Эмили из Молодого Месяца. Искания - Монтгомери Люси Мод. Страница 39

— Ничего… не… понимаю, — выдохнула Эмили.

«Дорогая мисс Старр, с удовольствием сообщаем Вам, что наши рецензенты похвально отозвались о Вашем романе „Мораль розы“ и, если удастся достигнуть устраивающей обе стороны договоренности, будем рады включить Вашу книгу в список изданий предстоящего года. Мы также заинтересованы в том, чтобы Вы держали нас в курсе Ваших творческих планов.

Искренне ваши… и проч.».

— Ничего не понимаю… — повторила Эмили.

Больше сдерживаться кузен Джимми уже не мог. Из его груди вырвался не то вопль, не то «ура». Эмили подлетела к двери и втащила его в комнату.

— Кузен Джимми, что это значит? Вы наверняка что-то об этом знаете… Каким образом «Уэрем» получил мою книгу?

— Они действительно ее приняли? — спросил кузен Джимми.

— Да. А я ее им не посылала. Я думала, что нет ни малейшего смысла предлагать книгу им, ведь это «Уэрем». Мне это снится?

— Нет. Я все тебе расскажу, Эмили… только не сердись. Помнишь, Элизабет попросила меня убрать на чердаке месяц назад. Я передвигал ту старую картонную коробку, в которой ты держишь кучу рукописей, и дно вывалилось. Все вывалилось и разлетелось по всему чердаку. Я собрал бумаги. Среди прочего там была рукопись твоей книги. Я случайно бросил взгляд на одну из страниц… потом я сел… а час спустя Элизабет поднялась на чердак и застала меня там: я все еще сидел на корточках и читал. Я забыл обо всем на свете. Бог ты мой, до чего она разозлилась! На чердаке полный беспорядок, а обед уже готов. Но я не обратил внимания на ее слова, я думал: «Если эта книга заставила меня забыть обо всем, то наверняка есть в ней что-то такое. Я пошлю ее куда-нибудь». Но я не знал ни одного другого издательства, кроме «Уэрема». Я часто слышал о нем. Только я не знал, как ее послать, так что просто запихнул все листы в старую коробку из-под печенья и тут же отправил им по почте.

— И вы даже не вложили марки, чтобы они могли отослать ее обратно? — ахнула Эмили в ужасе.

— Нет, даже не подумал об этом. Может быть, именно поэтому они ее приняли. Может быть, другие издательства посылали ее обратно, потому что ты вкладывала марки.

— Вряд ли. — Эмили засмеялась и обнаружила, что плачет.

— Эмили, ты ведь не сердишься на меня, нет?

— Нет… нет… дорогой… Я только ошарашена, как вы выражаетесь, и даже не знаю, что сделать или что сказать. До чего это… «Уэрем»!

— С тех пор я следил за почтой, — засмеялся кузен Джимми. — Элизабет в последнее время думала, что я совсем ополоумел. Если бы рукопись прислали обратно, я потихоньку пронес бы ее обратно на чердак… Я не хотел, чтобы ты узнала. Но когда я увидел этот тонкий конверт, я сразу вспомнил, как ты однажды говорила, что в тонких конвертах всегда хорошие новости… Дорогая маленькая Эмили, не плачь!

— Я не могу… не плакать… и ох, мне жаль, что я так плохо отзывалась о тебе, маленькая Четырнадцатилетняя. Ты не была глупой… ты была мудрой… ты знала.

— Все это немного ударило ей в голову, — пробормотал себе под нос кузен Джимми. — И неудивительно — после стольких неудач! Но она скоро снова станет вполне здравомыслящей.

Глава 21

I

Тедди и Илзи должны были приехать в Блэр-Уотер на десять дней в июле. Как так получалось, спрашивала себя Эмили, что они всегда приезжали вместе? Это не могло быть простым совпадением. Она боялась предстоящего визита, и ей очень хотелось, чтобы он поскорее остался позади. Конечно, будет приятно снова увидеть Илзи. Почему-то Эмили не могла относиться к Илзи как к посторонней. Какой бы долгой ни была разлука, при встрече Эмили снова находила в старой подруге прежнюю Илзи. Но Эмили совсем не хотелось видеть Тедди…

Тедди, который забыл ее. Тедди, который не написал ей ни одного письма с тех пор, как уехал в последний раз. Тедди, который славился своими портретами прелестных женщин. Он был уже таким знаменитым и таким преуспевающим, что — как писала Илзи — собирался бросить работу в журналах. Эмили испытала некоторое облегчение, когда прочитала об этом. Ведь прежде она не могла открыть ни одного журнала без некоторой опаски: а вдруг ее собственное лицо — или душа — глянет на нее с какой-нибудь иллюстрации, где в углу небрежно нацарапано «Фредерик Кент», словно художник желал публично объявить: «Эта девушка — моя». Те картины, где было изображено ее лицо, вызывали у Эмили меньше отвращения, чем те, где с чужого лица смотрели ее глаза. Чтобы суметь так нарисовать ее глаза, Тедди должен был знать все, что было в ее душе. Эта мысль всегда наполняла ее яростью и стыдом и ощущением ужасной беспомощности. Она не хотела, не могла сказать Тедди, чтобы он перестал использовать ее в качестве живой модели. Она никогда не унизилась до того, чтобы в разговоре с ним признать, что заметила в девушках на его иллюстрациях какое-то сходство с собой… И она никогда до этого не унизится!

А теперь он едет домой… может оказаться дома в любое время. Если бы только она могла уехать… под любым предлогом… на несколько недель. Мисс Ройал приглашала ее погостить. Но никак не годится уезжать в Нью-Йорк, когда в Блэр-Уотер приезжает Илзи.

Что ж… Эмили постаралась взять себя в руки. Какая она идиотка! Тедди, любящий сын, возвращается домой, чтобы повидать мать… И он, без сомнения, будет рад увидеть старых друзей, когда они окажутся рядом и он вспомнит о них. Что в этом непонятного? Она должна избавиться от своей нелепой застенчивости. И она избавится.

Она сидела у открытого окна своей комнаты. Ночь за ним была как темный, тяжелый, напоенный ароматом цветок. Ночь ожидания, ночь, когда что-то должно случиться, очень тихая. Кругом только прелестнейшие приглушенные звуки, слабый шепот деревьев, мимолетный вздох ветра и не то слышимый, не то лишь ощущаемый стон моря.

— Какая красота! — горячо прошептала Эмили, воздевая руки к звездам. — Что я делала бы без вас все эти годы?

Красота ночи, аромат, тайна. Ее душа была полна всем этим. В ней, в тот миг, не было места ни для чего другого. Эмили высунулась из окна, подняв лицо к небу, усыпанному изумрудами звезд, восхищенная, восторженная…

И тут она услышала… нежный, серебристый свист в роще Надменного Джона — две высокие короткие нотки и одна длинная, низкая… Давний, почти забытый зов, который когда-то заставлял ее ноги лететь к густым теням старых елей.

Эмили сидела, словно обратившись в камень, ее бледное лицо оставалось неподвижным, словно портрет в раме хмеля, вившегося вокруг ее окна… Он там… Тедди там… в роще Надменного Джона… ждет ее… зовет ее, как в давние годы. Ждет ее!

Она едва не вскочила на ноги, едва не бросилась бегом вниз по лестнице и за дверь к теням… прекрасным, душистым теням, где он ждал ее. Но…

Неужели он только хотел проверить, обладает ли прежней властью над ней?

Он уехала два года назад, даже не написав ни слова на прощание. Неужели гордость Марри смирится с этим? Неужели гордость Марри позволит ей побежать навстречу мужчине, который так мало думал о ней? Гордость Марри не пойдет на это. На лице Эмили появилось упрямое и решительное выражение. Она не пойдет. Пусть зовет сколько хочет. «Ты свистни, себя не заставлю я ждать» — как бы не так! Больше он не дождется этого от Эмили Берд Старр. Пусть Тедди Кент не воображает, будто он может приезжать и уезжать, когда ему вздумается, и каждый раз находить, что она кротко ждет его повелительного сигнала и готова откликнуться на него.

Снова послышался свист… дважды. Тедди был там… так близко от нее. Лишь один миг, и, если она захочет, она будет рядом с ним… ее руки в его руках… его глаза заглянут в ее глаза… Возможно…

Он уехал, даже не попрощавшись с ней!

Эмили медленно встала, зажгла лампу, села за свой письменный стол у окна, взяла перо и начала писать… или делать вид, что пишет. Она писала спокойно, твердой рукой (на следующий день она нашла на столе листы, бесцельно исписанные повторенными по нескольку раз стихами, которые она выучила еще в школе) и, пока писала, прислушивалась. Раздастся ли призывный свист еще раз? Еще раз? Он не послышался. Когда Эмили была совершенно уверена, что его больше не будет, она погасила лампу и упала на постель, уткнувшись лицом в подушку. Гордость Марри была вполне удовлетворена. Теперь Тедди знает, что ее нельзя звать и прогонять свистом. О, какую радость испытывала она оттого, что проявила достаточно твердости и не пошла! Без сомнения, именно по этой причине, ее подушка была мокрой от безудержных слез.