Эмили из Молодого Месяца. Искания - Монтгомери Люси Мод. Страница 22

Эмили — чувствуя себя так, словно сначала умерла, а затем снова вернулась к жизни — выбралась из Разочарованного Дома и заперла дверь на ключ. Небо очистилось от облаков; мир в тусклом свете звезд казался нереальным. Едва сознавая, что делает, она направилась к морю — через еловый лесок, вниз по длинному, продуваемому ветрами пастбищу, через дюны к песчаному берегу, вдоль него — как преследуемое, гонимое существо в пугающем, полуосвещенном, колдовском мире. Море вдали было как серый атлас, почти скрытое в крадущемся тумане, и на пески, по которым проходила Эмили, набрасывались маленькие, шуршащие, насмешливые волны. Она была зажата между туманным морем и высокими темными песчаными дюнами. Если бы только можно было идти так вечно, чтобы никогда не потребовалось повернуть назад и встать перед вопросом, который поставил перед ней этот вечер и на который не было ответа.

Она знала — без всякого сомнения, возражения или притворства, — что видела Тедди, что спасла или попыталась спасти его от какой-то неизвестной опасности. И она знала, так же ясно и так же точно, что любит его… что всегда любила его, любовью, которая лежит в самой основе ее существа.

Но через два месяца ей предстояло выйти замуж за Дина Приста.

Что могла она сделать? Выйти за него замуж было теперь немыслимым. Она не сможет жить с такой ложью в душе. Но разбить его сердце, отнять у него все счастье, какое еще возможно в его печальной жизни… это тоже было немыслимо.

Да, как сказала Илзи, быть женщиной — дьявольская штука.

— Особенно, — сказала Эмили, полная презрения к самой себе, — женщиной, которая, похоже, сама не знает чего хочет и меняет свои желания каждый месяц. Я была так уверена прошлым летом, что Тедди больше для меня ничего не значит, так уверена, что я действительно люблю Дина настолько, чтобы выйти за него замуж. А теперь этот вечер… и эта ужасная способность — то ли дар, то ли проклятие — возвращается ко мне, когда я уже надеялась, что выросла и навсегда оставила ее в прошлом.

Эмили долго бродила по мрачному, зловещему песчаному берегу, а потом, уже после полуночи, с виноватым видом пробралась украдкой в Молодой Месяц, чтобы в полном изнеможении броситься на кровать и погрузиться в сон.

В последовавшие за этой ночью дни и недели Эмили чувствовала себя совершенно отвратительно. К счастью, Дин отсутствовал: ему пришлось отправиться по делам в Монреаль. Это были те самые дни, когда весь мир содрогнулся, узнав о роковом столкновении «Флавиана» с айсбергом. Для Эмили газетные заголовки, сообщавшие о трагедии, были как удар в лицо. Тедди должен был отплыть на «Флавиане»… Неужели он… неужели? Кто мог ответить на этот вопрос? Быть может, его мать… его странная, одинокая мать, которая так ненавидела ее… Ненавидела ненавистью, которую Эмили всегда ощущала как реальную стену, стоящую между ними. Прежде Эмили, несомненно, воздержалась бы от визита к миссис Кент. Но теперь все это было неважно. Важно было выяснить, отплыл ли Тедди на «Флавиане». Эмили бросилась в Пижмовый Холм…

Дверь открыла миссис Кент, ничуть неизменившаяся с тех пор, когда Эмили впервые увидела ее: болезненно хрупкая, сдержанная, с горькими складками в углах рта и с широким красным шрамом, идущим наискось через все ее бледное лицо. Выражение этого лица, как обычно, изменилось, когда она увидела Эмили. Враждебность и страх боролись между собой в ее темных, печальных глазах.

— Тедди отплыл на «Флавиане»? — спросила Эмили без околичностей.

Миссис Кент улыбнулась недружелюбной кривой улыбкой.

— А для тебя это имеет значение?

— Да. — Эмили говорила очень отрывисто. Взгляд ее глаз в эту минуту был «взглядом Марри», который лишь немногие могли выдержать и остаться непобежденными. — Если вы знаете… скажите мне.

Миссис Кент сказала — неохотно, с ненавистью в голосе, дрожа, как маленький сухой лист, трепещущий жалким подобием жизни на жестоком ветру:

— Не отплыл. Я сегодня получила от него каблограмму. В последний момент что-то его задержало.

— Спасибо. — Эмили отвернулась, но миссис Кент успела заметить радость и торжество, вспыхнувшие в ее затененных ресницами глазах. Она подскочила к Эмили и, схватив ее за локоть, с яростью закричала:

— Это не твое дело! Не твое дело, жив он или нет! Ты собираешься замуж за другого! Как ты посмела явиться сюда и потребовать ответа про моего сына как будто у тебя есть на это право?

Эмили взглянула на нее сверху вниз с жалостью и пониманием. Это бедное существо, душу которого как змея опутала ревность, само сделало свою жизнь юдолью страдания.

— Возможно, никакого права, кроме права любить его, — сказала она.

Миссис Кент со страстью стиснула руки.

— Ты… ты смеешь говорить это… а сама собираешься замуж за другого?

— Я не собираюсь замуж за другого, — услышала Эмили свои собственные слова. И это было чистой правдой. Много дней она не знала, как поступить. Теперь у нее не было сомнений. То, что предстоит ей сделать, будет ужасно, но, как ни горько, сделать это она должна. Все вдруг стало ясным и неизбежным.

— Я не могу выйти за другого мужчину, миссис Кент, потому что люблю Тедди. Но он не любит меня. Я прекрасно это знаю. Так что вам больше нет нужды меня ненавидеть.

Она отвернулась и торопливо зашагала прочь от Пижмового Холма. Где была ее гордость, спрашивала она себя, гордость «гордых Марри»? Почему она так спокойно призналась в своей ненужной, нежеланной любви? Но в ту минуту у нее не было никакой гордости.

Глава 11

Когда пришло письмо от Тедди — первое письмо за долгий срок, — рука у Эмили так дрожала, что она лишь с трудом смогла его распечатать.

«Я должен рассказать тебе о странном событии, — писал он. — Возможно, ты уже о нем знаешь. А может быть, тебе еще ничего неизвестно, и ты подумаешь, что я совсем сошел с ума. Я сам не знаю, что об этом думать. Я только знаю, что я видел это… или думал, что вижу.

Я был на вокзале. Стоял в очереди, чтобы купить билет на поезд в Ливерпуль, откуда мне предстояло отплыть на „Флавиане“. Вдруг я почувствовал, как кто-то дотронулся до моей руки. Я обернулся и увидел тебя. Клянусь в этом! Ты сказала: „Тедди, пойдем“. Я был так изумлен, что не мог ни думать, ни говорить. Я мог лишь следовать за тобой. Ты бежала… нет, не бежала. Я не знаю, как ты двигалась, я только знал, что ты удаляешься. Как по-дурацки все это звучит! Неужели в те минуты я был безумен? И вдруг тебя уже не было… Хотя к тому времени мы уже вышли из толпы и оказались на открытом месте, где ничто не могло помешать мне видеть тебя. Однако, сколько я ни озирался, тебя нигде не было… Я пришел в себя и понял, что поезд, на котором я мог успеть к отплытию корабля, уже ушел и я потерял деньги, заплаченные за билет на „Флавиан“. Я был раздражен, пристыжен, пока не пришли новости. Тогда… тогда я почувствовал, как у меня на голове зашевелились волосы.

Эмили, тебя не было в Англии? Не может быть, чтобы ты была в Англии. Но тогда… что я видел на вокзале?

Во всяком случае, то, что произошло там, спасло мне жизнь. Если бы я отплыл на „Флавиане“… но я не отплыл. Спасибо тебе за… За что?

Скоро я буду дома. Отплыву на „Моравии“ — если ты не помешаешь мне во второй раз. Эмили, когда-то я слышал странную историю о тебе… как-то связанную с матерью Илзи. Я почти забыл ее. Но будь осторожна. Разумеется, в наши дни ведьм уже не сжигают… но все же…»

Нет, ведьм уже давно не сжигали. Но все же… Эмили чувствовала, что ей было бы легче взойти на костер, чем вынести предстоящий разговор с Дином.

Эмили поднялась по тропинке на холм, чтобы встретиться с Дином в Разочарованном Доме. В тот день он вернулся из Монреаля и передал ей записку с просьбой прийти туда в сумерки. Он ждал ее на пороге — взволнованный, счастливый. Малиновки нежно насвистывали в еловой роще, сумерки пахли еловой смолой. Но весь воздух вокруг был пронизан самым странным, самым печальным, самым незабываемым звуком в природе — нежным, непрестанным плеском волн на отдаленном берегу в безветренный вечер после утихшей бури. Звук, который редко слышат и всегда запоминают. Звук, даже более заунывный, чем шум дождя и ветра в ночи… В этом звуке муки разбитого сердца и отчаяние вселенной. Дин торопливо шагнул навстречу Эмили, но неожиданно остановился. Ее лицо… ее глаза… что случилось с ней в его отсутствие? Это была не Эмили, эта странная, белая, чужая девушка в бледных сумерках.