— Я говорю по-французски, мадемуазель, потому что это мой родной язык.

Ему на помощь пришла старшая. Она была ещё лучше: высока, стройна, черты лица правильные. Выражение лица и холодных зеленоватых глаз с длинными ресницами оставалось надменным, когда она сказала:

— Что ты болтаешь! Кузен приехал из Шампани. А ты думала из Прованса?

Но младшая нимало не смутилась. Весело смеясь, она воскликнула:

— Жанетта, он называет меня не по имени, не «сестрица», а мадемуазель! Слыхала? Ха-ха-ха! — И снова раздался её весёлый, заразительный смех. — Угадай же, как меня зовут?!

Хотя всё улыбалось в этой маленькой кузине: и глаза, и ямочки, и сложенный бантиком рот, Жак, несмотря на своё простодушие, понял, что эта его кузина, как и старшая, добротой не отличается.

— Ты… вы — Виолетта! — Уши Жака предательски покраснели.

Чтобы скрыть смущение, он бойко подошёл к третьей девушке. У этой были глубокие, тёмно-синие глаза, а выражение лица задумчивое. В девушке не было высокомерия Жанетты и насмешливости Виолетты, и это привлекло к ней Жака.

— Здравствуй, сестрица Бабетта! — сказал он. Ему очень нравилось произносить имя Бабетта! В деревне у них не было ни одной девочки с таким именем.

Все три девушки звонко рассмеялись. Враждебности к Жаку как не бывало. Но тётя Франсуаза сказала всё тем же неласковым, трескучим голосом:

— Ну что же, Жак, теперь ты познакомился со всеми. Сегодня отдохнёшь, а завтра с утра девочки поведут тебя в лавку. Я покажу тебе, чем ты будешь заниматься. Мне писали, что ты грамотный. — Тётушка Франсуаза с недоверием на него покосилась.

— Конечно! — с уверенностью ответил Жак. — Не беспокойтесь, тётя Франсуаза, я справлюсь с делом, которое вы мне поручите… Я книги люблю…

— Это совсем не нужно! — отрезала тётя Франсуаза. — Не любить книги надо, а уметь их предложить покупателю. А сейчас поешь горячего супа, ты, наверное, в пути проголодался, и — спать… Жанетта, покажешь Жаку его комнату.

Жак готов был следовать за Жанеттой хоть на край света. Но Виолетта вдруг ни с того ни с сего прижала к губам носовой платочек, чтобы скрыть душивший её смех, однако и эта предосторожность не помогла. Как ни сдерживалась — она прыснула.

Франсуаза строго на неё посмотрела.

— Скажи, матушка, у них там у всех такие красные уши?

Надо ли говорить, что от этих слов уши Жака запылали ещё ярче.

— Перестань, Виолетта! — одёрнула её мать.

Но Виолетта продолжала смеяться так, что слёзы проступили у неё на глазах.

— Ну, что ещё? — спросила недовольная мать.

— Сабо… — еле выговорила Виолетта, давясь от смеха.

Все четыре пары глаз были устремлены теперь на несчастные сабо Жака, в которых до сих пор он чувствовал себя весьма удобно, не подозревая, что в Париже никто уже не носит эту крестьянскую обувь.

Франсуаза чуть было не рассмеялась, как и её дочери. Но не дала себе воли.

— Ну и что из того? В деревне все ходят в сабо. Завтра же он сбросит их. А пока делай, как я приказала.

Комната, предназначенная Жаку, была достаточно велика, чтобы в ней поместилась узкая деревянная кровать, но слишком мала, чтобы можно было поставить ещё какую-нибудь мебель. Но Жак был счастлив, когда, сбросив тяжёлые сабо и платье, вытянулся на своём неудобном ложе. Первые несколько минут ему ещё казалось, что его трясёт и качает дилижанс, но усталость взяла своё, и не прошло и четверти часа, как он погрузился в глубокий сон. И всё же он успел пообещать самому себе, что ещё покажет этим городским красавицам. Не они над ним будут смеяться, а он над ними… Дайте только время. Последней его мыслью была досада, что он потерял Шарля — друга, который был ему так нужен в этом огромном чужом Париже.

Глава седьмая

А ведь хлеб-то вздорожал!

Людовик XV оставил в наследство своему преемнику, Людовику XVI, Францию, доведённую до полного упадка.

При Людовике XVI положение страны ещё ухудшилось. Произвол французских королей, их разорительное управление страной, возрастающие всё время налоги и дорогостоящая роскошь двора ввергли в нищету население городов и деревень. В довершение всего на четырнадцатом году царствования Людовика XVI Францию постигло страшное бедствие — неурожай.

Весть о новом вздорожании хлеба пришла и в лавку покойного Жюльена. Её принёс друг семьи Пежо — владелец типографии Сильве?н Гора?н.

— Я забежал к вам по дороге из булочной. Хлеб-то вздорожал! Как узнал я эту невесёлую новость, так подумал: надо сейчас же сообщить госпоже Пежо. Только что вместо четырнадцати су я заплатил за четырехфунтовый хлебец четырнадцать с половиной! Как вам это нравится: четырнадцать с половиной! Всего лишь год прошёл с тех пор, как он стоил девять су! И какой был хлеб! Разве его сравнишь с нынешним? Чего только в него теперь не подмешивают!

Франсуаза пожала плечами.

— Да, это неприятно, — ответила она, как всегда, сухо, хотя и благоволила к Сильвену — человеку состоятельному и, на её взгляд, вполне солидному. — Особенно для такой большой семьи, как наша. Нас ведь пятеро…

Стоя спиной к Франсуазе, Жак разбирал книги. Он не видел её лица, но ему казалось, что она смотрит на него, когда говорит о большой семье. А ведь он недаром ест её хлеб. Видит бог, он работает усердно. Вот уже три недели не покладая рук, не за страх, а на совесть, он сортирует книги по алфавиту и по содержанию, метёлкой из перьев смахивает пыль с высоких полок, подметает лавку, убирает её после посетителей, а их много. За это короткое время он успел завоевать доверие строптивой Жанетты. Хохотушка Виолетта перестала насмешничать и дразнить его за то, что он всё делает, «как заведено где-то там, не то в Провансе, не то в Шампани, в общем в Таверни, но как не принято в Париже». А Бабетта, самая молчаливая из трёх, приветствовала его теперь словами: «Доброго утра, братец!» Бо?льшего он от неё и не ждал.