Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 6

Над верстаком висел чертеж, сделанный на голубой миллиметровке.

Над верстаком висел чертеж, сделанный на голубой миллиметровке: та же шлюпка, но с кормовой надстройкой, узорчатой приставкой на носу — княвдигедом, с бушпритом, большой грот-мачтой, маленькой бизанью, с треугольниками носовых парусов.

«Ясно…» — подумал Кирилл, и сердце стукнуло. Ясно было еще не все, но главное он уже понял.

Пятеро мальчишек обступили Геннадия.

— Ура, Дед краску притащил! Живем!

— И хлебушек! Чай поставим!

— Дед, а лак тоже привез?

Геннадий, охотно откликаясь на странное имя «Дед», сообщил:

— Все привез… Гостя привез. Он мне помогал сумку тащить. Не то, что некоторые лодыри.

Раздался негодующий вопль. Оказывается, пока Дед, никого не предупредив и не позвав на помощь (сам виноват), ездил за краской, «лодыри» провернули массу работы: выточили ко-фель-планки, подогнали к бортам руслени, а Митька в это время доблестно шпаклевал коварные щели у ахтер-кницы.

— Сдаюсь, сдаюсь, — сказал Дед. — Вы герои. Знакомьтесь с гостем, его зовут Кирилл.

Высокий веснушчатый паренек с серьезными глазами первый протянул руку и сказал, что его зовут Алик. Смуглого, похожего на кавказца мальчишку звали Валеркой, рослого белобрысого паренька лет четырнадцати — Саней. А еще было два Юры — Кнопов и Сергиенко. Они так и представились: по имени и фамилии. Видимо, чтобы Кирилл их отличил друг от друга. Отличить на первый взгляд было трудновато: оба коренастые, рыжеватые, улыбчивые и деловитые. Похожие, как братья. Кирилл сразу понял, что они крепкие друзья между собой.

В это время из шлюпки выбрался пацаненок лет семи или восьми, курчавый, как Дед Геннадий. В большом не по росту вязаном жилете, к которому прилипли опилки и стружки, в мятых коротеньких штанах и продранных на коленях колготках. Вся одежда мальчишки была густо уляпана коричневой краской. Нос, уши и щеки тоже были перемазаны.

Дед сказал:

— Эту беспризорную личность зовут Митька.

Дед сказал:

— Эту беспризорную личность зовут Митька.

Митька серьезно протянул ладошку, но увидел, что она в краске, и вместо ладони подставил локоть. Все засмеялись, потому что локоть тоже был вымазан.

Только Кирилл не засмеялся. Он подержался за острый локоток мальчишки и поймал себя на мысли, что ему очень хочется набрать воздуха и дунуть на курчавую Митькину голову, чтобы застрявшие в волосах стружки разлетелись.

Митька продолжал серьезно смотреть на Кирилла и неожиданно спросил:

— Ты видел привидения?

— Что? — растерялся Кирилл. Но потом среагировал — Конечно. У нас дома их два. Одно совсем ручное — белое и пушистое, вроде кошки. За холодильником живет.

— Врешь, — разочарованно сказал Митька.

— Не вру. У него скоро детеныши будут, могу одного принести.

— А ты еще придешь?

Кирилл опустил глаза. Он знал, что придет. Он понял, что это судьба. Но, конечно, он не решился сразу спросить: «А можно мне с вами»?

На полу под верстаком сложены были кучкой деревянные просверленные в трех местах кружочки величиной с блюдце для варенья. Один откатился и лежал у самых ног Кирилла. Кирилл поднял его. И сказал, слегка смущаясь:

— А чего это у вас юферсы по полу раскиданы? Разве лишние?

На него посмотрели сначала удивленно, а потом с улыбкой и пониманием. В сухопутном городе, где речки Ока и Туринка в самом глубоком месте были мальчишкам по пояс, едва ли нашлось бы десять человек, знающих, что деревянный блок для набивки стоячего такелажа называется «юферс».

Вечером Кирилл сказал отцу:

— Папа, я познакомился с твоим знакомым…

— Кто же это?

— Геннадий Кошкарев. Он у вас на заводе фотолабораторией заведует. Он говорит, что знает тебя. Ты ведь его тоже знаешь?

— Ну, как же… Знакомы, — отозвался отец, без особого, впрочем, восторга.

— А что? — встревожился Кирилл. — У вас, что ли, это… служебные трения, да?

Отец усмехнулся:

— Да нет, пожалуй… Характер у него тяжеловатый.

— Почему? — удивился Кирилл.

— Кто же знает? У каждого свой характер… Может, из-за несчастья. Он киносъемкой увлекается, хотел после школы на кинооператора учиться, да попал под машину, ногу ему повредило. Говорят, почти год в больнице пролежал, а хромота все равно осталась… Впрочем, я это понаслышке знаю…

— Разве с хромотой нельзя быть оператором?

— Может, и нельзя. Оператор — профессия подвижная. А может быть, можно, да не сумел. А снимает он хорошо. Талантливо.

— Он сегодня меня на улице снял. Так и познакомились… Папа, он с ребятами парусник строит, под старину. Из шлюпки переделывает… Он меня в команду берет…

Отец оживился:

— Кошкарев судно строит? Вот уж не подумал бы! Я считал, что он весь в кинофотозаботах. Ай да Тамерлан!

— Почему Тамерлан?

— Так его иногда именуют. Помнишь, был хромой завоеватель — «Гроза Вселенной»?

— Помню. А Гена-то почему гроза?

— Он редактор «Комсомольского прожектора». Мамочки мои, не приведи господь попасть под объектив с чем-нибудь таким… отрицательным. Недавно выпуск сделал про захламленность в цехах. Потом партком заседал…

— Ему попало? — встревожился Кирилл.

— Если бы ему… — с хмурой усмешкой сказал отец.

— Ну… значит, он справедливый выпуск сделал? — как можно деликатнее спросил Кирилл.

Отец вздохнул:

— Может, и справедливый… со своей точки зрения. Только ведь захламленность не от хорошей жизни была, есть масса причин… А впрочем, дело уже прошлое. Как говорится, все к лучшему.

— Ты на него злишься? — прямо спросил Кирилл.

Отец засмеялся:

— Мало ли на кого разозлишься в горячке… Ты что, уже влюбился в него?

Кирилл ответил уклончиво:

— Я в «Капитана Гранта» влюбился. Так парусник называется.

Отец серьезно сказал:

— Ты не сомневайся, Кошкарев — парень честный. Только вспыльчивый чересчур, сердитый.

Кириллу Дед вовсе не казался вспыльчивым и сердитым. Даже если ребята вместо дела устраивали возню, Дед не ругался и не покрикивал, а только укоризненно смотрел и брался за работу сам. Словно говорил: «Ну, вы как хотите, а я считаю, что мы собрались не дурака валять». Иногда это помогало.

После работы, когда все расходились, Кирилл, бывало, оставался с Дедом. Они гасили печку, чтобы не случилось ночью пожара, подбирали с пола забытые инструменты. Потом садились на скамью перед недостроенным корпусом парусника и молчали. Кирилл мысленно дорисовывал корабль: узорную кормовую надстройку, белую рубку с точеными перильцами, поднявшиеся мачты, ванты, паруса… Гафельный кеч «Капитан Грант» обещал быть красивым, как хорошая песня. Может быть, это неточное сравнение, но другого Кирилл не мог придумать. И когда Кирилл представлял, как вырастает корабль, он словно сочинял эту песню.

У Деда, видимо, были похожие мысли. Однажды он сказал:

— Еще зима, снег кругом, а ведь все равно будет лето. И поплывем… Вот закрою глаза и сразу вижу, как паруса отражаются в синей воде.

Кирилл придвинулся к Деду и кивнул.

— А ты немногословен, мой юный друг, — сказал Дед. — В первый день ты мне показался как-то… ну…

Кирилл улыбнулся:

— Нахальнее, да?

Дед виновато развел руками. Кирилл сказал:

— Сам не знаю, что на меня тогда нашло… Вообще-то я довольно тихий и примерный, — добавил он с еле заметной насмешкой.

— Это в школе так говорят?

— Везде… Я до третьего класса вообще мало говорил, я заикался.

— Сейчас незаметно…

— Прошло… Я петь полюбил, тогда это и кончилось. Меня учительница Зоя Алексеевна к пению приучила.

— И сейчас поешь?

— В школьном хоре. Только мне там не нравится. Туда многих без всякого согласия посылают, это плохо. Зачем, если не хочется петь?