Ты еще вернешся, Тришка - Козлов Вильям Федорович. Страница 17
Кончив причесываться, Егор дунул на расческу и спрятал в карман. Шелковая рубашка с молнией обтянула широкие плечи, чисто выбритые щеки лоснятся. У Пестрецова праздничный вид. Уж не идет ли он снова свататься к Никифоровой дочке?..
— Что же это ты даешь всем кататься на моем мопеде? — мягко, с улыбкой, упрекнул Егор. — Им только дозволь… — Он кивнул на собиравшую на лужайке цветы Майю. — Хорошую вещь искалечат.
В Романе поднималась ненависть к этому человеку. Знал бы — вовек бы не связывался с этим мопедом!
— А машина, велосипед ли, мотоцикл ли, любит одного хозяина, — продолжал поучать Егор. — Как пошла вещь по рукам, пиши пропало! Гляжу я, как ты распоряжаешься моим мопедом, и, веришь, сердце кровью обливается.
В словах Егора неприкрытая насмешка и угроза. И глаза пронизывающие, холодные.
Роман, опершись о мопед, молчал.
— Ну, поиграл с моей техникой и будет, — сказал Егор и положил тяжелую руку на руль
— Ну, поиграл с моей техникой и будет, — сказал Егор и положил тяжелую руку на руль. — За амортизацию я с тебя ничего не потребую. — И он рассмеялся, показав скошенные с одной стороны крупные желтоватые зубы.
— Не отдам! — воскликнул Роман и рванул руль к себе.
Майя подняла голову, выпрямилась. В руке у нее букет ромашек и еще каких-то розоватых мелких цветов.
— Ай-яй! — покачал головой Егор, разглядывая мопед. — Фара сбоку помята… и рама плохо покрашена. Небось, кистью мазал? А надо бы из распылителя… А это что? — он нагнулся к звонку и посигналил. — Разве это сигнал? Пискляк какой-то. Мог бы и получше звоночек подобрать…
— Гад ты! — с ненавистью сказал Роман, не отпуская руль, хотя он понимал, что все потеряно.
— Что же мне с тобой, грубияном, делать? — улыбнулся Егор. — Слова-то какие нехорошие говоришь… Надо бы проучить, да вот как? По шее накидать или…
— Дом подожги! — выдавил сквозь стиснутые зубы Роман.
— Намеки какие-то… — поморщился Егор и вдруг, округлив глаза, рявкнул: — Руки убери с чужого аппарата, гнида!
Может быть, если бы к ним в этот момент не подошла Майя, Роман и не осмелился бы броситься на парня, который был по крайней мере в три раза сильнее его. Он ткнул кулаком в наглое, улыбающееся лицо Егора и в то же мгновение мощным ударом был отброшен в сторону и растянулся на тропинке у самых ног Майи.
— Как вам не стыдно?! — закричала девочка. — Вы же большой, а он…
Роман облизнул разбитые губы, поднялся на ноги и неожиданно снова бросился на Пестрецова. Тот, не ожидавший этого, отпрянул и, видно, оступился. Падая, он увлек за собой мопед. Егор пружинисто вскочил и сгреб Романа за воротник. Рубашка затрещала. И Роман почувствовал, что его правое ухо попало в железные клещи.
— Не бить же тебя, несмышленыша, — цедил Егор. — Я тебе все ухи откручу… — Пальцы его тискали, кромсали ухо. Роман с трудом сдерживался, чтобы не закричать от боли. Сильнее боли его терзало унижение: на глазах у девчонки его дерут за уши, как малолетку… Уж лучше бы Егор ударил кулаком.
И тут его удивила Майя. Она кошкой бросилась на Егора, вцепилась в его рукав.
— Вы… вы зверь! — кричала она. — Отпустите его!
Пестрецов ослабил хватку, и Роман вырвался. Невольно ощупал ухо. Ему показалось, что оно стало огромным, как у слона, и налилось кровью. На глазах выступили непрошеные, предательские слезы.
— Какая отчаянная собачка, — ухмылялся Егор. — А ежели бы рукав оторвала? Рубашка-то у меня новая, весной только купленная… Пришлось бы твоему дедушке разориться… Иль он, говорят, профессор, богатый?
— Я не хочу с вами разговаривать, — сказала Майя и повернулась к Роману. — Уйдем отсюда!
Роман стоял, опустив руки, и отрешенно смотрел прямо перед собой. Бывают в жизни человека такие унизительные мгновения, когда он бессилен что-либо сделать. А как хотелось бы ему броситься на Егора…Раз! Раз! — сокрушительным ударом в челюсть свалить этого верзилу на землю…
— Надо бы еще поучить тебя маленько, да дело такое… Успеется, — сказал Егор, разворачивая мопед.
— Он отобрал твой мопед? — взглянул Майя на Романа.
Тот ничего не ответил, только нижнюю губу прикусил.
— Это же грабеж! — воскликнула девочка.
— Мопед-то мой, — улыбнулся Егор. — Я за него свои кровные заплатил… И дарить его пока никому не собираюсь.
— Вы не зверь, — сказала Майя. — Вы в сто раз хуже…
— Болтушка! — сквозь зубы проворчал Пестрецов.
Он завел мопед, вскочил на седло и, описав вокруг ребят круг, остановился.
— Сетку-то я нашел, — сказал Роману. — Недалече от берега была потоплена… И камень в ней завернут. Ну, ладно, утопил… А зачем же рвать, резать? Негодная теперь сетка-то, барахло…
— Зачем вы нам все это говорите? — сверкнула на него глазами Майя.
Егор дал газ и укатил. На том самом мопеде, который Роман и Гришка Абрамов целый месяц ремонтировали.
Майя подошла к Роману совсем близко и, достав из кармана платок, стала вытирать кровь с губы.
— Егор правду сказал: мопед его, — выдавил из себя Роман. — Он его в речку выбросил, а мы с Гришкой — вот дураки! — подобрали и отремонтировали. Как будто не знали Егора Пестрецова!.. А сетка его тю-тю! — улыбнулся разбитыми губами Роман. — Теперь ее не починишь…
ПРОИСШЕСТВИЕ НА СТАРОЙ ВЫРУБКЕ
Произошло это в полдень на старой расчищенной вырубке.
Святославу Ивановичу прислали из лесопитомника посылку с семенами сибирской сосны и кедра. Мальчики лопатами и мотыгами рыли длинные ровные борозды на подготовленной лесной площадке, а девочки кидали в землю и закапывали драгоценные семена. Поливали лунки водой, смешанной с удобрениями, которую привозил леспромхозовский водовоз.
Разомлевшие от жары ребята работали молча. Худощавый Виталька Гладильников загорел до черноты, а вот к Лешке Дьякову загар приставал плохо. Один раз он сгорел — на плечах и спине вся кожа слезла — и теперь работал в рубашке. Девочки тоже не снимали своих сарафанов и платьев, чем немало удивляли Майю. Она работала в одном купальнике. В Ленинграде не так-то уж часто можно позагорать на солнце, а тут такая благодать! Майя покрылась ровным корич невым загаром. Ее светлые волосы выгорели добела.
Неожиданно тишину нарушил громкий крик: «Змея-я!». Кричал тихий, незаметный паренек Семен Горшков. Он копал борозду у самой кромки леса. Увидев змею, зайцем отпрыгнул в сторону и выронил лопату. К нему со всех сторон устремились мальчишки. Послышались возгласы: «Где она?! Бей ее! Лопатой, лопатой! Не по хвосту, по башке!»
Майя поставила на землю коробку с семенами и подбежала к ребятам, окружившим старый пень. Молча и сосредоточенно они лупили по земле сучьями, лопатами, мотыгами.
— Стойте! — воскликнула девочка. — За что вы ее?!
Ребята нехотя расступились. Лица у всех ожесточенные, глаза блестят. А девочка, растолкав их, нагнулась над искромсанной змеей. Перерубленная лопатой, она все еще дергалась, извивалась.
— Зачем вы так? — Расстроенная Майя с укором глядела на мальчишек.
— Это же змея, — сказал Лешка Дьяков. — Хотела, гадина, под пень, да я ей хвост лопатой прищемил!
— Дурак ты, — сказала Майя. — Ну и пусть бы уползла. Змеи миллионы людей вылечили от разных тяжелых болезней. Их специально разводят в террариумах и добывают их яд. Разве можно убивать змей?
— Я шесть штук порезал, — ухмыльнулся Лешка. — Все змей убивают.
— И зря, — сказала Майя. — Они никому вреда не приносят, а польза от них огромная.
— Выходит, все мы тут дураки, — сказал Роман. — Сколько змей палками поубивали!
— И верно, змея никогда первой не нападает, — заметил Никита. — Зашипит и деру!
Когда все разошлись по своим местам, Тоня Яшина сказала:
— И охота тебе из-за каждой твари расстраиваться? Ну убили гадюку, туда ей и дорога.