Княжна Джаваха - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 36

– А потому, г-жа Муравьева, что только Господу Богу доступны все знания на первый балл, то есть на двенадцать. Мне, вашему покорному слуге, – на одиннадцать, а уж вам, госпожа Муравьева, на десять.

– Ах, душки, – возмущалась Додо вполголоса, вернувшись на свое место, – Вампир-то какой грешник! Самого Бога замешал в свою поганую арифметику!

Церни ненавидели всем классом и бесстрашно выказывали ему свою ненависть. А однажды после несправедливо поставленной Милочке Корбиной, тихонькой и прилежной девочке, двойки за непонятную ей задачу его решили травить.

В то время как на уроках других учителей на кафедре красовались обернутые протечной бумагой [74] мелки с красными, голубыми и розовыми бантиками, на уроке Церни лежал небрежно брошенный обломок или, вернее, огрызок мелка, едва умещавшийся в руках. В чернильнице постоянно плавали мухи, а перо клалось умышленно такое, что им едва-едва можно было расписаться в классном журнале.

Тане Покровской, обожавшей Церни (у Тани Покровской всегда все как-то выходило «не слава Богу», и ее признавали неудачницей), строго запретили «выручать Вампира», и Таня, проплакав урок своего «душки Цирюши», покорилась.

– Делайте с ним что хотите, mesdam'очки, но прекращать мое обожанье теперь, когда вы его решили травить, я считаю подлостью, – кротко заявила она.

– Ну и обожай своего Вампира, а мы все-таки его изведем вдребезги, – решила Запольская и тотчас же села за свое стихотворение…

Муза улыбнулась Марусе, и начало пародии на «Воздушный корабль» вышло довольно удачным.

Краснушка была не прочь продолжать в том же духе, но муза заупрямилась, и девочка ограничилась только одним четверостишием, которое бойко подмахнула под стихотворением:

Было решено положить листочек со стихом на стол около чернильницы, как будто неумышленно позабытый. Каждая из девочек влезла на кафедру, чтобы убедиться в присутствии листка.

На этот раз, как бы золотя пилюлю, Церни положили мелок с красивой оберткой и бантом. Даже приклеили на бант картинку с изображением улетающего в небо ангела.

– Это предсмертное удовольствие, – смеялись шалуньи, – ведь умирающим всегда делают что-нибудь приятное, а Вампир, наверное, прочтя стихи, лопнет от злости!

Тане Покровской кто-то предложил обвязать руку черной лентой, как бы в знак траура.

Таня дулась и сердилась, но идти против класса не посмела. Это было бы нарушением правила товарищества, что строго преследовалось институтскими законами дружбы. «Умри, а не выдай», – гласил этот закон, выдуманный детскими головками, то великодушными и разумными, то сумасбродными и фантазирующими сверх меры.

Я подошла последнею к кафедре. В этот день я была дежурною по классу и на моей обязанности лежало посмотреть, все ли необходимое приготовлено учителю.

Все было на месте, не исключая и злосчастного листка со стихотворением.

Едва успела я открыть чернильницу и вытащить из нее двух утопленниц-мух, как дверь широко распахнулась, и рыжий длинный сухой Церни влетел в класс.

Еле кивнув привставшим со своих мест девочкам, он взобрался на кафедру и готовился уже приступить к вызову учениц, как вдруг взор его упал на злополучный листок. Осторожно, худыми кривыми пальцами, словно это была редкостная драгоценность, Церни взял его и, приблизив к самому носу, начал читать – о ужас! – вслух…

По мере чтения лицо его из землисто-серого становилось багрово-красным. Покраснел его высокий, значительно увеличенный лысиною лоб, его бесконечный, «до завтрашнего утра», как говорили институтки, нос и шея, в которую с остервенением упирались тугие белые воротнички крахмальной сорочки.

удивительно отчетливо и чисто произнес он заключительные строки и отложил листок.

Гробовая тишина наступила в комнате. Слышно было, казалось, как пролетела муха… Церни откинулся на спинку стула и злобно-торжествующими глазами обводил класс… И каждой из нас стало неловко, в каждой из юных головок не могла не мелькнуть мысль: «Уж не слишком ли далеко зашла наша шутка?»

Протянулась минута, показавшаяся нам вечностью. Молчал класс, молчал Церни. Злополучный листок снова красовался в его руках.

«Уж разразился бы скорее, – томительно выстукивали наши сердца, – все равно помилования не жди, так уж скорее бы! У-у! Вампир противный!»

Но он не разразился, против ожидания, а, наоборот, сладчайшим голосом обратился к классу:

– Не правда ли, остроумное произведение, mesdames? Горю нетерпением познакомиться с именем талантливого автора. Надеюсь, он не замедлит назваться.

Но все молчали… Это была жуткая тишина, от которой становилось горько во рту и больно-больно ныло под ложечкой.

– Ну-с, если сам автор не желает назваться и прячется за спины подруг, – так же неумолимо-спокойно продолжал Церни, – то, делать нечего, приступим к допросу. Кстати, входя в класс, я кое-что заметил. Надеюсь, у виновной хватит достаточно смелости не отпираться?

Что это? Злые и холодные глаза Вампира уставились на меня с неподражаемым выражением скрытой насмешки… Неприятно и неловко становилось от этого взгляда.

«Что ему надо? – мучительно сверлило мой мозг. – Что он смотрит?»

Снова тишина воцарилась в классе… Снова противный, слащавый голос прозвучал нежнейшими нотами:

– Не будете ли любезны назваться сами? – И снова выпуклые гневные глаза неопределенно-водянистого цвета остановились на мне.

Я почувствовала, как вся кровь то приливала, то отливала в моем лице, как вдруг похолодели мои дрожащие пальцы, и я уже не могла отвести взгляда от злых и пронизывающих меня насквозь глаз учителя.

И вдруг случилось то, чего никто из нас не ожидал: Таня Покровская вскочила со своей парты и, молитвенно сложив руки, прокричала на весь класс, давясь тщетно сдерживаемыми слезами:

– Monsieur Церни, миленький, ей-богу, мы не нарочно!..

Учитель нахмурился. Я видела, как побелел кончик его длинного носа, а глаза стали еще злее, выпуклее и бесцветнее.

– Госпожа Покровская, успокойтесь, – холодно-сдержанно произнес он и пристально посмотрел на забывшуюся и сконфуженную девочку. – Нарочно или нечаянно сделано это, мне все равно. Я желаю знать: кто это сделал?

– Господи! Миленьким назвала – ничего не помогает, – сокрушенно произнесла бедная Таня и прибавила громким шепотом, так, чтобы слышали соседки: – Аспид [75] бесчувственный, не хочу обожать его больше… Вампир!

Никто из нас, однако, не обратил внимания на ее слова. Нервы наши были напряжены донельзя. Многие девочки искренно раскаивались теперь в своем поступке. Всем было не по себе.

А Церни все еще смотрел на меня, чуть не доводя меня до слез этим немигающим, пристальным взглядом.

– Итак, виновная упорно не желает сознаться? – еще раз услышали мы его неприятный звенящий голос.

Новое гробовое молчание воцарилось в классе.

– Я жду.

После новой паузы он неожиданно вытянулся на кафедре во весь свой громадный рост и, подойдя к моей парте, неожиданно произнес невыносимо противным голосом:

– Княжна Джаваха, это сделали вы!

Я вздрогнула и подняла на него вопрошающий взгляд. Обвинение было слишком неожиданно и нелепо, чтобы я могла им оскорбиться.

– Это сделали вы! – еще раз невозмутимо произнес Церни. – Я видел, как вы положили листок около чернильницы, когда я входил в класс.

И, нервно вздрагивая от волнения или злости, он большими шагами вернулся на кафедру.