Дядя Федор, пес и кот (Авторский сборник) - Успенский Эдуард Николаевич. Страница 19
И вот режиссёр Грамматиков, ответственный за концерт, закричал:
– Внимание, до начала трансляции осталось два часа! Начинаем прогон.
Прогон – это не тогда, когда прогоняют ненужных людей, а тогда, когда идёт последняя репетиция.
Операторы схватились за камеры, осветители – за фонари, прозвучали фанфары, и концерт пошёл. Вернее, не концерт, а репетиция концерта.
Песни сменялись гирями, гири кадрилями, кадрили художественным чтением. Маме дяди Фёдора было интересно и страшно.
И вот очередь дошла до неё. Ведущий программы, такой манекеноподобный гражданин Маслёнков, таким специально объявлятельным голосом говорит:
– Выступает продавец отдела женской галантереи и духов певица Римма Свекольникова.
(Мама из застенчивости свою первую фамилию назвала, ещё допапину.)
– Что вы будете петь? – спрашивает маму манекеноподобный Маслёнков.
– Я буду петь казачью песню про ракитовый куст. Это любимая песня моего мужа.
– Но это же совсем не новогодняя песня, – говорит ведущий. – Она очень грустная.
– Да, – согласилась мама. – Но мой муж её очень любит! И казаки тоже.
– Хорошо, – сказал ведущий. – Раз так, пойте. А кто вам будет аккомпанировать?
Мама ему прошептала на ухо. Он громко объявил:
– Аккомпанирует менеджер по колготкам из того же магазина Валентина Арбузова.
А Валентина Арбузова аккомпанировать не может – она ноты милиционеру отдала.
Пришлось номер мамы – песню про ракитовый куст – снять и временно заменить танцем народов Сибири.
Мама даже в сумочку полезла за платком – слёзы утирать. Видит, в сумочке какой-то свёрток лежит.
– Валя, – говорит она своему менеджеру по колготкам, – смотри. Мне кто-то в сумочку мину подложил!
Тут к маме режиссёр Арифметиков подходит и говорит:
– Нам в нашей новогодней программе обойтись без казачьей песни никак нельзя. Казаки могут восстать. И тогда такое в стране начнётся!!! Я вам выделю нашего лучшего пианиста Диму Петрова. Идите с ним репетируйте. Он без всяких нот любую музыку может играть. Его ноты только обижают.
И мама немедленно в репетиционный зал пошла.
Глава восьмая
НОВЫЙ ГОД В ПРОСТОКВАШИНО
Вся деревня была погружена в метель, в снег, в новогоднюю морозную ночь. Ни огонька. И только почта почтальона Печкина вся светилась с ног до головы.
Перед почтой стояла наряженная живая ёлка. На ней висело всё, что можно было отнести к игрушкам: блестящие банки из-под пива, игрушки, сделанные из серебряной фольги, и конфеты.
Внутри стоял длинный стол, составленный из нескольких столов, покрытый зелёной скатертью.
Время приближалось к двенадцати.
Постепенно стягивались участники банкета: бабушка Евсевна с дедом Сергеем с горушки, дедушка Александр с бабушкой Сергевной из-за церкви. Все приходили в валенках, замотанные платками, со своими стульями и с горячими чугунками с едой.
Скоро и папа пришёл, котёл узбекского плова принёс из гречневой крупы.
Ждали хромого гармониста Шуряйку с лесопилки. Все волновались: «Придёт или не придёт? Придёт или не придёт?»
Всё-таки очень интересный человек: во-первых, гармонист, а во-вторых, негритянско-русской национальности.
Наконец он прихромал.
– Пришёл! Ура!
Гармонист был очень коричневым и очень нервным. От застенчивости он всё время играл на гармошке и смотрел в потолок.
Папа усадил всех за праздничный стол и сказал:
– Дорогие друзья простоквашинцы! Беритесь за бокалы с шампанским. Сейчас начнётся самый торжественный момент. По телевизору будет петь наша мама, и наконец-то мы увидим… менеджера по колготкам.
Он хотел сказать: «Наконец-то мы увидим сюрприз, который она нам готовила», а сказал про менеджера.
Гости взялись за бокалы с шампанским. Они никогда не видели менеджеров по колготкам, и им очень было интересно узнать, что это такое.
По телевизору уже показывали подвал Дома журналистов и всех участников будущего концерта.
Как дядя Фёдор, Матроскин и папа ни всматривались, они не видели мамы Риммы. Папа сразу приуныл: где это их мама? И тогда он сказал:
– Дорогие гости, у меня грустное настроение. Давайте петь песни.
Все участники банкета как обрадуются! (Они не знали, куда руки, ноги девать, чем надо узбекский плов есть: вилками, ложками или половником, а тут им дело предложили.) Они все как запоют!
Но никто из них ни одной песни до конца не знал. И у них вот что получилось. Сначала Печкин запел:
Дальше он не знал, что там было, поэтому замолчал. Тут Евсевна с горушки начала:
Получилось, что в глухой степи расцветали яблони и груши и текла речка. Евсевна стала петь дальше:
– Выходила, песню заводила… – и, как назло, тоже забыла слова.
Тут уже дядя Фёдор запел:
Получилось, что Катюша на берегу крутом поёт песню крокодила Гены. Вышло складно, но неправильно. Потому что, когда Катюша выходила на берег крутой, песни крокодила Гены ещё на свете не было.
А дальше получалась вообще какая-то белиберда:
Тут почтальон Печкин заплакал и сквозь слёзы запел:
– Почему? – спросил папа.
– Кондуктор не успел нажать на тормоза!
– Ну вот что, – сказал папа. – Это не пение. Это безобразие. Вы, дорогие гости, ни одной песни до конца не знаете. Вот сейчас я сам спою вам казачью песню про ракитовый куст. Уж я-то все слова помню.
Он повернулся к Матроскину и тихо спросил:
– Матроскин, а как гармониста Шуряйку полностью звать?
– Шуряйка, – отвечает кот.
– А по отчеству?
– Николаевич.
– Уважаемый Шуряйка Николаевич, – сказал папа, – подыграйте мне.
Гармонист Шуряйка заиграл, а папа запел:
И вдруг все услышали, что кто-то папе подпевает. Все услышали красивый женский голос:
– Это ветер завывает! – сказал Матроскин.
– Это крыша звенит, – сказал Печкин.
– Это домовые веселятся, – сказал дед Александр из-за церкви.
– Это мама поёт! – закричал дядя Фёдор. – Смотрите, вот она в телевизоре!
И тут в окошко почты кто-то постучал – и вошла мама в лыжном костюме и с рюкзаком. Рядом с ней была большая тётя – вся в вязаном лыжном костюме, в свитере и шапочке.
Бедный Печкин от удивления так глаза вытаращил, что они чуть на пол не упали.
Он говорит: