Эмили из Молодого Месяца. Искания - Монтгомери Люси Мод. Страница 34

По существу все разделяли это мнение. Даже дядя Уоллес признал, что «положение обязывает». В результате все согласились, что бриллиант должен принадлежать Эмили.

— Она может оправить его в золото и носить на шее, — сказала тетя Лора.

— Он предназначался для кольца, — возразила тетя Рут — просто для того, чтобы поспорить. — К тому же Эмили не стоит носить его — во всяком случае, до свадьбы. Такой крупный бриллиант на шее у молодой девушки — проявление дурного вкуса.

— О, до свадьбы! — Тетя Адди рассмеялась довольно неприятным смехом, намекая на то, что Эмили, если будет ждать этого события, никогда бриллиант не наденет. Тетя Адди так и не простила Эмили за то, что та отказала Эндрю. И вот девушке уже двадцать три… ну, почти… и ни одного подходящего жениха.

— Потерянный Бриллиант принесет тебе удачу, Эмили, — сказал кузен Джимми. — Я рад, что они оставили его тебе. Он по праву твой. Но ты дашь мне подержать его иногда, Эмили, только подержать и посмотреть на него. Когда я вглядываюсь во что-нибудь такое, я… я… обретаю себя. Тогда я уже не дурачок Джимми Марри… я тот, кем я был бы, если бы меня не столкнули в колодец. Не говори ничего об этом Элизабет, Эмили, но только позволь мне иногда подержать его и посмотреть на него.

«Все-таки моя самая любимая драгоценность — этот бриллиант, — призналась Эмили в тот вечер в письме, адресованном Илзи. — Но я люблю и другие камни — все, кроме бирюзы. Ее я терпеть не могу: мелкая, пресная, бездушная. А вот блеск жемчуга, жар рубина, нежность сапфира, нежный пурпур аметиста, лунный блеск аквамарина, молоко и огонь опала — все это я люблю».

«Как насчет изумрудов?» — написала в ответ Илзи, немного недоброжелательно, как подумала Эмили, не зная о том, что шрузбурские знакомые иногда сообщали Илзи кое-какие непроверенные слухи о визитах Перри Миллера в Молодой Месяц. Перри, действительно, иногда приезжал повидать Эмили, но больше уже не уговаривал ее выйти за него замуж и, казалось, был целиком поглощен своей карьерой. Его уже считали восходящей звездой и поговаривали, что проницательные политики только и ждут, когда он повзрослеет настолько, чтобы можно было выдвинуть его кандидатуру на выборах в парламент провинции.

«Кто знает? Возможно, ты еще будешь миледи, — писала Илзи. — Думаю, Перри обязательно станет когда-нибудь сэром Перри!»

Это замечание показалось Эмили даже еще более недоброжелательным, чем выпад насчет изумруда.

II

В первое время казалось, что Потерянный Бриллиант не принес удачи никому в Молодом Месяце. В тот самый вечер, когда он был найден, тетя Элизабет сломала ногу.

Она собиралась навестить заболевшую соседку и, в шали и чепце — чепцы давно вышли из моды даже у пожилых леди, но тетя Элизабет продолжала их носить, — направилась в подвал, чтобы взять баночку черносмородинного джема для больной, споткнулась и упала. Когда ее подняли, оказалось, что у нее сломана нога. Впервые в жизни тетя Элизабет предстала перед печальной необходимостью провести несколько недель в постели.

Конечно, хозяйство в Молодом Месяце и без нее шло заведенным порядком — хотя тетя Элизабет считала, что это совершенно невозможно, — но гораздо сложнее было придумать, как ее развлечь. Тетя Элизабет волновалась и страдала из-за вынужденной праздности, не могла сама много читать, не любила, когда ей читали вслух, была уверена, что все катится в пропасть, и что она останется хромой и никому не нужной до конца своих дней, и что доктор Бернли — старый дурак, и что Лора не сумеет правильно уложить яблоки на хранение, чтобы они не испортились зимой, и что батрак обманет кузена Джимми.

— Тетя Элизабет, не хотите послушать небольшой рассказ, который я дописала сегодня? — спросила Эмили однажды вечером. — Может быть, он вас развлечет.

— Какая-нибудь глупая любовная история? — спросила тетя Элизабет нелюбезно.

— Никакой любви. Чистая комедия.

— Что ж, послушаю. Может быть, время скоротаю.

Эмили прочитала рассказ. Тетя Элизабет ничего не сказала, но на следующий день неуверенно спросила:

— А есть… еще что-нибудь дальше… к тому рассказу, что ты читала вчера вечером?

— Нет.

— Ну, если бы было продолжение, я не отказалась бы послушать. Он вроде как отвлек меня от моих мыслей. И люди в нем показались мне… вроде как… настоящими. Наверное, именно поэтому мне… вроде как… хочется узнать, что было с ними дальше, — заключила тетя Элизабет, словно извиняясь за свою слабость.

— Я напишу для вас еще один рассказ о них, — пообещала Эмили.

Когда новый рассказ был написан и прочитан, тетя Элизабет заметила, что была бы не прочь услышать и третий.

— Эти Апплгаты очень забавны, — сказала она. — Среди моих знакомых были люди, похожие на них. И тот маленький мальчик, Джерри Стоув… Что стало с ним, когда он подрос, бедный ребенок?

III

В тот же вечер у Эмили возник отличный план. Она праздно сидела у окна своей комнаты, довольно уныло глядя на холодные луга и серые холмы, над которыми дул наводящий тоску, пронизывающий ветер. Ей было слышно, как шуршат под его порывами сухие листья возле ограды сада. Упало несколько больших белых снежинок.

В тот день она получила письмо от Илзи. Картина Тедди «Улыбающаяся девушка» произвела настоящую сенсацию на одной из художественных выставок в Монреале и была отобрана для демонстрации в Парижском салоне [53].

«Я вернулась с побережья как раз вовремя, чтобы увидеть ее в последний день перед закрытием выставки, — писала Илзи. — И на ней изображена ты, Эмили. Да, ты. Тот старый портрет, который он сделал много лет назад, только завершенный и приукрашенный, ну тот, из-за которого ты так злилась на твою тетю Нэнси, когда она оставила его у себя, помнишь? Так что ты теперь улыбаешься с холста Тедди. Критики наговорили немало всего на своем профессиональном жаргоне о красках, и о технике, и „восприятии“. А один сказал: „Улыбка девушки на этом портрете будет так же знаменита, как улыбка Моны Лизы“. Я сама сто раз видела эту улыбку на твоем лице, Эмили — когда ты смотрела на то незримое, что называла своей вспышкой. Тедди уловил саму душу этой улыбки, не насмешливой, вызывающей улыбки Моны Лизы, но улыбки, которая наводит на мысль о каком-то чудесном, как шепот вечности, секрете, который ты можешь раскрыть нам, если захочешь… Секрете, который сделает каждого счастливым, если только мы услышим его от тебя. Думаю, это обманчивое впечатление: этот секрет известен тебе ничуть не больше, чем всем нам. Но своей улыбкой ты словно намекаешь, что знаешь тайну, и этот намек великолепен. Да, твой Тедди — гений. И доказательство этому — улыбка на портрете. Какое это чувство, Эмили, когда осознаешь, что вдохновила гения? Я отдала бы годы жизни за такой комплимент».

Эмили не совсем понимала, «какое это чувство». Но она, несомненно, была немного сердита на Тедди. Какое право имел он, презревший ее любовь и равнодушно отвергнувший ее дружбу, нарисовать ее лицо, ее душу, ее тайные видения… и выставить на всеобщее обозрение? Конечно, он говорил ей в детстве, что собирается так поступить… и она тогда согласилась. Но с тех пор все изменилось. Все.

Ну, а как же быть с рассказом, продолжения которого так хотела тетя Элизабет — такая же ненасытная, как Оливер Твист [54]. Придется написать еще одно продолжение… И вдруг в голову Эмили пришла чудесная идея. Что, если она вместо серии рассказов напишет книгу? Не такую, как «Продавец снов», разумеется. Вернуть былое вдохновение уже невозможно. Но Эмили мгновенно мысленно увидела новую книгу — увидела целиком остроумную искрометную человеческую комедию. Она сбежала вниз к тете Элизабет.

— Тетечка, как вы отнесетесь к тому, что я начну писать для вас книгу об Апплгатах — тех людях, о которых говорится в моем рассказе? Писать только для вас, по главе каждый день.