Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 34

— Кто хочет высказаться? — спросила Ева Петровна, демонстративно отвернувшись от Райского. — Неужели вам нечего сказать Векшину?

Высказаться захотела Элька Мякишева.

— Бессовестный ты, Векшин! Так говоришь про всех! У нас такая работа за прошлый год! Мы триста писем получили со всей страны, если хочешь знать, потому что у нас работа. У нас друзья во всех республиках и вообще… Мы с болгарскими пионерами переписываемся!

— А Чирок? — сказал Кирилл.

— Что Чирок?

— Ему что до твоей работы и переписки? Где был отряд, когда Чирка избивали?

— А где был ты? — спросила Ева Петровна. — Ты взял на себя роль судьи. А разве ты уже не в отряде?

Но Кирилл заранее знал, что она это спросит.

— Нет, я тоже виноват, — сказал он. — Но я хоть не оправдываюсь и не кричу, что у нас везде друзья. Друзья во всех республиках, а между собой подружиться не умеем… Или боимся?

— Чего? — спросил Димка Сушко. — Тебя, что ли?

— Дубина ты, — сказал Кирилл. — Не меня, а того, что придется по правде друг за друга отвечать. Защищать друг друга. Не словами, а делом.

— Кулаками, ты хочешь сказать? — холодно спросила Ева Петровна.

— Да, — сказал Кирилл. — Если надо, кулаками.

— И ты всерьез полагаешь, что лучший в школе тимуровский отряд должен опозорить себя драками?

— Ты что, Векшин! — подал голос длинный Климов. — Разве Тимур так делал? Он вызывал Квакина на совет дружины и говорил: «Нехорошо, Миша…»

— И Квакин плакал от стыда, — сказал Кубышкин, но никто сейчас не засмеялся. Было как-то тихо и неприятно.

Ева Петровна встала.

— Что ж, — сказала она, глядя не на ребят, а в окно. — Вы затронули важную тему. Давайте говорить серьезно и откровенно.

— А маму не вызовут? — спросил Кубышкин.

— Нет… Впрочем, у тебя уже вызвали… Так вот, друзья. Должна сказать вам, что Аркадий Петрович Гайдар, которого мы все любим, был сложной личностью и не все в его жизни так гладко, как иногда кажется. И в его творчестве. Тимур — тоже фигура непростая. Он не сразу нашел дорогу к сердцам читателей. Да, представьте себе! Многие критики и педагоги сначала встретили его в штыки!

— Разве они читатели? — спросил Валерка Самойлов.

— Не перебивай, Самойлов, — миролюбиво попросила Ева Петровна. — То, что я говорю, не всегда говорят детям… Впрочем, вы уже не дети, — спохватилась она. — Так вот, встретили Тимура в штыки. Многим была не по вкусу партизанская вольница в его команде. В самом деле: бесконтрольный ребячий коллектив, ни одного взрослого рядом…

— Во жили люди! — вздохнул кто-то за Кириллом.

Ева Петровна снисходительно улыбнулась.

— Я продолжаю. И должна заметить, что в упрёках критиков была доля истины. Не все, что делал Тимур, можно одобрять безоговорочно. В конце концов что хорошего в ночных драках или угоне мотоцикла? Но тимуровское движение оправдало себя, жизнь взяла для него из повести Гайдара не все, а самое полезное…

— Не жизнь, а классные дамы! — отчетливо произнес Климов.

— Что-о? Ты где находишься в конце концов?!

— На сборе, — поспешно сказал Климов. — На сборе, Ева Петровна, а не на классном часе.

— И ты полагаешь, что на сборе можно говорить все что вздумается?

— А разве нет?

— И оскорблять учителей?

— Так я же не про вас, — примирительно сказал Климов. — Я вообще! Вы, наверно, еще сами пионеркой были, когда Гайдар про Тимура написал. Или студенткой.

— Хам ты, Климов, — печально произнесла Ева Петровна, которая родилась через три года после выхода книги о Тимуре.

Климов вздохнул:

— Вот и поговорили серьезно и откровенно.

— И все решили, — вставил Кубышкин.

— Нет, не все! — резко возразила Ева Петровна. — Вернее, ничего. Не разобрались с Векшиным. Не выяснили, что происходит с отрядом. Не решили, как быть с Чирковым!

— Может быть, лучше, как быть с Дыбой? — опросил Кирилл.

— Этот Дыба, как ты выражаешься, не из нашей школы. У него есть своя администрация, дорогой мой. Есть милиция в конце концов. Комиссия по делам несовершеннолетних…

— Конечно, есть, — сказал Кирилл. — А Дыба тоже есть. Интересно, да? Они есть, и он есть. Никуда не девается. И никуда не денется, пока мы его боимся.

— Потому что у них шайка, — сказали из угла, от витрины с черепами.

— Ну, я и говорю, — усмехнулся Кирилл. — Их же целая шайка. Целая тысяча, да? А нас, бедненьких, жалкая кучка. Что мы можем? На сборах про подвиги говорить… А человека от шайки защитить кишка тонка у отряда. У правофлангового…

— Ты что же, всех своих товарищей считаешь трусами? Ты, Векшин, отдаешь отчет своим словам?

— Не знаю… — тихо сказал Кирилл. — При чем здесь слова? Опять слова, слова… А пока мы их говорим, Дыба гривенники шкуляет у пацанов в «Экране». Не верите? Можно пойти по-омотреть.

— Посмотреть? — спросил Климов.

— Ну да, посмотреть, — откликнулся Кирилл, ощущая горькое бесстрашие. — Посмотрим, потом побеседуем: «Нехорошо, Дыба, не делай так больше». И он перевоспитается.

В классе засмеялись.

— Ну, так кто со мной? — спросил Кирилл, сам удивляясь такой простой мысли. — Кто? Сеанс в час двадцать. На билеты наскребем. Полюбуемся на Дыбу, заодно кино посмотрим… Ну?

— А какое кино? — опросил Кубышкин.

— Откуда я знаю.

— Ну, все равно, — сказал Кубышкин и поднялся. — Я, пожалуй, пойду.

Класс грохнул. Веснушчатое лицо Кубышкина сделалось пунцовым. Но он пошел к доске и встал рядом с Кириллом.

— Это что за демонстрация! — крикнула Ева Петровна. И непонятно было, кому крикнула: тем, кто гогочет, или Кубышкину?

Кирилл и Кубышкин переглянулись. «А ведь он красивый, — подумал Кирилл. — Ну и что же, что круглый и веснушчатый?»

Смех продолжался.

— Пре-кра-тить! — скомандовала Ева Петровна.

— Разве на пионерском сборе нельзя смеяться? — спросил Климов. Выбрался из-за стола и, шагая, как циркуль, пошел к Кириллу. Спросил: — Гривенник дашь на билет?

— Дам.

Веселье усилилось.

— Смех — лучшая маскировка, — заметил Климов.

— Маскировка для чего?! — крикнула Элька Мякишева.

— Для чего угодно, — сказал Климов. — Для трусости, для подлости… У тебя — еще и для тупости.

— Пре-кра-тить! — опять потребовала Ева Петровна. — Это что за самодеятельность! Я запрещаю вам идти сегодня о кинотеатр!

— Этого запретить нельзя, — серьезно объяснил Кубышкин. — Мы ведь не с уроков уходим. Кино — это наше дело, личное.

— Они патруль хотят организовать, — язвительно сообщил Димка Сушко.

— Ага, — сказал Климов. — А что? Бывали у нас и раньше патрули: то зеленые, то голубые…

— А сейчас будет фиолетовый, как фингал под глазом, — пообещал Димка.

— Попробуй только вякнуть своему Дыбе, — сказал Кирилл.

— Векшин, Климов, Быков, в понедельник в школу с родителями, если сегодня посмеете отправиться в кино, — заявила Ева Петровна. — О вашем поведении я сообщу директору.

Климов незаметно вздохнул. Потом сказал:

— Не густо нас…

— Мне все ясно. Черепанова, закрывай сбор, — сказала Ева Петровна.

Женька встала.

— Сбор окончен;,—сообщила она и посмотрела на Кирилла. — Подождите, ребята, я с вами.

Вот тут класс притих. Даже Ева Петровна молча смотрела, как Женька идет к доске. Потом тихо и почти обессиленно Ева Петровна произнесла:

— Я сию же минуту… прямо сейчас… позвоню маме.

— Знаю, — грустно отозвалась Женька. Она с тревогой посмотрела на Кирилла, и он улыбнулся ей глазами.

— Черепанова! Ты же девочка в конце концов! — воскликнула Ева Петровна.

— А что делать, если в классе всего три мальчика?

Валерка Самойлов, сердито бормоча, заворочался за столом. Выбрался сам и выволок тяжелый портфель.

— Каждую субботу что-нибудь придумают…

— Тебя за уши не тянут, — сказала Женька.

— Не твое дело, — буркнул Самойлов.

Ева Петровна присела у стола и теперь смотрела на группу у доски спокойно, даже с любопытством. На лице ее словно было написано: «Ну-ну, интересно, что вы еще выкинете…» Но, когда громко защелкнул коробочку с шахматами и пqднялcя Райский, спокойствие ее опять исчезло.