Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович. Страница 51

Иван Васильевич шагал, разглядывая огромные магазины, рестораны, потоки людей.

Свернув влево с шумного проспекта, он неожиданно попал в аристократический квартал. Тянулись тихие, заботливо убранные скверы. В глубине их — нарядные особняки, увитые зеленью, с огромными зеркальными окнами и внушительными швейцарами. Бесшумно катятся сверкающие кебы.

Бабушкин пересек несколько улиц — картина вдруг резко изменилась. Узкие, грязные переулки с развешенным над мостовой бельем, рахитичные бледные малыши на задворках.

«И здесь, как в России, — подумал Бабушкин. — Два Лондона, так же как два Питера и два Екатеринослава».

— Кинг Кросс Род, Холфорт Сквер. — спрашивал он у прохожих.

Те что-то подробно объясняли, но Бабушкин следил только за их жестами: по-английски он все равно ничего не понимал.

На одной из улиц громадный «бобби» [24] в каске толкал перед собой хилого мальчишку — вероятно, уличного вора. Целая толпа шла сзади, гикала, свистела.

«Знакомая картина», — подумал Бабушкин.

Он свернул направо и очутился на Холфорт Сквер, возле станции Кинг Кросс Род. Сердце стучало неровно, толчками. Во рту вдруг запершило. Переждав минутку, чтобы успокоиться, он подошел наугад к одному из трех домов, выходивших на площадь, и постучал молотком в дверь.

— Мистера Якоба Рихтера, — взволнованно сказал он открывшей женщине и подумал:

«Наверно, нет такого…»

— Плиз, кам ин, — вдруг приветливо ответила та, удивленно глядя на странного оборванца и жестом приглашая его войти.

Бабушкин вошел. Его провели в маленькую прихожую.

— Мистер Рихтер! — воскликнула хозяйка.

Сверху, из комнаты, выходящей на площадку лестницы, отозвался мужчина.

Он что-то сказал по-английски. Что — Бабушкин не понял, но голос показался ему странно знакомым.

«Чушь! — отмахнулся он. — Знакомый? У меня? В Лондоне?»

Видимо, мужчина сказал что-то веселое. Женщина засмеялась. А невидимый мужчина еще что-то произнес.

И опять Бабушкину показалось, что голос этого мистера удивительно знаком ему.

«Бред! — нахмурился он. — Этого еще не хватало!»

Дверь из комнаты отворилась. На площадку вышел невысокий, подвижной человек.

— Ко мне? Кто бы это? — чуть-чуть картавя спросил он по-английски.

Бабушкин слова не мог вымолвить от неожиданности. Мистер Рихтер — это и был Ленин.

14. Лондонские ночи холодные

Бабушкин проговорил с «мистером Рихтером» с восьми вечера до глубокой ночи.

Еще бы! Ведь уже почти три года не виделись.

Ильич прямо-таки засыпал Ивана Васильевича вопросами. Ленина интересовало все о русских делах. Все, решительно все! Иван Васильевич едва успевал ответить на один вопрос, а Ленин тут же нетерпеливо задавал следующий.

Беседуя, Ильич вставал, делал несколько быстрых шагов по комнате, заложив большие пальцы обеих рук в проймы черного суконного жилета. Бабушкин улыбался: эта привычка была так знакома ему!

Крупская сидела тут же, в столовой, на диване. Кутаясь в плед — была уже осень, и лондонские улицы застилал промозглый туман — с удивлением и радостью слушала она Бабушкина.

Подумать только! Неужели это тот самый простой рабочий парень, который всего-то лет восемь назад пришел к ней в вечернюю воскресную школу и заявил, что образования у него «четыре класса на двоих с братом»? Тот парень, который однажды на уроке глубоко задумался, глядя в окно, а потом с искренним недоверием спросил: «Так неужто ж вот эта крохотная звездочка поболе Земли?»

А теперь перед Крупской сидел опытный революционер-подпольщик. Ясно и убежденно рассказывал он Ленину о последних стачках в России, о жандармском полковнике Зубатове, хитром и умном, который организовал свой фальшивый «Рабочий Союз» и обманом завлекает туда пролетариев.

Поглядев на его волосы. Надежда Константиновна улыбнулась. Они лоснились и сверкали под лампой.

«Будто в классе. Когда он, придя первый раз, смазал их репейным маслом».

Но Крупская знала: на самом деле волосы у Бабушкина сейчас блестят вовсе не потому.

Просто они были недавно вымыты и еще не успели просохнуть. Четыре раза меняла в тазу горячую воду Надежда Константиновна, пока черные с зелеными прядями и малиновыми подтеками волосы Бабушкина не обрели свой обычный русый цвет.

…В час ночи Надежда Константиновна решительно встала:

— Все! Пора спать!

Она постелила в столовой на диване простыню, принесла подушку, а вместо одеяла положила свой плед.

«Хоть и шерстяной, но тонкий», — покачала она головой.

Однако лишнего одеяла не было.

Бабушкин лег и сразу как в омут провалился. Немудрено! Так давно уже не спал в постели, мягкой и чистой. Все на полу, на скамейках, скорчившись, прямо в одежде.

Вскоре дверь в столовую бесшумно отворилась. Тихо ступая, вошел Ленин. В руках у него было пальто. Осторожно накрыл им Бабушкина поверх пледа.

Иван Васильевич, хоть и крепко спал, но по выработанной годами привычке подпольщика сразу разлепил веки. Хотел что-то сказать.

— Не возражайте, не возражайте! — воскликнул Ленин, заметив его протестующий жест. — Лондонские ночи холодные.

И, подоткнув пальто, вышел из комнаты.

«Особые приметы»

Всего четыре дня пробыл Бабушкин в Лондоне и уже стал поговаривать, что пора возвращаться в Россию. Время не ждет.

— Ишь какой вы скорый! — улыбаясь, сказал за ужином Ленин. — Нет, батенька, так быстро от меня не вырветесь. Надо вам хорошенько отдохнуть!

— Некогда, — горячо возразил Иван Васильевич. — Да и сами вы — незаметно, чтоб отдыхали.

Это была правда. Ленин и Крупская работали с утра до ночи. Их маленькая квартирка в Лондоне напоминала боевой штаб.

Иван Васильевич с удивлением видел, какие груды писем ежедневно доставляются сюда. Это стекались материалы для «Искры»: заметки рабочих, статьи революционеров, известия о всех важных событиях в России.

Видел Бабушкин, как Надежда Константиновна — секретарь редакции «Искры» — по два-три часа бьется над расшифровкой какого-нибудь коротенького письма искровского агента из Астрахани, Пскова или Самары.

А потом с таким же терпением тщательно пишет шифрованный ответ агенту: где и как следует организовать «явку», откуда достать деньги на побег трех революционеров из местной тюрьмы, где взять «платок» — так конспиративно называли поддельный паспорт.

Таких писем ежедневно рассылались десятки во все концы России.

Здесь Владимир Ильич редактировал материалы для «Искры», писал свои статьи. Отсюда давались указания, сколько отгрузить «мехов» (то есть нелегальной литературы) Осипу — значит, в Одессу, Терентию — значит, в Тверь, Пете — то есть в Полтаву.

— А мне и отдыхать нечего, — засмеялся Владимир Ильич. — Я в тюрьмах и ссылках, слава богу, уже почти три года не гостил. А вот вы — только что из камеры.

Не слушая возражений Бабушкина, Владимир Ильич устроил его жить в комнату-коммуну русских эмигрантов.

— А что мне тут делать? — спросил Бабушкин.

— Отдыхайте! Фундаментально отдыхайте!

Однако Бабушкин не мог сидеть сложа руки. Когда через день Ленин и Крупская зашли в комнату эмигрантов, они удивились. Казалось, ее заново отремонтировали. Сверкали чисто вымытые полы и аккуратно застеленные кровати. Комната словно даже стала светлее: окна были вымыты. А на всех столах и тумбочках лежали, приколотые кнопками, свежие газеты.

— И все это вы сами? — изумилась Надежда Константиновна, разглядывая сверкающий пол.

— Мне не привыкать, — смутившись, ответил Иван Васильевич. — С малых лет один жил.

— А партийную дисциплину почему нарушаете? Не выполняете мой приказ? — скрывая улыбку, нарочито строго спросил Ленин. — Сейчас устроим прогулку.