Петрушка — душа скоморошья - Привалов Борис Авксентьевич. Страница 20

— Да ты что? — попытался вырваться Петруха, но парень так крепко вцепился в зипун, что тот жалобно треснул.

— Ты и давеча тут вертелся, у сундуков, — сказал парень, — я тебя приметил. И сейчас опять прямо в товар влез!

Стражники, как коршуны, почуявшие добычу, даже вперёд подались.

Петруха растерянно огляделся и вдруг наткнулся на наглый, торжествующий взгляд скомороха-вора.

Мгновенно встала перед Петрухой вся картина: как нарочно вор затеял потасовку среди сундуков, как обрадовался стражникам — ведь скоморохов отпустят на волю в конце концов, а вору клеймо ставят да батогами рёбра считают.

— У него кошель! — показывая на вора, закричал Петруха. — Держите его! Вор он, а не скоморох!

Стражник так ловко и сноровисто вытащил у вора кошель, будто знал, где тот его прятал.

— Держите его! — закричал вор, показывая на Петруху. — Это не вор, зато скоморох!

Стражник бердышом ткнул Петруху в спину:

— Иди сюда!

— Да он же ещё малец совсем! — сказал один из пожилых скоморохов стражникам. — Отпустите его!

— Не по годам бьют, а по рёбрам! — захохотал вор.

Старик сундучник бросился выручить из рук стражника свой кошель, начался торг: стражник не хотел задаром выпускать свою добычу.

Второй стражник спросил Петруху:

— Ты скоморох?

— Да истинно, вот те крест! — закричал вор.

— Покажь! — кивнул стражник на свёрнутую холстину, которую Петруха держал под рукой.

Скоморохи вытянули шеи, стараясь увидеть из-за плеча высокого стражника, что? там у парнишки в свёртке.

— Ого! — увидев куклы, радостно молвил краснорожий. — Ещё одного смутьяна изловили!

— Ну, пошли, охальники! — Стражник кончил торг и отдал кошель купцу, предварительно ссыпав себе в карман горсть монет. — Да побыстрее, в яме выспитесь!

В толпе Петруха увидел возчика.

Ободряюще подмигнув Петрухе, он сказал:

— Помни, Петрушка, о голом камне! Всё при тебе!

Приговор грязным рукам

Петруха как-то раз уже сидел в яме. Их ватагу один боярин продержал в подземелье, в голоде да холоде, три дня и три ночи. В конце концов Потихоня сумел ублажить бояринова приказчика, и тот на свой страх и риск отпустил скоморохов, а барину доложил, что удрали.

Но Острожецкая яма показалась Петрухе гораздо страшнее боярской.

Может быть, потому что рядом не было верных друзей. Может быть, потому, что в последние дни уж слишком много бед свалилось сразу на вихрастую Петрухину голову.

Ямой называлась изба, нижний этаж которой — подклеть — глубоко врыли в землю. В полу избы была сделана крышка, куда стражники спихивали арестантов.

Первым спихнули скомороха-вора. Вместе с ним спрыгнул один из стражников. Он быстро и ловко надел на ногу вору железный браслет, цепь от которого была прикована к колоде, затем вылез назад.

Скоморохи сами полезли в люк, полетели вниз, как кули.

Петруха постарался так спрыгнуть, чтобы не упасть, — очень боялся куклы помять. Но всё обошлось благополучно, хотя он на ногах не устоял и сел на что-то мягкое.

— Ну, не балуй! — послышался ленивый, сонный голос.

В яме едко пахло дымом.

Когда глаза привыкли к густому полумраку, Петруха увидел, что дым шёл из коровьего рога, который держал во рту толстый мужик, сидевший в углу на колоде.

— Табачок-то как попахивает, — потянул носом вор. — Небось за табак и попался, а?

— Да весь распродал вчера ещё, — охотно ответил мужик и вновь запыхтел коровьим рогом. — Табаком зелье называть нельзя — кнут за это бывает. Я так кричал: «Кому свекольный лист!», «Кому сушёные яблоки толчёные!»

— Всё продал, говоришь? — весело продолжал вор. — А денежки успел спрятать? Ну, тогда недолго тебе, мил человек, здесь сидеть. Откупишься.

— Я как в яму попал, так сидел один-одинёшенек, — сказал курильщик. — Теперь веселее станет.

— Базар только начался, к вечеру тут не продохнёшь, — проговорил вор, звеня цепью. — Дай покурить чуток…

Вор взял рог и затянулся дымом.

Словоохотливый торговец табаком, соскучившийся по собеседникам, говорил без удержу:

— Мне люди добрые притчу одну сказывали про табачного торговца. Пришёл тот торговец на ярмарку, стоит, торгует табачком и приговаривает: «Кто это зелье, люди добрые, курит, тот никогда собак бояться не будет, к тому воры в дом не залезут, тот от старости не умрёт». Понятно, покупали у него тот табак все — и стар и мал. Долго ли, коротко ли — весь разобрали. Торговец барыши подсчитал, в кубышку положил и пошёл в кружало. Хлебнул там ковшик браги, разомлел чуток. Тут к нему один курильщик подходит и говорит: «Я твой табачок курю исправно, не жалуюсь. Только вот не понял твоей присказки. Вот ты говорил: ежели курить, то собак можно не бояться». Торговец отвечает: «Это дело простое. Ведь кто много годов курит, тому в конце концов ходить трудно будет, придётся посох брать. Какая же собака на него наскочит, если посох увидит?..» Тогда курильщик дальше спрашивает: «Почему курильщика воры дома не ограбят?» — «Да потому, торговец отвечает, что курильщик ночами не спит, всё кашляет: кхе да кхе. А какой же вор в дом полезет, ежели слышит, что хозяин не спит?» — «Ну, а третья загадка: почему курильщик от старости не умирает?» Торговец ответил так: «До старости курильщику нипочём не дожить, раньше умирать придётся…» Вот тогда тот курильщик, который спрашивал, удивился, говорит торговцу: «Почему же ты сам такой румяный да пригожий — кровь с молоком?» Отвечает тот торговец: «Я ж табак не курю, я его продаю…»

— Ловко! — сказал вор. — Мудрая притча. Только мне до старости далеко. Поэтому дай-ка я ещё покурю чуток. Ох и крепко зелье…

В яме — от дыма табачного, что ли — стало почти темно. Лица скоморохов — старые, измождённые — Петруха видел только потому, что они были рядом, на расстоянии локтя.

— Ты из какой ватаги будешь? — спросил один из скоморохов Петруху.

— Я десять лет с Потихоней ходил. С Рыжим, с Греком.

Скоморохи недоверчиво переглянулись, завозились, закряхтели.

— Что, не верите? — вспыхнул Петруха.

— Не было у них кукольника в ватаге, — сказал второй скоморох. — Я Потихоню знаю, он давненько с кукольниками-то не ходил…

— Так я не кукольник, — покачал головой Петруха. — Эго я так, баловаться начал, когда один остался. А зовут меня Петрушкой. Может, слыхали?

— Петрушка? Вроде есть такой, — задумчиво молвил один из скоморохов.

— Это не он ли у Потихони вместо сына был? — спросил второй.

— Отчего ж «был»? — обиделся Петруха. — Я — есть. Вот он я.

Разговор пошёл про общих знакомых, про давние встречи, которые почти позабылись.

Петруха, как оказалось, об этих скоморохах тоже слышал. Прозывали их Кострюком и Еремеем.

— «Всякий Еремей про себя разумей!» Присловье такое слыхивал, Петрушка? — спросил Ерёма. — Это про меня сказано!

— Говорила о себе репа: «Я, репа, с мёдом хороша!» — подхватил Кострюк. — «А я и без тебя хорош!» — ответил ей мёд.

— Это, выходит, ты — мёд? — шутливо рассердился Еремей. — Да ты дёготь, в тебе мёду — одна капля. Уж я-то знаю, тридцать годов, почитай, с тобой брожу.

Кострюк был постарше Ерёмы годков на пяток. Своей ватаги они не имели, бродили то с одним атаманом, то с другим. Часто сами по себе, вот как сейчас.

— А вор этот к нам вчера пристал, — сказал Кострюк. — Мы его толком и не знаем. По всему видно — скоморох, бахарь, либо песельник. Кто ж знал, что он на руку нечист.

Про себя Петруха много не говорил: дескать, ушёл из ватаги, идёт к родичам в Колядец. Зато подробно поведал о происшествии в монастыре, о том, как он спас жизнь вору, приняв его за честного скомороха.

Кострюк оборотился в угол ямы, застланный табачным густым дымом, и спросил вора, верно ли Петруха сказывает о дуплянском чуде и краденом камне.