Чудо-камень - Сотников Иван Владимирович. Страница 21

— Правда, чудо-карта! — восхитилась Альда.

— Есть в ней и порок, — продолжал Корней Ильич. — Как ни хороша карта, а с каждым годом стареет. Уже тысячу заводов ставим на год. Попробуй исправь это на такой карте. Вот и выходит, музейный экспонат. Память о нашей молодости!

Теперь опять заговорил профессор:

— Музей есть музей! — вернулся он к своей мысли. — И камень в музее, как ни хорош, а в музее. Куда интереснее он в природе, в руках человека, в деле. Такое ни в каком музее не увидишь.

С увлечением рассказал о своей поездке в Хибины. Там, за Полярным кругом, он впервые увидел тысячеметровые горы. Полуночное солнце. Фантастические краски северного сияния. И загадка на каждом шагу. Нет, какие там камни! Красные, как кровь. Ярко-зеленые. Фиолетовые. Серебристые. Золотистые. Все краски радуги.

Жили они в палатках. Было жарко и — холодно. Их съедали тучи комаров, назойливой мошкары. От них не спасали даже сетки. Хибинские камни затмевали все. Несметные клады! Он говорил о них с увлечением, описывал камень за камнем. Там ничего тогда не было, а теперь город. О хибинских апатитах знает весь мир!

Состав несложен — просто фосфорнокислая соль кальция с примесью фтора. Минерал так разнообразен и странен, что не случайно назвали его апатитом — по-гречески означает «обманный». То он напоминает кварц или берилл, то просто — известняк, а то — даже зернистый мрамор. Лет сорок назад о нем почти не слышали. Сейчас же часто пишут как о полярном золоте. Камень плодородия. Камень жизни!

Оказывается, есть и зеленый апатит. Редчайший камень. Бахтин видел его своими глазами.

Почти до полуночи шел нескончаемый разговор про Хибины, и, казалось, с гор Южного Урала ребята волшебно перенеслись далеко на север, за загадочный Полярный круг, и с самим профессором всю ночь под негаснущим полярным солнцем пробродили по Хибинам.

Университет университетом, а режим режимом. Давно время спать. Илюшку взялся проводить домой сам Платон Ильич. Вместе с ними увязался и Сенька. Сели в лодку. Тихо заурчал мотор.

И ночное озеро — такая прелесть! Выбрались на середину, заглушили мотор и минут пять посидели молча. Такого нигде не увидишь. Сразу два неба. Одно — над головой — с золотыми горошинами звезд, другое — под лодкой, на дне озера. Два берега. Один елями вверх. Другой елями вниз. Два кольца гор. Одно образует темную эмалированную чашу над озером. Другое под ним, внизу. И тишь несказанная. Кажется, кричи, греми, грохай во что попало, ничто не зашелохнет. И ласковая, теплая, стекловидная вода. Она на все смотрит и все вбирает в себя, ничего не выпуская из своих глубин. И столько в ней простора, кажется, опрокинь весь мир, и он найдет себе место.

Вот он, ночной Урал!

Капитан Илюшка

На бивак туристов Илюшка приплыл на моторке ни свет ни заря. Лагерь еще спал. Мальчонка привязал к дереву лодку, вышел на берег и присел у вчерашнего костра. Он едва теплился. Илюшка по-хозяйски подкинул еловой суши, и костер весело затрещал. Огляделся, почесал затылок и вдруг обрел решимость. Забрал пустое ведро, сел в лодку и снова уплыл на озеро. «Привезу им рыбы на завтрак, пусть едят».

Проснувшись первым, Юрка выглянул из палатки и увидел моторку уже далеко от берега. «Не спится ему, бесенку», — узнал он Илюшку. Хотел крикнуть ему, да побоялся. Еще разбудит ребят. А они намотались за эти дни: то его тащили, то Злату искали.

Какое-то незнакомое до сих пор чувство признательности одолело Юрку, захлестнуло душу, и не от горечи и обиды — от радости. Пусть не его очередь, он все равно начистит картошки, подготовит завтрак.

Пока возился с картофелем и кипятил чай, проснулся Азат. За ним сегодня завтрак. К его удивлению, костер уже горит жарко. Чай на огне. И даже картофель начищен. Подумать только, Юрка! Скорохват, однако, скорохват! Это не в осуждение ему, а в похвалу.

— Выходит, захватил мое хозяйство, — дружески усмехнулся он Дежневу.

— Думаю, заботы о завтраке поделим без обиды, — улыбнулся Юрка.

— Валяй, помогай или уж я тебе, теперь не разберешь.

Азат не выспался и еле шевелился. Ни спорить, ни говорить ему не хотелось. А едва из-за гор показалось солнце, как пристала моторка, и Илюшка появился на берегу с ведром в руках.

— Вот на завтрак привез, — сказал он, ставя ведро с рыбой, — сам наловил. Правда, маловато: клюет еще плохо.

— Давай ее сюда, — обрадовался Юрка, — мы сейчас такой шашлык сварганим — пальчики оближешь. Садись, помогай чистить. Умеешь, капитан?

Илюшка даже удивился. Как помнит себя, он всю жизнь чистил рыбу. Как-никак, а рыбак.

После завтрака тронулись на Нукаш. Гора хоть и высокая, выше тысячи метров, но от берега озера до ее вершины, можно сказать, рукою подать. Чуть более трехсот метров. Илюшка говорит, камней здесь много. Если нужно, он целый мешок насобирает, а не то, хоть лодку привезет. Конечно, на десятилетнего Илюшку полагаться не приходилось, но его взяли с собой. Он лучше всех знает здешние места.

День выдался жаркий, и с первых шагов ребят одолели слепни. Они тучами носились над головой, беспощадно жалили в шею, в руки, в спину, даже сквозь фланелевую ткань. Никакого спасу. Лишь когда выше поднялись в гору, стало легче, и слепни отхлынули.

С оголенной вершины Нукаша еще и еще во всем своем величии открылся Урал. Куда ни глянь, горы и небо. Сенька раскрыл альбом. Захотелось запечатлеть эту красоту. Сел на голый камень, слегка обросший мхом, что же рисовать? Казалось, что ни нарисуй, все изумительно.

Перед ним три гребня: один над другим, и последний — под облака. Вот он, Урал! Всюду гребни то окаменелых, то зеленых волн, над которыми лишь у самого горизонта нависли сизые тучи, слегка позолоченные еще косыми лучами солнца. Подпирая их широкими плечами, Иремель будто опасался, как бы они не осели на зеленые ковры трав и серебряные нити горных рек.

Платон Ильич молча присел рядом с Сенькой.

На юг раскинулась горная Башкирия. Там за горами ее лесостепи, ее нефтяные промыслы, новые города. Даже ему, географу, республика открывалась с какой-то своей новой стороны. Отсюда, лишь теперь, осмыслились ее пространства. Сто сорок три тысячи квадратных километров. Больше Греции, больше ГДР, больше Чехословакии! В два раза больше Ирландии. В четыре раза больше Гвинеи. Почти в пять раз больше Албании! И такие горы, которым позавидует любая страна.

Подбежал Илюшка и притащил груду камней. Прижимая их к груди, возбужденно говорил, где и как нашел. Если нужно, он еще принесет. Мальчонке так хочется услужить новым друзьям из Уфы. Пусть помнят маленького капитана.

Платон Ильич поглядел на его камни. Пока ничего оригинального. Уже видели, уже собирали такие камни и по пути сюда, и здесь.

Илюшка огорчился, было, но быстро взял себя в руки. Огорчаться надолго он не умел. Не годятся эти — он принесет другие. Тут столько разных камней. Знал бы, он приготовил их целую гору. Во какую! — показал он рукою, подняв ее над своей головой.

Ласково поерошив его волосы, Платон Ильич отпустил мальчишку. Энергии у него на десятерых достанет. Востер шельмец, и душа чистая, открытая всему хорошему. Как-то, маленький капитан рассказывал, встретил весной браконьеров. На машине с сетями примчались. Стал кричать и гнать их. Они с хворостиной за ним, не запугали: Илюшка поднял такой гвалт, что черные гости перепугались, собрали сети и укатили. Ни с какой несправедливостью его душа не мирится. А девчонок не терпит. Говорит, с ними кашу не сваришь. Пищат, верещат, и все не так. Как Альда ни пыталась расположить паренька к себе, ничего не вышло. Льнет к ребятам, девчонок же сторонится. Вот и сегодня ни одного камешка им не принес. Тогда Альда схитрила, решив задеть его мальчишечью гордость.

Сама подсела к нему и стала показывать камни. Илюшка слушал нетерпеливо. Чувствовалось, вот-вот сорвется и сбежит. Тогда, как бы невзначай, она сказала:

— А ты настоящий парень, не боишься девчонок, не сторонишься.