Республика Шкид (сборник) - Белых Григорий Георгиевич. Страница 21
– Странно. Почему же он отмечен в тетради?..
Викниксор углубился в изучение птичек.
– А Заморов был?
– Тоже нет.
– А Данилов?
– Тоже нет.
– Андриянов?
– Нет.
– Позвать старосту.
Савушка явился испуганный, побледневший.
– Вы меня звали, Виктор Николаевич?
– Да, звал. – Викниксор строго поглядел на Савушку и, указав на тетрадь, спросил голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
– Почему здесь лишние отметки?
Савушка смутился.
– А я не знаю, Виктор Николаевич.
– А хлеб кто за них получал?
– Я… я никому не давал.
Вид Савушки выдал его с головой. Он то бледнел, то краснел, шмыгал глазами по столовой и, как затравленный, не находя, что сказать, бормотал:
– Не знаю. Не давал. Не знаю.
Голос Викниксора сразу стал металлическим:
– Савин сменяется со старост. Савина в изолятор. Александр Николаевич, позаботьтесь.
Сашкец молча вытащил из кармана ключ и, подтолкнув, повел Савушку наверх.
В столовой наступила грозная тишина.
Все сознавали, что Савушка влип ни за что ни про что. Виноват был Слаенов.
Ребятам стало жалко тихого и покорного Савушку.
А Викниксор, возмущенный, ходил по комнате и говорил:
– Это неслыханно! Это самое подлое и низкое преступление. Обворовывать своих же товарищей. Брать от них последний кусок хлеба. Это гадко!
Вдруг его речь прервал нечеловеческий вопль. Крик несся с лестницы. Викниксор помчался туда.
На лестнице происходила драка.
Всегда покорный Савушка вдруг забузил.
– Не пойду в изолятор. Сволочи, халдеи! Уйди, Сашкец, а то морду разобью!
Сашкец делал героические попытки обуздать Савушку. Он схватил его за талию, стараясь дотащить до изолятора, но Савин не давался.
В припадке ярости он колотил по лицу воспитателя кулаками. Сашкец посторонился и выпустил его. Савушка с громким воплем помчался к двери. В эту минуту в дверях показался Викниксор, но, увидев летящего ураганом воспитанника, отскочил – и сделал это вовремя. Кулак Савина промелькнул у самого его носа…
– А, Витя! Я тебя убью, сволочь! Дайте мне нож…
– Савин, в изолятор! – загремел голос заведующего, но это еще больше раззадорило воспитанника.
– Меня? В изолятор? – взвизгнул Савушка и вдруг помчался на кухню.
Оттуда он выскочил с кочергой.
– Где Витя? Где Витя? – Савушка был страшен. При виде мчащегося на него ученика, яростно размахивающего кочергой, Викниксору сделалось нехорошо.
Стараясь сохранить достоинство, он стал отступать к своей квартире, но в последний момент ему пришлось сделать большой прыжок за дверь и быстро ее захлопнуть.
Кочерга Савушки с треском впилась в высокую белую дверь.
Разозленный неудачным нападением, Савушка кинулся было на воспитателя, но ярость его постепенно улетучилась. Он бросил кочергу и убежал.
Через четверть часа Сашкец, с помощью дворника, нашел его в классе. Савушка, съежившись, сидел в углу на полу и тихо плакал.
В изолятор он пошел покорный, размякший и придавленный.
Педагоги не знали, что стряслось с Савиным. Они недоумевали. Ведь многих же сажали в изолятор, но ни с кем не было таких припадков буйства, как с Савушкой. Истину знали шкидцы. Они-то хорошо понимали, кто был виноват в преступлении Савина, и Слаенов все больше и больше чувствовал обращенные на него свирепые взгляды.
Страх все сильнее овладевал им. Он понимал, что теперь это не пройдет даром.
Тогда он вновь решил задобрить свою гвардию и устроил в этот вечер неслыханный пир: он поставил на стол кремовый торт, дюжину лимонада и целое кольцо ливерной колбасы. Но холодно и неприветливо было на пиршестве. Угрюмы были старшие.
А там наверху голодная Шкида паломничала к изолятору и утешала Савушку сквозь щелку:
– Савушка, сидишь?
– Сижу.
– Ну, ладно, ничего. Посидишь – и выпустят. Это все Слаенов, сволочь, виноват.
А Савушка, понурившись, ходил, как зверек, по маленькой четырехугольной комнатке и грозился:
– Я этому Слаенову морду расквашу, как выйду.
В верхней уборной собрались шкидцы и, мрачные, обсуждали случившееся.
Турка держал четвертку хлеба и сосредоточенно смотрел на нее. Эта четвертка – его утренний паек, который нужно было отдать Слаенову, но Турка был прежде всего голоден, а кроме того, озлоблен до крайности. Он еще минуту держал хлеб в руке, не решаясь на что-то, и вдруг яростно впился зубами в хлебную мякоть.
– Ты что же это? – удивился Устинович. – А долг?
– Не отдам, – хмуро буркнул в ответ Турка.
– Ну-у? Неужели не отдашь? А старшие?..
Да, старшие могли заставить, и это сразу охладило Турку. Теперь уже был опасен не Слаенов, а его гвардия. Он остановился с огрызком в раздумье – и вдруг услышал голос Янкеля:
– Эх, была не была! И я съем свою четвертку. А долг пусть Слаенов с Гоголя получит.
В зтот момент все притихли.
В дверях показался Слаенов. Он раскраснелся. И так всегда красное лицо пылало. Он прибежал с пирушки – на углах рта еще белели прилипшие крошки торта и таяли кусочки крема.
Слаенов почувствовал тревогу и насторожился, но решил держаться до конца спокойно.
Он подошел, пронизываемый десятками взоров, к Турке и спокойно проговорил:
– Гони долг, Турка. За утро.
Туркин молчал.
Молчали и окружающие.
– Ну, гони долг-то! – настаивал Слаенов.
– С Гоголя получи. Нет у меня хлеба, – решительно брякнул Турка.
– Как же нет? А утренняя пайка?
– Съел утреннюю пайку.
– А долг?
– А этого не хотел? – с этими словами Турка сделал рукою довольно невежливый знак. – Не буду долгов тебе отдавать – и все!
– Как это не будешь? – опешил Слаенов.
– Да не буду – и все.
– А-а-а!
Наступила тишина. Все следили за Слаеновым. Момент был критический, но Слаенов растерялся и глупо хлопал глазами.
– Нынче вышел манифест. Кто кому должен, тому крест, – продекламировал Янкель, вдруг разбив гнетущее молчание, и громкий хохот заглушил последние его слова.
– А-а-а! Значит, так вы долги платите?! Ну, хорошо…
С этими словами Слаенов выскочил из уборной, и ребята сразу приуныли.
– К старшим помчался. Сейчас Громоносцева приведет.
Невольно чувствовалось, что Громоносцев должен будет решить дело. Ведь он – сила, и если сейчас заступится за Слаенова, то завтра же вновь Турка будет покорно платить дань великому ростовщику, а с ним будут тянуть лямку и остальные.
– А может, он не пойдет, – робко высказал свои соображения Устинович среди всеобщего уныния. Все поняли, что под «ним» подразумевается Громоносцев, и втайне надеялись, что он не пойдет за Слаеновым.
Но он пришел. Пришел вместе со Слаеновым.
Слаенов гневно и гордо посмотрел на окружающих и проговорил, указывая пальцем на Туркина:
– Вот, Цыганок, он отказывается платить долги!
Все насторожились. Десяток пар глаз впился в хмурое лицо Цыгана, ожидая чего-то решающего.
Да или нет?
Да или нет?..
А Слаенов жаловался:
– Я пришел. Давай, говорю, долг, а он смеется, сволочь, и на Гоголя показывает.
Громоносцев молчал, но лицо его темнело все больше и больше. Узенькие ноздри раздулись, и вдруг он, обернувшись к Слаенову, скверно выругался.
– Ты что же это?.. Думаешь, я держиморда или вышибала какой? Я вовсе не обязан ходить и защищать твою поганую морду, а если ты еще раз обратишься ко мне, я тебя сам проучу! Сволота несчастная!
Хлопнула дверь, и Слаенов остался один в кругу врагов, беспомощный и жалкий.
Ребята зловеще молчали. Слаенов почувствовал опасность и вдруг ринулся к двери, но у двери его задержал Янкель и толкнул обратно.
– Попался, голубчик, – взвизгнул Турка, и тяжелая пощечина с треском легла на толстую щеку Слаенова.
Слаенов охнул. Новый удар по затылку заставил его присесть.
Потом кто-то с размаху стукнул кулаком по носу, еще и еще раз…
Жирный ростовщик беспомощно закрылся руками, но очередной удар свалил его с ног.