Глупости маленького Николя (ЛП) - Госинни Рене. Страница 7

Мы вошли в гостиную, и дядя Эжен предложил папе сигару.

— А-а, нет, — сказал папа, — я знаю, они у тебя взрываются!

— Да нет, — сказал дядя Эжен, — смотри, я же курю. Видишь? Давай, бери, они голландские!

— Вы же не станете курить перед ужином? — спросила мама.

Тут — паф! — сигара у папы взорвалась. Мы ужасно смеялись, особенно дядя Эжен! Папа тоже смеялся. Он предложил всем аперитив, но дядя Эжен, отхлебнув, сразу сморщился и выплюнул все на ковер, а папа так сильно смеялся, что ухватился за камин, чтобы не упасть. Он объяснил, что это был не совсем аперитив, а разбавленный уксус. Тогда дядя Эжен засмеялся и влепил папе затрещину, а папа дал ему подзатыльник. Как все-таки здорово, когда дядя Эжен к нам приезжает!

Мама ушла на кухню доделывать ужин, а папа предложил дяде Эжену сесть в синее кресло.

— Неглупо, — сказал дядя Эжен и направился к зеленому креслу, прожженному сигаретой, из-за которой мама и папа поссорились. И тут же вскочил с воплем, потому что папа положил кнопку на подушку. Я так смеялся, что у меня заболел живот.

— Хорошо, — сказал дядя Эжен, — больше не шутим, ладно?

— Ладно, — сказал папа, вытирая слезы.

И дядя Эжен протянул папе руку, а папа ее пожал, но вскрикнул, потому что в руке дяди Эжена был аппаратик, который забавно жужжит — «бжить». Это классно! Жеофруа приносил такой в школу, но Аньян пожаловался учительнице, и Жеофруа чуть не выгнали.

— К столу! — сказала мама.

Дядя Эжен хлопнул папу по спине, и мы направились в столовую. Дядя Эжен украдкой показал мне, чтоб я не говорил папе: на его жилете была теперь этикетка с надписью «Распродажа».

Прежде чем сесть, дядя Эжен проверил стул. Тут мама принесла суп. Папа налил в бокалы вино. Мне тоже налили вина, сильно разбавленного водой — это красиво и розово, а дядя Эжен сказал, что не станет пробовать вино раньше папы.

Папа ответил, что дядя Эжен глуп, как пуп, и выпил. Тогда дядя Эжен тоже начал пить, но его бокал оказался весь в дырочках и вино пролилось ему на галстук и рубашку.

— Ой! — закричала мама. — Ваш галстук, Эжен! По-моему, с вас обоих уже хватит.

— Да нет, дорогая, — сказал дядя Эжен. — Он так делает, потому что завидует: он же знает, что это я в семье был гением.

И дядя Эжен высыпал соль в папин суп. Мне трудно было есть, потому что каждый раз, когда папа и дядя Эжен дурачились, еда мне попадала не в то горло, и всем приходилось меня ждать. Наконец мама внесла жаркое.

Дядя Эжен принялся разрезать свой кусок мяса, но тут у него зашевелилась тарелка. Знаете, почему? Папа купил такую новую штуку — трубочку с надувным шариком на конце: мы кладем его под скатерть, а потом нажимаем на маленькую резиновую грушу, она шарик надувает, и тарелка начинает двигаться. Это было весело, но мама сказала, что нужно есть побыстрее, иначе все остынет; тогда дядя Эжен нарочно уронил папину вилку и, пока тот подбирал ее с пола, подсыпал ему перца в жаркое. Здорово!

Интересно, где папа и дядя Эжен такому научились?

Самое смешное было с сыром. Потому что когда дядя Эжен захотел его разрезать, тот заскрипел: «квииик». Ясно было, что не настоящий. Потом мы ели очень вкусный шоколадный торт, и пока дядя Эжен рассказывал папе на ухо анекдот, я положил себе еще кусок.

После торта мы вернулись в гостиную, и мама подала кофе. Забавно, что сахар в чашке у дяди Эжена задымился, и маме пришлось дать ему другую. Дядя Эжен дернул папу за галстук, и тот пролил кофе. Пришлось выйти и переодеться, а мама тем временем велела мне попрощаться с дядей, потому что пора было идти спать.

— Еще чуть-чуть, мама, — взмолился я.

— Вообще-то, — сказал дядя Эжен, — мне тоже пора спать.

— Как! — сказал папа, входя и вытирая руки. — Ты уже уходишь?

— Да, — ответил дядя Эжен, — я целый день за рулем и устал. Но мне, старому холостяку, который вечно то здесь, то там, было очень приятно поужинать в тесном семейном кругу.

И он поцеловал меня, поцеловал маму, приговаривая, что никогда так хорошо не ел, и что его брат не заслуживает такой удачи, а папа проводил его, посмеиваясь, до машины.

И вдруг мы услышали страшный шум: папа прицепил консервную банку к бамперу дяди Эжена. Когда папа зашел в дом, я еще смеялся. Но папе уже было не смешно, и он позвал меня в гостиную, чтобы отругать. Сказал, что ему не хотелось делать этого перед дядей Эженом, но не стоило мне брать второй кусок торта без разрешения — я уже достаточно взрослый, чтобы не вести себя, как невоспитанный мальчишка.

ПАРК АТТРАКЦИОНОВ

Мы играли в прятки в саду: Эд, Жеофруа, Альсест и я. Но нам было не очень весело, потому что в саду только одно дерево, и найти кого-то за ним очень просто, особенно Альсеста — он толще дерева. Но даже за деревом его не пришлось бы долго искать, потому что он все время ест, и хорошо слышно, как он жует.

Мы думали, чем заняться, и папа предложил нам собрать листву с дорожек, но тут прибежал Руфус.

Руфус — наш друг, он из нашего класса, а папа у него полицейский.

— На площади открылся парк аттракционов! — закричал Руфус.

Мы решили немедленно туда отправиться, но папа об этом и слышать не хотел.

— Я не могу идти с вами, потому что мне нужно работать, а вы еще слишком маленькие, и вам одним идти туда нельзя, — сказал папа.

Но мы стояли на своем.

— Ну пожалуйста! — взмолился Альсест.

— Не такие уж мы и маленькие! — сказал Эд. — Я могу дать по носу кому угодно.

— Когда я что-то прошу у своего папы, он всегда соглашается, — сказал Жеофруа.

— Мы будем хорошо себя вести, — сказал я.

Но мой папа лишь покачал головой.

Тогда Руфус сказал ему:

— Если вы согласитесь, я скажу своему папе, чтобы он вас не штрафовал.

Папа посмотрел на Руфуса, задумался и ответил:

— Ладно, только чтобы вам было приятно — а особенно твоему папе, Руфус, — я разрешаю вам пойти в парк аттракционов. Но не делайте глупостей и возвращайтесь через час.

Мы очень обрадовались, и я поцеловал папу.

Деньги у нас были. Я взял из копилки все, что сэкономил, чтобы купить себе самолет, когда вырасту, а у Жеофруа и так куча денег: его папа очень богат и всегда дает ему на карманные расходы.

В парке было очень много народу. Мы начали с автодрома. Альсест и я сели в красную машинку, Эд и Жеофруа — в желтую, а Руфус с полицейским свистком, который ему подарил папа, — в синюю. Очень весело было врезаться друг в друга, мы кричали и смеялись, а Руфус дул в свисток и орал:

— Проезжайте! Проезжайте! Эй вы, поворачивайте направо!

Хозяин автодрома поглядывал на нас подозрительно, будто следил. Альсест вытащил из кармана кусок коврижки и стал его есть, сияя от счастья, но тут в нас врезалась машина Эда и Жеофруа. От удара Альсест уронил коврижку.

— Подожди, я сейчас, — сказал мне Альсест и выпрыгнул из машины подобрать упавший кусок.

— Эй вы! — закричал Руфус. — Идите по пешеходному переходу!

И тут хозяин автодрома нажал на кнопку, и все машины остановились.

— Ты что, совсем уже? — спросил хозяин Альсеста, подобравшего коврижку.

— Проезжайте, проезжайте! — закричал Руфус.

Хозяину это не понравилось; он сказал, что ему уже надоели наши крики и наша безалаберность.

Я ему ответил, что мы заплатили за пять кругов, а проехали всего четыре. Эд хотел дать ему по носу — Эд очень сильный и любит давать по носу. А Руфус попросил хозяина предъявить документы. Остальные начали жаловаться, что не работают машины. В конце концов, мы договорились: хозяин вернул нам деньги за пятый круг, и мы ушли с автодрома. Нам все равно уже надоело, а Альсест боялся снова потерять коврижку.

Потом мы купили сахарной ваты. Она — как настоящая вата, но вкуснее, сладкая и липнет ко всему, поэтому мы здорово измазались. Покончив с ватой, мы отправились на карусель — там были крутящиеся круглые вагончики. Всем было весело, только один дяденька был не очень доволен, потому что оказался весь в сахарной вате. Он сидел в вагончике за Альсестом, а тот купил себе в дорогу кучу сахарной ваты, чтобы хватило на все путешествие.