Флаг-капитаны - Крапивин Владислав Петрович. Страница 24

— Полюбуйтесь, Анатолий Афанасьевич! Ведь есть же общешкольная форма, а они ходят бог знает в чем! Как в пионерском лагере!

Анатолий Афанасьевич глянул на Димку — маленького, взъерошенного и непокорного. И кончил спор одной фразой:

— Да пусть ходят, жалко, что ли. — А потом добавил, пожав плечами: — Зачем им жариться в такую погоду в сером сукне? Есть же пионерская форма, никто ее в школе не запрещал.

То ли после этих слов, которые разнес Димка, то ли потому, что приближался пионерский праздник, школа расцвела белыми и синими рубашками, голубыми октябрятскими жилетами, разноцветными «испанками».

Дня за четыре до праздника Сережу остановил в коридоре Димка.

— На парад пойдешь? — ревниво спросил он.

— Едва ли, Дим. От дружины сводную колонну собирают, шестьдесят четыре человека. Восемь на восемь, коробка. Да еще знаменная группа. От нашего класса всего пять человек идут.

— У нас вообще никого не берут, — огорченно сказал Димка. — На смотре строя и песни мы лучше всех ходили, а все равно не берут.

Сережа спешил домой: с дядей Витей они договорились посидеть над переводом американской статьи о раскопках в Боливии. Как утешить Димку, Сережа не знал. Хлопнул его по плечу, сказал торопливо:

— Да ладно, не горюй. У тебя все впереди. — И пошел было к лестнице.

— Сережа… — окликнул Димка. Окликнул так, что стало ясно: скажет что-то серьезное.

Сережа вернулся.

— Давай соберем наших, — попросил он. Негромко так, серьезно и с напором.

У Сережи даже холодок по спине прошел.

— Зачем? — так же негромко спросил он.

— Ну, мы же все равно отряд. Соберемся и пойдем на парад. Со знаменем. Юнармейцы собираются, секция картингов тоже, а нам разве нельзя?

Словно эхо марша-атаки отозвалось в Сереже. Он даже зажмурился на миг. В блеске клинков и горнов представился ему строй «Эспады»… Но разве это возможно?

— Разве всех созовешь? — сказал он.

— Барабанщики — все.

— Барабанщики само собой. А другие?

— Генкина группа всегда наготове.

— А остальные? Одного в школе не пустят, другой сам не захочет. Или еще что-нибудь… И кто нам разрешит?

— А кто запретил? — упрямо сказал Димка. — Можно всех созвать. Цепочка-то еще действует.

— Сходим на парад, а потом что? — спросил Сережа.

— Потом… потом что-нибудь.

Димка, конечно, и сам не знал, что будет потом. Но, кажется, был уверен, что обязательно будет. И обязательно хорошее. Словно стоит выйти на площадь отряду с шеренгой барабанщиков впереди, и отряд после этого останется навсегда.

В Димкиных словах, в Димкиной уверенности было что-то от старой «Эспады», от прежней жизни — веселой, боевой, несдающейся.

«А вдруг…» — подумал Сережа. Эхо барабанного марша гудело в нем ровно и неутомимо:

— Я подумаю, — сказал он. — Я узнаю… Это, наверное, в райкоме комсомола надо спросить. Где собираться, во сколько начало и вообще… А соберем?

— Конечно! — весело откликнулся Димка. — Ты узнай, только сегодня же.

«Опять получается, что я главный командир». — подумал Сережа. Но не было времени для колебаний. Он помчался домой с мыслями про общий сбор и был уверен, что все пойдет хорошо. Тревожили только мелочи: у всех ли в порядке форма, хватит ли клинков хотя бы для командирской группы и где взять новое древко для флага.

На полпути Сережа сообразил: не надо терять времени, лучше сразу же зайти в райком.

В райкоме кипела предпраздничная жизнь. Бегали по коридору члены пионерского штаба в голубой форме с белыми портупеями. Высокий худой парень кнопками прикалывал к стене объявление о генеральной репетиции парада. Сережа не решился спросить у него, кто занимается парадом. Он спросил об этом у веселой девушки в пионерском галстуке, которая тащила по коридору охапку золотистых фанфар. Они были похожи на громадный солнечный букет.

Девушка толково ответила, что парадом занимаются абсолютно все, но вопросы решает один человек — секретарь по школам Лена Ковалева. Она сейчас в горкоме и придет к четырем часам.

К четырем так к четырем! Сережа теперь совсем поверил, что все будет замечательно. Здесь свои люди, они поймут и помогут.

Он поспешил домой. До четырех оставалось еще полтора часа.

Дядя Витя сидел с журналом на диване и прихлебывал чай. Он укоризненно глянул поверх журнала на Сережу.

— Дорогой коллега, вы заставляете себя ждать. Точность не только вежливость королей. Это еще и свойство людей науки. Рассеянные профессора существуют лишь в юмористических романах.

— Я знаю, дядя Витя, — торопливо сказал Сережа. — Но я в райком забегал.

Глаза у дяди Вити стали настороженными. Он мягко поставил на подоконник стакан.

— А что у тебя за дела в райкоме?

— Да насчет пионерского парада. Мы хотим, чтобы «Эспада» на парад вышла.

Дядя Витя шевельнул бровями и быстро спросил:

— А зачем? Это что, ваше школьное начальство решило?

— Ну почему начальство? Мы сами хотим.

Дядя Витя отложил журнал. Поднялся.

Глядя мимо Сережи, прошелся из угла в угол.

— А я думал, ты успокоился. Последние три недели все было так хорошо… Не понимаю, зачем тебе это нужно? — сухо спросил он.

— А что? — растерянно отозвался Сережа. — Разве нельзя? Что плохого?

— А что хорошего? — с неожиданным раздражением сказал дядя Витя. — Все опять начнется сначала,

— Что начнется?

— У тебя опять начнется война, — отчеканил дядя Витя, — ты опять противопоставишь себя всем.

— Кому?

— Школе. Соседям. Ребятам. Всем на свете. И вообще… Я понимаю, если бы отряд ваш существовал, тогда еще другое дело: ты капитан, ты был бы обязан. Долг, флаг, честь и так далее. Но сейчас-то зачем? Ведь отряд все равно мертв.

— Не надо так об отряде… — хмуро сказал Сережа. — Вы ничего о нем не знаете.

Дядя Витя на секунду зажмурился, потер пальцами лоб. Сел на диван и утомленно откинулся на спинку.

— Пора нам поговорить откровенно, Сергей… Ты мне понравился с первого дня. Умный ты человек и упорный. Но свой характер ты растрачиваешь попусту. На мелкую монету размениваешь, не обижайся, пожалуйста… Я археолог, человек науки, ты тоже этим увлечен. Я увидел в тебе единомышленника. Но теперь я вижу: из тебя не получится ученого, если ты не начнешь жить иначе.

— Молодец, Дим. Спасибо!— не то прошептал, не то подумал Сережа.

— Почему?

— Потому что величие мировых культур, которые мы изучаем, несовместимо с дрязгами повседневной жизни… Я готов уважать твои принципы. Но у меня тоже есть принципы. Я работаю для науки, а наука не терпит суеты. Не терпит она мелких споров, ссор, дерганья нервов.

Если ты будешь жить как живешь, археологом ты не станешь, имей в виду. И тогда нам не по пути. — Он посмотрел Сереже в глаза и подчеркнуто повторил:

— Понимаешь? Тогда — не по пути.

Сережа молчал. Он понимал. Он сразу все понял: путь-то лежал через Севастополь.

Эхо барабанов утихло в нем. После вспышки радости пришла усталость. «Действительно, разве всех соберешь? — сказал себе Сережа. — А если и соберутся, что делать потом, после парада? Или вдруг договоришься в райкоме, а ребят не окажется. Получится один смех».

И чтобы не вспоминать Димкины глядящие в упор глаза, он стал думать о поросших кустарником руинах древнего Херсонеса, о коричневых узкогорлых амфорах, о медной тяжести старинных монет, о том, как синие волны бегут к подножию разрушенных стен.

На следующий день он сказал Димке:

— Ничего не получается. Был я в райкоме, но поздно уже. Все там отрепетировано и рассчитано, мы опоздали.

— Я так и знал… — шепотом сказал Димка.

— Не везет нам, Дим, — вздохнул Сережа.

Было ему не по себе. И чтобы не стало совсем скверно, он стал убеждать себя: «Ведь и в самом деле поздно. Ведь и в самом деле там все заранее рассчитано. Никто не разрешил бы нам идти на парад».