Чудо-камень - Сотников Иван Владимирович. Страница 5

Платон Ильич отвязал от пояса ковш и спустился к самой воде. Набрал в него песку и, погрузив наклонно в воду, стал искусно покачивать ковш в руке, так что придал вращательное движение каменной мелочи на дне. Легкие песчинки поднимались вверх, сразу смывались водой, а тяжелые зерна руд оставались на дне. Теперь можно исследовать шлих и определить, нет ли в нем зерен руд.

Альда и Юрка с нетерпением ждали, что будет. Мелкие мокрые зерна породы Платон Ильич пересыпал с руки на руку. Ясно, бурый железняк. Значит, где-то выше есть его залежи, и, кто знает, не им ли придется найти путь к размытой рудной жиле, из которой в реку попали эти кусочки руды. Он еще и еще промывал песок, и каждый раз на дне ковша оставались зерна бурого железняка. Они довольно угловаты, их слабо обкатала река. Верный признак, что залежи железняка расположены довольно близко.

На бивак возвратились как раз к обеду. На тагане кипел суп, на костре рядом была готова каша-рассыпуха. Пряный запах лаврового листа и стручкового перца дразнил аппетит.

После обеда разбирали образцы пород. Спорили, определяли минералы, упаковывали их, рассказывали о находках.

Альда села за дневник, Азат фотографировал Петьку у каменных глыб на берегу реки. Юрка любовался своим оливином. Биктимер развалился на траве и, казалось, бездумно глядел в небо. Ничего в нем нет, все пусто, а глядишь и не наглядишься. Платон Ильич спустился к реке, уселся на берегу и долго сортировал камни.

Еще немного и весь маленький отряд двинется дальше в горы.

Что есть в тебе хорошего?

Ночной бивак разбили у скалы над Белой. Здесь сухо и чисто. На лужайке мягкая бархатная трава. Внизу журчит горный ручей, словно боится опоздать на встречу с рекой.

Петька возился с ужином. Юрка забился в палатку, видимо, решив остаться на биваке. Платон Ильич поглядел на него, о чем-то соображая, и вдруг будто между прочим окликнул парня:

— Ты чего загрустил, Юра?

— Что-то устал, Платон Ильич, и хочется побыть одному.

— Думаешь, одному лучше?

— А что плохого — побыть самому с собой?

— Пойдем-ка побродим до ужина! Думаю, зря времени не потратим. И устал ты не больше других, а видишь, все разбрелись, все что-то ищут…

— Я не прочь пойти с вами, если… — Юрка хитровато усмехнулся… — если не станете воспитывать.

— А ты что, боишься стать лучше, чем есть?

— Почему боюсь…

— Вижу, боишься. А знай, каждому из нас нужно быть лучше и сильнее.

— Ладно, идемте…

И они вместе зашагали в гору.

— Платон Ильич, Платон Ильич! — закричала Альда. — Можно с вами?

Греков помахал ей рукой, и девочка со всех ног бросилась за ними:

— Мне так хочется найти что-нибудь диковинное, — запыхавшись догнала она обоих.

— Отличиться захотела? — кольнул ее Юрка.

— А что, и отличиться! Разве плохо?

— Ты, Алька, тщеславная.

— Вовсе нет, просто хочу, чтобы все мы нашли много…

— Ладно тебе читать мораль! — отмахнулся Юрка. — Нечего меня воспитывать.

— А почему не воспитывать, если ты не прав? — заговорил Платон Ильич. — Других ты осуждаешь, то не так, это не эдак. А сам нетерпим к любому замечанию.

— Должен же человек быть самим собой или только слушать других и быть попугаем? Как вы думаете?

— Слушать других — вовсе не значит быть попугаем.

— Платон Ильич, не будемте, а? Обещали же не воспитывать.

— А я не воспитываю — сам воспитываюсь.

— Это как?

— Просто гляжу на людей и ищу, что у них хорошего. У одних — одно, у других — другое. У каждого есть чему поучиться. Что нравится, что дорого, то и перенимаю. А что тебе нравится у меня, бери, пожалуйста. Ничего не жаль.

Юрка иронически хмыкнул.

— И знаешь, у каждого есть чему поучиться.

— И у меня? — Юрка даже приостановился и изумленно поглядел на Платона Ильича.

— Конечно. Вот гляжу-гляжу и думаю, есть же и у тебя что-то хорошее. Есть же!

— Интересно.

— Хочешь верь, хочешь нет, а мне, право, хотелось бы у тебя чему-то поучиться.

— Вы и так ученый, — уклончиво ответил Юрка. — Чему же у меня учиться?

— Ну, скажем, стремлению к самостоятельности, критическому отношению к инертности, к слепому подражанию, упорству в учебе. Видишь, есть чему. И на мой взгляд, у каждого — свое хорошее, свой талант. И каждый человек может придать ему блеск, дать силу, а может и погубить.

— Вы хитрый! — безобидно усмехнулся Юрка. — Сказали, не станете воспитывать, а сами…

— Одно, Юра, знай, все мы к тебе с добром. Все!

Юрка ничего не ответил. Ну и повернул!

— Это что такое, Платон Ильич? — подбежала к учителю Альда и протянула ему желтоватый кусок камня, который легко откололся от большого монолита на склоне горы.

Грек повертел камень в руках, царапнул его ногтем. Минерал мягок и гибок, чертится ногтем. Поглядел в лупу. В волокнистых скоплениях шелковый блеск.

— По-моему, гипс.

— А цвет, цвет…

— Бывает и бесцветный, и белый, и серый, и, как этот, желтоватый.

Перед ними уступом высилась почти отвесная скала, похожая на слоеный пирог. Из чего она сложена? Туристы отбивали кусок за куском из разных слоев и тщательно изучали породу.

— Глядите, глядите, что я нашел! — обрадованно воскликнул Юрка. — Глядите, черная слюда.

Альда с завистью взяла кусок слюды и залюбовалась. Действительно, черная. Она и сама не раз находила слюду. Видела серебристо-темную, бурую, желтоватую, даже красную. А черную — не приходилось. Знала, все слюды обладают свойством расслаиваться на тончайшие пластинки — кристаллы этого минерала с перламутровым блеском. Они настолько мягкие, что ноготь порой оставляет на них царапину. И эта черная слюда тоже легко расслаивалась. Ее пластинки гибки и эластичны.

Девочка и себе вырубила большой кусок. Пригодится для коллекции.

Отколупнув пластиночку, она протянула Юрке:

— Смотри, какая тонкая!

— Это что, из золота, говорят, можно получить тончайшие листочки, и их почти не видно. Миллион таких листочков образует пластинку всего в один сантиметр толщиною.

— Интересно, а из слюды можно отделить такие же тонкие листочки?

— Наверно, можно. Ведь какую бы тонкую пластинку слюды мы не взяли, от нее всегда можно отщепить еще тоньше. Не знаю только, есть ли предел.

Платона Ильича привлекла серая с синими прожилками яшма. Ее монолит на метр торчал из земли, и Греков с увлечением отбивал кусок за куском, чтобы отобрать и сохранить самые лучшие.

Возвратились они поздно, когда солнце ушло за горы и ужин уже кипел в ведрах.

Юрка и Альда спустились к реке, чтобы умыться.

— Гляди, какая чистая вода, просто чудо! — радовалась Альда.

— Любая вода есть чудо. Самый диковинный, по-моему, минерал.

— Вода — минерал? Чудно!

— Тебя не поймешь, то чудо, то чудно. Ведь вода — не что иное как жидкий лед. Понимаешь, жидкий лед?

— Не чуди, Юрка. Вода есть вода, а лед…

— А лед — это твердая вода!..

— Ладно тебе оригинальничать.

Завтра нам с Азатом из твоего жидкого льда варить суп. Идем ужинать.

И они двинулись в гору.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Конец заточению

Бессилие что-либо предпринять злило и обескураживало Сеньку. Отчаявшись быстро выбраться из каменной ловушки, он вцепился руками в железную решетку и безнадежно высматривал, не появится ли кто во дворе. Но за окном по-прежнему пусто и тихо. День медленно догорал и клонился к вечеру. Как же быть теперь? Не ночевать же тут с крысами. Вон они какие! — обернулся он на шорох в углу кладовой. Одна надежда на Танюшку. Разыщет кого-нибудь — хорошо. А заиграется, забудет — сидеть Сеньке всю ночь.

Белесое небо потемнело, подернулось густой синевой. Солнце, наверное, скрылось за Белой. Еще немного, и станет темно. Сенька даже поежился, и по спине у него пробежал жутковатый холодок. Влип он, все-таки, влип. Так влип — хуже нельзя. А ребята, видать, уже в Белорецке. Сегодня заночуют, а завтра чем свет двинутся в горы искать нефрит. Сеньке же сидеть тут взаперти с крысами. Ничего, вооружится он какой-нибудь железякой или вон клюшкой и будет отбиваться. Пусть жутко, не сдаваться же ему без боя. Готовность воевать и не поддаваться возможным опасностям как-то подбодрила Сеньку, придала ему сил, хоть глаза невольно заслезились. Он спрыгнул со стола и, вооружившись клюшкой, снова вернулся к окну. На душе у него немного отлегло. А во дворе все также пусто и тихо.