На озере Светлом (журн. вариант) - Гравишкис Владислав Ромуальдович. Страница 9

Труд литейщиков кажется простым: всего-то и дела — приготовить в чугунном ящике-опоке из песка форму, залить её расплавленным металлом, подождать, пока остынет, и затем вытряхнуть затвердевшую малиново-красную отливку. Просто, да не совсем: есть в труде литейщиков много такого, что делает их работу необыкновенно увлекательной, полусказочной, резко отличающейся от труда других рабочих. И кажутся поэтому литейщики не обыкновенными рабочими, а могучими покорителями стихий, бесстрашными владыками огня.

Вот у вагранок, в которых плавят чугун, вспыхнуло громадное зарево, такое яркое, что ребята невольно вздрагивают и жмурятся. Миллиарды искр взметнулись вверх на высоту трёх этажей. Всё кругом освещено так отчётливо, что на полу хоть иголку ищи. Кажется, что там, у вагранок, образовался огнедышащий кратер: золотой лавой течёт из вагранки в ковш светлая струя расплавленного чугуна.

Проходит несколько минут, люди что-то сделали с вагранкой, кратер погас, искры исчезли, цех погрузился в полумрак, всё кругом потемнело. Вагранщик в широкополой шляпе стоит у перил на своём «капитанском» мостике и провожает глазами громадный ковш, который он только что заполнил расплавленным металлом.

Ковш издали пышет таким жаром, что в одно мгновение на лицах ребят высыхает пот, проступивший ещё на жаркой улице. Дужка ковша, громадный крюк, на котором он висит, окованное железом дно кабины подъёмного крана и раскрасневшееся лицо крановщицы, свесившейся за борт кабины, — всё освещено таким ярким светом, точно в ковше спряталось солнце и вот-вот выглянет наружу.

Оно и в самом деле выглядывает: остановившись у длинной конвейерной ленты, которая медленно несёт на себе вереницу чёрных пузатых опок, ковш наклоняется, и из него падает ослепительно белая струя чугуна — струя жидкого солнца. Заливщик в синих очках ловко направляет её в тёмное отверстие, виднеющееся в опоке, и струя исчезает внутри формы. Там время от времени что-то глухо бухает, раздаются глухие взрывы, но заливщик не обращает на них внимания, и ребята решают, что так и полагается, что ничего страшного внутри формы не происходит.

Ковш откачнулся, наклонился вновь, и огненная струя заполняет следующую опоку. А первая вместе с конвейерной лентой ползёт куда-то далеко, к другому концу цеха. Она вся объята колеблющимися нежноголубыми, лёгкими огоньками.

Не в силах оторваться от волшебных огоньков, словно заворожённые, ребята идут вслед за формой-опокой, чтобы посмотреть, что же произойдёт с нею дальше. Похожая на огромную черепаху опока доползает до другого конца цеха, где конвейер поворачивает в обратную сторону. Здесь её уже поджидают высокие, мускулистые рабочие-выбивальщики с длинными железными вагами в руках. Они зацепляют опоку вагами и стаскивают её на решётчатый пол.

И тут происходит совсем необыкновенное. Решётчатый пол вдруг начинает подпрыгивать и подскакивать, точно его обожгла дымящаяся опока и он обезумел от жары. Громадный ком чёрного горелого песка, которым набита опока, бугрится, крошится, кусками выпадает на пол, проваливается под решётку и исчезает в подземелье.

А внутри опоки уже обнажилась сверкающая малиново-красная отливка. Выбивальщики подцепляют её крюками подъёмника и укладывают в большой железный ящик.

Где-то в вышине отчётливо названивает колокол, и ребята поднимают головы. Раскрасневшаяся крановщица смотрит на ребят и машет им, указывая в глубину цеха. Ребята вглядываются и видят, что к ним направляется высокий костлявый дядька с чёрным, словно копчёным, лицом. Одет он в синий халат.

— Мастер! — кричит Митя Павлику. — Смываться надо!

Но бежать некуда: у широких ворот цеха скопилось несколько электрокаров, там никак не пройдёшь, и ребята, прижавшись друг к другу, молча ожидают мастера. Тот прежде всего осведомляется, что они здесь делают. Митя притворяется глухим, Павлик бормочет, что они зашли «просто так, посмотреть».

Мастер много не разговаривает, подхватив ребят под локти, он выпроваживает их на улицу:

— Чтоб больше я вас в цехе не видел! Понятно?

— Понятно, — отвечает Митя и ворчит ему вслед: — Подумаешь, какой!.. Жалко ему стало, что литейку посмотрели… А я, может быть, работать здесь буду. Тогда как?

После оглушительного цехового грохота уличные звуки кажутся совсем слабыми, приглушёнными, а в ушах всё ещё сильно шумит. Потирая уши, Павлик рассеянно говорит:

— Мы с мамой ходили один раз по цеху, он ничего не говорил. Потому, наверно, и привязался, что одним нельзя.

— Нельзя!.. Взрослых слушать, так ничего и не повидаешь. Ну да ладно, посмотрели маленько — и хватит… Всё-таки здорово работают литейщики, верно, Павка? Серьёзный цех…

Павлик молчит, жадно вдыхая свежий воздух. Ему кажется, что те минуты, которые они провели в цехе, он совсем и не дышал — такими захватывающими были картины боевой, огненной работы литейщиков.

МИТИН «ПОДХОД»

В деревообделочном цехе двери тоже распахнуты, но здесь всё другое — и вид, и звуки, и запахи. Просторный зал высотой в три этажа уставлен рядами станков: строгальные станки посвистывают, долбёжные постукивают, сверлильные шуршат. То тут, то там звонко поют пилы. Густо пахнет смолистой сосной. В воздухе носится лёгкая белая пыль — опилки. Ими густо усыпаны станки, плечи и кепки работающих станочников.

Митя подталкивает Павлика локтем и глазами показывает на свою любимицу, на которую он не устаёт смотреть в каждый свой приход к матери, — на маятниковую пилу. Действительно, посмотреть есть на что: точно громадный маятник, пила раскачивается из стороны в сторону. На конце маятника бешено вращается диск, которым пила чиркает поперёк доски, и та мгновенно распадается на части. Обратный взмах — и доска опять распилена. Кажется, что диск не пилит, а откалывает от доски аккуратные обрубки. Двое густо обсыпанных опилками рабочих едва успевают подставлять тяжёлые плахи.

Тут, у маятниковой пилы, и застаёт ребят мать Мити, Анна Ивановна Пичугина — невысокая худенькая женщина в синем халатике, тоже густо усеянном опилками.

— Явился? — спрашивает она сына. — Ну, как там, дома? Обед разогревал или так поел?

— Так поел! — твёрдо говорит Митя: ведь не станешь же рассказывать матери, что не был дома со вчерашнего утра.

Живут они вдвоём: в 1943 году отец Мити, тоже деревообделочник, ушёл в армию, и с тех пор о нём не было никаких известий. Анна Ивановна стала работать на его месте станочницей. Потом её выдвинули в наладчицы, а недавно назначили цеховым диспетчером.

Диспетчерская работа устраивает Анну Ивановну: после суточного дежурства она отдыхает два дня и в это время управляется со своими домашними делами. Митя на сутки остаётся один, но это не тревожит мать: парень большой, двенадцать лет, почти взрослый. Мите, конечно, такой порядок нравился ещё больше: в дни маминого дежурства он чувствовал себя полным хозяином и на это время назначал самые серьёзные свои предприятия, вроде вчерашней поездки на рыбалку.

— Ступайте ко мне, я сейчас приду, — торопливо говорит Анна Ивановна и убегает куда-то по своим диспетчерским делам.

Ребята идут внутрь цеха. Рядом с ними стучит, шумит, похлопывает поток древесины. От маятниковой пилы по желобам, по роликам короткие куски досок устремляются на станок с дисковыми пилами и распластываются на небольшие брусочки. Брусочки катятся дальше, попадают на строгальный станок и в одно мгновение становятся гладкими и светлыми. А путь идёт дальше — на сверлильный, фрезерный, долбёжный станки. На каждом из них бруски преображаются, на них появляются квадратные и круглые отверстия, разные шипы и пазы. Это части кабины или кузова, их уже можно собирать. Но рабочие не собирают, а складывают их в большие пачки для отправки в другой, сборочный цех.

Ребята стоят в центре цеха у дверей стеклянной кабины и ждут Анну Ивановну.

Анна Ивановна появляется неожиданно и совсем не с той стороны, откуда её ждут ребята. Даже не взглянув на них, она врывается в свою кабину, хватает телефонную трубку и кричит кому-то: