Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович. Страница 73

Сердито стукнув ящиком стола, генерал вытащил список гарнизона. Снова внимательно просмотрел его:

«2-й Читинский резервный батальон.

6-й Восточно-Сибирский запасный батальон.

4-й Забайкальский пехотный батальон.

Конвойная команда.

Казачья сотня».

«Все правильно. Итого — пять тысяч солдат, — усмехнулся генерал. — Одного только не учли господа министры в Петербурге: гарнизон так распропагандирован большевиками, что, ей-богу, не известно, подчиняется ли он мне. Солдаты устраивают митинги, не слушаются офицеров. Куда уж дальше! Солдаты вошли в Совет. Вместо того чтобы учить ружейные приемы, солдаты без разрешения уходят из казарм. Они, видите ли, спешат на заседание!»

Холщевников раздраженно зашагал по кабинету.

«У рабочих своя боевая дружина. Правда, небольшая. Но теперь, захватив восемьсот винтовок, она быстро вырастет. А главное, руководят бунтовщиками стреляные воробьи: трое бывших ссыльных».

Двоих из них — Курнатовского и Григоровича — генерал уже знал. Оба были в ссылке в Якутии и после амнистии приехали в Читу. Курнатовский, судя по донесениям верных людей, — главный пропагандист большевиков. Наверно, это он и редактирует их газету. Григорович командует боевой дружиной. А на днях, как сообщил начальник жандармского управления, к ним присоединился еще третий ссыльный — некий Бабушкин. Тоже из Якутии прибыл.

«Выход один, — подумал Холщевников, сжимая ладонями виски, — найти склад, куда рабочие упрятали эти восемьсот винтовок. Подобрать надежных солдат и неожиданным нападением разоружить дружинников».

Он позвонил. Вошел адъютант.

— Ну, обнаружен большевистский арсенал? — спросил генерал.

Он еще вчера связался с жандармским управлением. Агенты уже больше суток рыскали по городу в поисках склада с оружием.

— Никак нет! — развел руками адъютант. — Оружие как в воду кануло!..

— «Как в воду кануло!» — передразнил генерал. — Это не иголка, а восемьсот винтовок! Их в карман не запрячешь! Идите! Прикажите искать получше!

…Через два часа генерал снова вызвал адъютанта. Склад все еще не был обнаружен.

Под вечер к Холщевникову приехал начальник жандармского управления. Высокий, красивый ротмистр, войдя в кабинет, первым делом попросил задернуть шторы. Генерал обратил внимание, что у щеголеватого ротмистра нынче не в порядке прическа.

«Трусит», — догадался Холщевников.

Он знал: утром кто-то из толпы запустил булыжником в окно жандармского управления.

— Ничего утешительного, — сказал ротмистр, тяжело опустившись в кресло. — Винтовки как в воду канули…

«И этот тоже — „в воду канули“. Сговорились они, что ли?» — подумал генерал.

…Еще два дня продолжались поиски. Без результата.

Бабушкин и Костюшко оказались хитрее генерала Холщевникова. Они сразу поняли, что хранить где-либо все восемьсот винтовок вместе опасно. И немедля роздали их дружинникам. Каждая винтовка была укрыта в надежном месте: у кого — в подвале, у кого — на огороде, у кого — на чердаке.

Прошел месяц. Ранним январским утром в лесу стояла удивительная тишина. Снег на ветвях деревьев лежал пухлыми подушками; казалось странным, как он не осыпается. Вокруг было все бело. Только маленькие елочки высовывали из сугробов зеленые хвостики. Совсем неподалеку находилась шумная Чита, но здесь, в бору, казалось, что на тысячу верст вокруг нет ни жилья, ни человека.

Но вскоре тишина нарушилась. На огромной лесной поляне стали собираться люди, по большей части железнодорожники. Почти все — с винтовками.

Раздалась команда, и дружинники быстро построились в два отряда. Сегодня в лесу происходило очередное занятие боевой дружины. Не всей, конечно, — в читинской дружине было уже около двух тысяч бойцов. Сегодня производила учебную стрельбу одиннадцатая сотня.

Бабушкин, в полушубке, папахе и валенках, стоял тут же, наблюдая, как Костюшко — начальник дружины — четко и уверенно подавал команду.

Бойцы строились, рассыпались цепью, падали в снег, ползли.

«Сразу видно бывшего военного!» — подумал Бабушкин.

Он знал, что Костюшко — сын подполковника — в юности окончил кадетский корпус и военное училище. Талантливому молодому офицеру пророчили блестящую военную карьеру. Ему даже предложили поступить в гвардию; это считалось большой честью — быть на глазах у царя. Но он, неожиданно для всех, наотрез отказался служить в царской армии и ушел в запас.

Бабушкину все нравилось в Костюшко: его подтянутость, смелость, бледное лицо и глубокие темные глаза, и даже его молчаливость, которая вдруг сменялась страстным потоком слов.

Бабушкин и Костюшко — старые друзья — и в ссылку тоже попали в одно место — в Якутию. Там Костюшко вместе с Курнатовским руководил нашумевшей «романовской историей», когда ссыльные оказали вооруженное сопротивление войскам. А теперь Бабушкин и Костюшко вновь встретились в Чите.

…По команде Костюшко «сотня» разбилась на «полусотни» и «десятки» и рассыпалась вдоль поляны.

Началась учебная стрельба.

Руководили ею солдаты Читинского гарнизона. Они показывали железнодорожникам, как устанавливать прицел, как ловить мушку, как плавно, без рывка нажимать на спусковой крючок.

Генерал Холщевников, наверно, пришел бы в ярость, узнав, что его же солдаты обучают стрельбе «внутренних врагов России».

…Когда занятие кончилось, Бабушкин подошел к Костюшко.

— Завтрашняя операция подготовлена?

Костюшко кивнул.

— Когда прибудут вагоны из Харбина?

— Примерно в восемь.

— Значит, мы приходим на станцию, как условлено, к десяти… Так?

Костюшко снова кивнул.

— Сколько дружинников возьмем с собой?

— Одиннадцатую сотню…

— Хватит?

— Вполне.

— Ну смотри. — Бабушкин пожал руку Костюшко и свернул влево.

Ранним утром на заметенной снегом станции было пустынно. Только вдали, у семафора, стоял готовый к отправке воинский эшелон — очередной полк возвращался с русско-японской войны.

В другом конце станции, у дощатой платформы, недалеко от пакгауза, прохаживались взад-вперед возле длинной цепочки товарных вагонов четверо солдат.

Было очень холодно. Лица солдат заиндевели. Между ресницами образовались тонкие ледяные ниточки. Губы — и те почти смерзлись.

По временам то один, то другой солдат брал винтовку под мышку и гулко, как извозчик на стоянке, хлопал рукавицами.

Вагонов было тринадцать. Сегодня утром они прибыли в Читу. Паровоз затолкал их в тупик и ушел. На каждом вагоне на дверях болталась покрытая инеем маленькая свинцовая пломба.

Что было в вагонах, солдаты не знали. Не все ль одно, какой груз охранять?!

В пакгаузе, возле затянутого ледяными узорами окошка, протянув руки к печке, стояли два офицера. Оба они служили в читинском артиллерийском складе.

Поручик Михайловский — высокий, красивый юноша, заведующий отделом оружия — только что вошел с мороза и теперь с наслаждением ощущал тепло, идущее от печки. Он вспоминал далекий Петербург, свою сестру, красавицу Тонечку. Почему-то он всегда видел ее в маленькой зеленой шляпке, с зеленой пелериной на плечах — такой она провожала его в Сибирь. И, как всегда, вспоминая столицу, императорскую оперу, балы, компанию веселых друзей, Михайловский помрачнел и нахмурился.

Рядом с ним стоял смотритель товарного двора того же склада Алексеев — низенький, полный, круглолицый. Он так замерз, что ни о чем не мог думать. Блаженно потягиваясь возле печки, он лишь время от времени поглядывал в окошко, на обледенелом стекле которого «продышал» маленький, в пятачок, прозрачный кружок.

Скоро должны были подать транспорт, чтобы перевезти оружие из вагонов на артиллерийский склад.

…Недалеко от пакгауза вдруг раздалось шипение пара и характерные тяжелые вдохи и выдохи паровоза.

Поручик Михайловский, оторвавшись от печки, вышел к путям.

Поблизости стоял маневровый паровоз. Он весело пыхтел и выплевывал струйки пара. Большая часть паровоза была покрыта снегом, заросла льдом, другая часть — там, где находилась топка, — отпотела, и по черному паровозному боку текли крупные капли.