Знаменитый сыщик Калле Блюмквист играет - Линдгрен Астрид. Страница 7

«Вывод номер один, – сказал себе Калле, – он не хочет, чтобы кто-нибудь в доме слышал, что он уходит. Вывод номер два: он замышляет что-то нехорошее. Ой-ой, а я-то стою здесь как дурак!»

Калле натянул штаны со скоростью, которая сделала бы честь любому пожарнику. Стараясь не шуметь, он стремительно скользнул по лестнице. Только бы мама не услышала!

Сарай! Почему дядя Эйнар пошёл именно туда? А вдруг он хочет взять там тяжёлый предмет, чтобы кого-нибудь убить? Калле уже казалось, что дядя Эйнар и есть тот убийца, которого он так долго выслеживал. Кровожадный оборотень, творящий своё чёрное дело, едва над городом спустится мрак…

Дверь в сарай была приоткрыта. Но дяди Эйнара там не оказалось. Калле растерянно оглянулся. Вон он! Тёмная фигура быстро удалялась. Вот она завернула за угол и скрылась из виду.

Калле сорвался с места и ринулся вдогонку. Скорее, пока ещё не поздно, предотвратить ужасное преступление! Но тут же его поразила другая мысль: а что, собственно, он может сделать? Что он скажет дяде Эйнару, если догонит его? А вдруг тот прикончит его, Калле? Может, лучше пойти в полицию? Но ведь не пойдёшь же туда только для того, чтобы сказать: «Этот человек вылез ночью из окна. Заберите его!» Ведь нет же такого закона, который запрещает кому бы то ни было лазить через своё окно хоть всю ночь напролёт, если нравится. Да и отмычку тоже, наверное, не запрещается иметь. Нет, в полиции его засмеют!

Постой, а где дядя Эйнар? Нету, исчез! Выходит, он словно сквозь землю провалился? Но тогда и нечего голову себе ломать! Хотя досадно, конечно, так быстро потерять след… Пусть Калле не собирался вступать в открытую борьбу с дядей Эйнаром, всё равно, как сыщик, он обязан следовать за ним, замечать все его действия. Быть неслышным, незаметным свидетелем, который когда-нибудь сможет выйти и сказать: «Господин судья! Человек, которого вы видите на скамье подсудимых, в ночь на двадцатое июня вылез в окно, расположенное в верхнем этаже дома булочника Лисандера здесь, в городе, спустился по пожарной лестнице, направился к расположенному в саду того же булочника сараю и затем…» Да, вот именно, что же он сделал затем? Об этом Калле рассказать никогда не сможет. Дядя Эйнар исчез.

Калле уныло поплёлся домой. На углу он увидел полицейского Бьёрка.

– Ты чего это ночью по улицам разгуливаешь?

– Здесь не проходил мужчина? – спросил Калле взволнованно.

– Мужчина? Нет. Кроме тебя, я здесь никого не видел. Беги-ка домой и ложись спать! Я бы с удовольствием это сделал, если бы мог.

Калле зашагал дальше. «Никого не видел». А когда они что-нибудь видят, эти полицейские? Да у них перед носом целая футбольная команда пройдёт, а они не заметят! Хотя для Бьёрка Калле готов был сделать исключение. Он всё-таки лучше других полицейских. Но ведь это Бьёрк сказал: «Иди домой и ложись спать!» Нет, вы только подумайте! Единственного человека, который действительно что-то видит, полицейский отсылает домой спать! Стоит ли после этого удивляться тому, что столько преступлений остаются нераскрытыми!

Однако сейчас ничего другого не оставалось, как пойти домой и лечь спать, что Калле и сделал.

На следующий день репетиции в цирке «Калоттан» продолжались.

– Дядя Эйнар ещё не вставал? – спросил Калле Еву-Лотту.

– Не знаю и знать не желаю. Хоть бы проспал до обеда, чтобы бедный Туссе успел прийти в себя.

Однако дядя Эйнар не замедлил явиться. Он принёс большой кулёк с шоколадными конфетами, который бросил Еве-Лотте.

– Не хочет ли звезда цирка немного подкрепиться?

Ева-Лотта усиленно боролась с собой. Она очень любила шоколад, что правда, то правда. Но солидарность с Туссе требовала, чтобы она бросила кулёк обратно с гордым: «Нет, благодарю!» Она взвесила кулёк в руке. Да-а, не так-то легко проявить гордость… А что, если взять только одну конфетку, а все остальные вернуть? А потом дать Туссе целую салаку? Нет, так, пожалуй, не пойдёт.

Но Ева-Лотта уже столько колебалась, что подходящий момент для широкого жеста был упущен. Дядя Эйнар сделал стойку на руках, а вернуть кулёк человеку, находящемуся в таком положении, довольно трудно. И Ева-Лотта оставила конфеты у себя, хотя прекрасно понимала, что получила их в знак примирения. Она решила дать Туссе две салаки и отныне вести себя с дядей Эйнаром вежливо, но холодно.

– Разве у меня плохо получается? – спросил дядя Эйнар, став опять на ноги. – Нельзя ли и мне поступить в цирк «Калоттан»?

– Нет, взрослых не берём, – сказал директор Андерс.

– Нигде никакого сочувствия! – вздохнул дядя Эйнар. – Что ты скажешь, Калле, не правда ли, со мной жестоко обращаются?

Но Калле не слушал. Он как заворожённый смотрел на предмет, который выпал из кармана дяди Эйнара, когда тот ходил на руках. Отмычка! Вон она лежит в траве. Стоит только нагнуться… Калле взял себя в руки.

– Жестоко обращаются? Разве? – произнёс он и наступил на отмычку.

– Ну да, вы же не хотите играть со мной, – жаловался дядя Эйнар.

– Вот ещё… – сказала Ева-Лотта.

Никто ничего не заметил! Босая нога Калле ощущала отмычку. Теперь следовало бы поднять её и сказать дяде Эйнару:

– Вот – вы уронили…

Но это было свыше его сил. И Калле незаметно сунул отмычку в свой собственный карман.

– По местам! – скомандовал директор цирка.

Калле вспрыгнул на перекладину качелей.

Тяжела жизнь циркача! Репетиции, репетиции, репетиции… Июньское солнце припекало, и пот градом катился с «Трёх десперадос» [4], лучшей акробатической труппы Скандинавии». Именно так было написано на афишах, расклеенных на всех ближайших домах.

– Не хотят ли трое десперадос съесть по булке?

В окне пекарни показалась добродушная физиономия булочника Лисандера. Он держал противень со свежеиспечёнными булками.

– Спасибо, – ответил директор. – Может, немного погодя. Сытое брюхо к учению глухо.

– В жизни так не уставала! – простонала Ева-Лотта.

Кулёк с конфетами давным-давно опустел, и желудок тоже был пуст. Ничего удивительного после таких-то упражнений!

– Да, пожалуй, пора и отдохнуть, – поддержал её Калле и вытер пот со лба.

– Зачем вы меня тогда директором выбрали, если всё равно сами распоряжаетесь? – рассердился Андерс. – Тоже мне десперадос называются! «Десперадос-обжирадос» – вот вы кто! Так бы и написали на афишах.

– Голод не тётка, – возразила Ева-Лотта и стремглав помчалась на кухню за морсом.

И когда булочник выбросил им из окна целый кулёк свежих булок, директор цирка только тяжело вздохнул, хотя в глубине души и сам был доволен.

Дома у Андерса не привыкли к булкам, да и ртов было слишком много. Правда, отец частенько говаривал: «Вот я вас сейчас угощу!» Но он имел в виду не булочки, а порку! И так как Андерсу это блюдо уже приелось, он старался поменьше бывать дома. Ему больше нравилось у Калле и Евы-Лотты.

– И мировой же у тебя папка! – сказал Андерс, впиваясь зубами в очередную булку.

– Лучше всех, – согласилась Ева-Лотта. – А весёлый какой! И до того аккуратный! Мама говорит – она совсем с ним замучилась. Он совершенно не выносит кофейных чашек с отбитыми ручками. Говорит, что мама, я и Фрида только и делаем, что отбиваем ручки у чашек. Вчера пошёл и купил две дюжины новых, а дома взял молоток и отбил у них у всех ручки. «Это, – говорит, – чтобы избавить вас от лишних хлопот». Мама так хохотала, что у неё даже живот заболел. – Ева-Лотта взяла ещё булочку и продолжала: – И он не любит дядю Эйнара.

– Может, он и ему ручки пообломает, – с надеждой произнёс Андерс.