Республика Шкид (сборник) - Белых Григорий Георгиевич. Страница 47
Кальмот, взгромоздившись с нотами на парту, бубнит:
– Кальмот виндивот виндивампампот, захотел виндивел виндивампампел, хлебца виндивебца виндивампампебца.
В углу Барин и Пантелеев.
– Бей!
– Семь… Дама… Казна!
– Девки!
– Мечи!
Дуются в очко. Никто не слушает Асси.
Скука…
Голос Асси, как из могилы:
– «Бедная Лиза»… Вкусы господствующего класса… Эпоха…
Голос Асси, заикающийся и глухой.
Скука!..
Купец сгреб в охапку Жвачного адмирала.
– Замесить колобок?
Ладонь проезжает по треугольной голове Адмирала, ерошит и без того взъерошенные волосы…
Скучно!..
– «Бедная Лиза». Начало девятнадцатого века… «Пантеон словесности»… «Бедная Лиза»…
– Воробей виндивей виндивампампей, дурак виндивак виндивампампак…
– Бей!
– Картинка… Лафа!
– Ну?
– Очко!..
– Мечи!
– Замесить колобок?
Скука, тоска.
И вдруг голос Джапаридзе:
– Придумал! Ура!
Упала на пол пиковая десятка, ладонь Офенбаха застыла в центре адмиральского треугольника. И голос Асси становится громким и слышным:
– С тысяча семьсот семьдесят четвертого года Николай Михайлович Карамзин предпринял издание «Московского журнала», в коем помещал свои «Письма русского путешественника». С тысяча семьсот девяносто пятого года Николай Михайлович…
– Идея! – закричал опять Джапаридзе.
Тридцать глаз обернулись в его сторону.
– Что?
– Какая?
– А ну, не тяни! Говори!
Джапаридзе ставит вопрос ребром:
– Скучно?
Полтора десятка глоток:
– Скучно.
Обросший бородавками палец Джапаридзе поднимается вверх.
– Лотерея-аллегри.
И снова голос Асси уходит в могилу.
– С тысяча восемьсот третьего года-да… Государства Российскогого… Императорский историограф-раф…
Класс уподобился развороченному муравейнику.
Унылая песня Японца переходит на бешеный темп:
Класс взбесился. Скуки нет – какая скука, если в каждой голове клокочет мысль:
– Лотерея-аллегри!
Долой скуку! Не надо карт, колобков и фальшивого тенора Япошки!
– Даешь лотерею-аллегри!
В дверь класса просовывается рука с колокольчиком. Рука делает ровные движения вверх-вниз, вверх-вниз, колокольчик дребезжит некрасивым, но приятным для слуха звоном.
Асси захлопывает томик истории словесности Солодовникова, голова уходит еще глубже в плечи, руки тонут в разбухших карманах, и Асси – незаметно в общем шуме – выходит из класса.
И сразу же у парты Джапаридзе оказываются Янкель, Пантелеев и Японец.
– Даешь?
– Даешь!
Генеральный совет заседает:
– Ты, я, он и он… Компания. Идет?
– Идет.
– Лотерея-аллегри. Черти! И не додумался никто!
– Прекрасно.
– Лафузовски.
– Симпатично.
– А вещи?
– Какие? Ах, да… Наберем кто что может…
Янкель:
– Я в отпуск пойду, принесу прорву.
– И я, – говорит Пантелеев.
Японец, захваченный идеей, решается на подвиг, на жертву.
– Все. Бумаги сто двадцать листов, карандаши… Все для лотереи-аллегри.
Джапаридзе – автор идеи – кусает губы… Он в пятом разряде и в отпуск идти не может.
– Я дам, что смогу, – говорит он.
Завтра суббота – отпуск. Сегодня день самый скучный в неделе, но скуки нет – класс захвачен идеей, которая, быть может, на долгое время заполнит часы досуга Улигании. И Джапаридзе, гордо расхаживая по классу, поднимая вверх толстый, обросший бородавками палец, говорит:
– Я!
В году триста шестьдесят пять дней, пятьдесят две недели.
Каждый день каждой недели в Шкиде звонят звонки. Они звонят утром – будят республику, звонят к чаю, к урокам, ко сну… Но лучший звонок, самый приятный для уха шкидца, – это звонок в субботу, по окончании уроков. Кроме конца уроков, он объявляет отпуск.
Обычно кончились уроки – все остаются по классам, на местах; сейчас же Шкида напоминает сумасшедший дом, и притом – буйное отделение.
В классе четвертого отделения кутерьма.
– Мыть полы! – кричит Воробей, староста класса.
И эхом откликается:
– Мыть полы!
– Полы мыть! Кто?
В руках у Воробья алфавитный список класса.
– Один с начала, один с конца: Еонин, Черных, Пантелеев и Офенбах.
– Не согласен!
– Буза!
– Я мыл в прошлый раз!
– К че-орту!
Скульба, пререкания, раздоры…
Пантелеев, Янкель и Купец не имеют желания мыть полы – им в отпуск… Купец тотчас же «откупается», то есть находит себе заместителя.
– Кубышка!..
Пухленький Кубышка – Молотов – вырастает как из-под земли.
– Моешь пол?
– Сколько?
– Четвертка.
– На псул!
– А сколько?
– Фунт.
Отдать фунт хлеба за мытье пола Купцу не улыбается, но желание поскорее попасть в отпуск побеждает.
Купец за фунт хлеба желает получить максимум удовольствия. Здоровенный щелчок по лбу Кубышки:
– Получи в придачу.
Янкель и Пантелеев бесятся.
– Да как же это?.. Ведь в отпуск… А лотерея-аллегри?
Джапаридзе – председатель лотерейной компании – решается:
– Черт с вами!.. Хряйте… Мы с Японцем осилим. Верно?
– Верно!
Лица Пантелеева и Янкеля расцветают.
– Лафа.
По лестнице наверх. В спальне забирают одеяла, постельное белье – и в гардеробную. У гардеробной хвост. Шкидцы, идущие в отпуск, пришли сдать казенное белье и получить пальто и шапки.
– В очередь! В очередь! Куда прете?
– Пошел ты!..
Физическая сила и авторитет старшеклассников берут верх – улиганштадтцы без очереди входят в гардеробную.
Там властвуют Лимкор и Горбушка – гардеробный староста.
– Прими, Горбушенция.
Горбушка преисполнен достоинства.
– Подожди.
Белье сдано, получены пальто и ситцевые шапки, похожие на красноармейские шлемы.
– В халдейскую!
В канцелярии Алникпоп, дежурный халдей, взгромоздив на нос пенсне, важно восседает на инвалидном венском стуле.
– Дядя Саша, в отпуск идем. Напишите билеты.
Халдей внимательно просматривает «Летопись». Янкель и Пантелеев – во втором разряде, пользуются правом отпуска. Он достает из стола бланк и пишет:
«Сим удостоверяется, что воспитанник IV отд. школы СИВ им. Достоевского отпущен в отпуск до понедельника 20 октября сего года».
Формальности окончены, долг гражданина республики исполнен.
– Дежурный, ключ!
И на улицу.
А Шкида начинает мыться.
Хитроумный Кубышка получил фунт хлеба, а полов не моет. Он поймал первоклассника Кузю.
– Вымой пол.
– Что дашь?
– Хлеба дам.
– Сколько?
– Четвертку.
Молчаливый кивок Кузи завершает сделку. Кубышка идет в класс, усаживается на Янкелеву парту и вынимает из нее недоступные обычно выпуски «Ната Пинкертона» и «Антона Кречета». Он заработал три четверти фунта хлеба и может отдохнуть.
Японец и Дзе, не обладая излишками хлеба, принуждены честно выполнить геройски принятую на себя обязанность.
Идут на кухню. Ведра и тряпки предусмотрительно расхватаны, приходится ждать, пока кто-нибудь кончит мытье.