Петрушка — душа скоморошья - Привалов Борис Авксентьевич. Страница 33
— Какой он тебе батюшка, — усмехнулся Петруха, — когда ты в два раза старше его. Скорее уж — князь-сынок!
— Потом посмеёшься! — зашипел сокольничий. — Я за тобой нынче с утра слежу… Всё думал — как бы не обмишуриться. У куклы твоей один голос, у тебя — другой. Вид вроде не скомороший…
— Я бы его за Петрушку-скомороха никогда не признал, — сказал стражник. — Ни в жизнь! Ишь, каков хитрец!
— Прямо к боярину-батюшке его ведите, к Безобразову! — приказывал сокольничий. — Он сыск объявил, он и правёж поведёт!
— И боярин тоже твой батюшка? — покачал головой Петруха. — Оно и видно, ты весь в отцов пошёл!
— Наградят тебя, дядя, — завистливо поглядывая на сокольничего, проговорил стражник. — Ох и богато наградят, по-княжески!..
…Князь и боярин тотчас же приказали привести Петруху к себе.
Увидев небольшого востроносенького парнишку, они удивились.
— Это ты Петрушка-скоморох? — растерянно спросил боярин. — Ба, так ты же ко мне с выкупом приходил? А?
— Приходил, — подтвердил Петруха.
— Смел, вор! — злобно произнёс князь Брюквин. — За шляпу с тобой я сполна рассчитаюсь! Опозорил моё имя, скоморох окаянный!
— Батогами могу тебя угостить! Ешь, не жалей! — тяжело усмехнулся боярин. — Сколько, князь, он батогов выдержит? Сто либо вдвое?
— Сперва в яму его, на цепь! — закричал князь. — Не поить, не кормить!
И когда увели Петруху, князь сказал боярину:
— Что батоги! Я ему казнь пострашнее придумал!
…В яме, расположенной под каменными боярскими хоромами, уже сидел на цепи какой-то мужичок.
Петруху приковали за ногу и за руку ко вделанному в стену кольцу.
Сокольничий, которому князь на радостях простил историю со шляпой, самолично проверил работу кузнецов: чтобы цепь крепко держала скомороха.
— Ты нас ещё повеселишь, Петрушка! — весело молвил он. — Посмотрим мы на твои скоморошества!
Сокольничий пнул Петруху ногой, плюнул на него и вышел, заперев на три засова толстую, с набитыми поверх дерева железными полосами, дверь.
Петруха чувствовал себя как-то странно. Он знал, что живым ему отсюда не уйти. Но ужаса перед ожидающей его расправой не было. Может быть, оттого, что дело, о котором он не забывал ни на минуту ни днём ни ночью с самой масленицы — выкуп скоморохов, — теперь было позади. Может быть, потому, что в своём скоморошьем деле Петруха наконец испытал настоящее большое счастье, ощутил свою силу, могущество своих кукол. Скоморох Петрушка уже вырвался из его рук, рук Петрухи, пошёл гулять вместе с ватагами по Руси… Попробуй убей его! Посади его в яму, за тридевять замков!
— Ты что ж, парень, будешь сам скоморох Петрушка? — недоверчиво спросил прикованный мужичок. — Как же это тебя изловили-то, ай-ай-ай!
— Ай-ай-ай! — отозвался Петруха. — Вот точно так и я сказал, когда меня на базаре схватили. Уж очень я на себя надеялся, вот и попался. А ты здесь за какие провинности?
— За волос за седой сижу, — немощным голоском проговорил мужичок. — Я дворовый, боярский. Приказал мне боярин собольи шкуры, все какие есть, перещипать.
— Как — перещипать? — заинтересовался Петруха. — Не ведаю.
— А что такое щипец, ведаешь? Это маленькие этакие щипчики. Ими белые волоски из собольего меха вырывают. Соболь-то, он чем темнее, тем дороже. Вот я и щиплю. День щиплю, другой, неделю, одну, вторую… У меня от этих соболей в глазах рябь пошла. Ну и пропустил один волосок.
— А батогов не хочешь? — голосом Безобразова спросил Петруха.
Мужичок так вздрогнул, что цепь жалобно звякнула.
— Ох и схоже! Ну чисто боярин! Аж дрожь пробила! Да, всё было… И батоги… А теперь вот на цепь посадил боярин-батюшка! Неделю приказал сидеть.
— Тьфу, — сплюнул Петруха. — Слушать тошно. Сажают, аки пса, человека на цепь, а тот злыдня своего батюшкой кличет!
Мужичок испуганно, насколько цепь позволила, отодвинулся от Петрухи, закрестился, забормотал молитву.
Петруха повертелся-повертелся, отыскивая более удобное положение, заснул.
— Господи, прости меня грешного! — истово крестился мужичок, косясь на спящего скомороха. — Меня завтра из ямы выпустят на белый свет, а его смерть лютая ждёт. Я заснуть не могу, а он спокойно сон смотрит. Что ж это за люди, скоморохи, такие, прости меня господи, что даже страху не подвластны?..
…А Петрухе и на самом деле уготована была смерть лютая.
Князь её придумал, а боярин доволен остался: устроить медвежью травлю. Того зверя, которого князь на охоте поймал, каждый день псами травили. Зол зверь стал, за прутья хватался, вся клеть ходуном ходила. Пришлось вторую клетку ставить, а то, не ровен час, вырвется медведь во двор, пойдёт всё крушить на своём пути, не разбирая, где холоп, а где барин.
Челядь всю ночь готовилась к медвежьей потехе. Малый двор возле псарни, который был обнесён бревенчатой стеной в сажень высотою, превратили в арену. Поверх стены устроили балкон. На балконе поставили места для зрителей, устелили лавки коврами, для боярина и князя принесли кресла из хором.
— Пусть-ка даст последнее представление скоморох! — смеялся князь, поднимаясь по лесенке на балкон.
И князь и боярин разрядились, словно к царю на поклон: в золочёных кафтанах, поверх богатые шубы.
Дочка боярская — князева невеста — так раскрасилась, что и лица не видно: по белой краске нарисовала чёрные брови, красные, яблоками, щёки.
— Вот уж Безобразиха-то, право слово! — шептались меж собой дворовые. — Вечером такую личину увидишь — подумаешь, лешего встретил!
Боярин, который уже с утра немало выпил, приказал принести подогретый мёд.
Слуги поднесли всем сидевшим на балконе кубки и чарки с тягучим золотым напитком.
В калитку втолкнули раскованного Петруху, оставили его посреди арены.
— Бог не выдаст — медведь не съест! — крикнул князь. — Потешь нас, Петрушка!
Петруха стоял безучастно, головы не поднимая. Белёсые его вихры падали почти на глаза, но он их не откидывал, как обычно.
Послышался такой грозный рык, что рука боярина дрогнула, мёд расплескала.
В ту же калитку, в которую только что прошёл Петруха, с трудом протиснулся большой медведь.
Он осмотрел арену, сделал несколько шагов, поднял нос — учуял, верно, запах мёда на балконе.
Потом взгляд его остановился на неподвижно стоящем Петрухе.
Петруха пристально посмотрел на медведя. Потом, внимательно, — на его лапы. На лапах отчётливо виднелись следы от браслетов.
«Так вот кого храбрый князь поймал на охоте! — вдруг осенило Петруху. — Брательника нашего Михайлу! Ну, кажется, на этот раз смерть меня миновала!»
— Бери, бери! — закричал князь, размахивая кубком с мёдом. — Улю-лю-лю!..
На привычный клич отозвались собаки на псарне, залаяли, заскулили.
Медведь повёл ухом, но продолжал смотреть на стоящего перед ним человека.
Петруха вдруг защёлкал соловьём, разлился звонкой трелью.
Михайло мотнул головой, встал на дыбы, замахал лапами.
— Ай, батюшки! — воскликнула размалёванная Безобразиха. — Занятно как!.. Ай-ай-ай!
— Ну, бери его! — сказал боярин и, видно, забыв в азарте и хмелю, что он разговаривает с медведем, а не с человеком, прибавил свое любимое: — Батогов захотел?
У Петрухи родился план спасения. Он вдруг гикнул, подпрыгнул на месте, сделал «колесо» и бросился со всех ног на медведя.
— Ой, он его съест! — взвизгнула боярышня, явно жалея медведя. — Ой-ой-ой!
Михайло всё также недоуменно стоял на задних лапах.
— Брательник мой Михайло! — успел проговорить Петруха. — Умри!
Медведь покрутил головой.
Петруха схватил Михайлу за плечо, как это делал всегда Рыжий, и сказал на ухо:
— Умри!
Взгляд медведя из недоуменного сделался удивлённо-радостным, он тряхнул лапами, словно на них были ещё бубенцы, и послушно повалился на бок, раскинув лапы и вывалив жаркий, дымящийся язык.
— Я же говорила — Петрушка его убьёт! — запричитала боярышня, размазывая рукавом краску по лицу. — Изверг, а не скоморох! Зверь! Зверь! Такого медведя пригожего погубил!.. Уй-уй-уй!