Мама - Артюхова Нина Михайловна. Страница 19

На картине слева — трое ребятишек младшего ясельного возраста лежат в ползунках на столике-манеже, над ними подвешены яркие шарики, неизменная нянечка в белом халате забавляет ребят погремушкой.

Художник или те, кто заказывал ему эти картины, как бы желают вбить в головы и сердца всех присутствующих, всех ожидающих, всех, у кого тревожно замирает сердце и дух захватывает от жалости:

«Потерпите! Эти страдания — не безнадежные, страдания жизни, а не страдания смерти, через это надо переступить, а дальше будет уже только радость».

В вечерние часы всегда больше ожидающих, в основном — молодые мужчины и пожилые женщины: потенциальные папы и бабушки. Пожилые женщины, конечно, тоже волнуются, но это волнение ветеранов, умудренных опытом. Мужчины — как новички-ополченцы: преувеличивают опасность, порою недооценивают ее.

В глубине комнаты сидит девушка с длинным носиком, в маленькой будочке, над окном которой надпись: «Справки выдаются»… и т. д. В руках девушки — судьбы всех входящих и ожидающих. На нее с надеждой начинаешь смотреть еще от самой двери. У нее телефон под рукой, и обыкновенный, и внутренний, в самое святая святых, — она знает все.

Но еще раньше, чем спросить девушку в будке, нужно посмотреть на таблицу, висящую у самого входа, справа от лестницы: палата № 1, палата № 2… № 15… И в каждой палате — по нескольку кружков, на кружках фамилии… По правую сторону таблицы под каждой фамилией надпись помельче: «девочка 3200 гр., 48 см.» или «мальчик 4300 гр., 51 см». По левую сторону таблицы ни мальчиков, ни девочек нет. «Лебедева С. А.» Ничего больше не приписано внизу. Так было и вчера, и третьего дня.

Девушка в будке уже знает многих в лицо. Издали, еще не подойдешь, говорит:

— Ничего пока, товарищ капитан. Да вы не волнуйтесь, все идет нормально.

А разве это нормально — третьи сутки! Когда пришли со Светланкой, один парень привел свою жену. Так под ее фамилией еще вчера утром появилась целая компания: «Мальчик — 2750 гр.», «Девочка — 2400 гр.».

Мелковатый народ, да и что-то есть в этом несерьезное — иметь близнецов. Молодого отца все поздравляют с веселым чувством превосходства: с нами, мол, такое случиться не может. Ничего, радуется себе, доволен. Вчера, говорит, двухместную коляску уже купил.

Пускай близнецы, пускай бы все ухмылялись, на тебя глядя, лишь бы поскорее, лишь бы Светланке было хорошо.

Вчера она подошла к окну, хоть и не полагается, — бледная, под глазами круги, помахала рукой и вдруг исчезла.

Сегодня было совсем как на картине: подъехала «Победа», вышел из нее счастливый отец, передал нянечке чемодан, подождал совсем немного у двери, все на него с таким интересом смотрели. А он-то сияет, раздувается прямо от гордости!

И наконец выходит молодая мать с голубым свертком, а сзади нянечка…

На скамейке напротив, как раз под картиной с ползунками, девочка лет четырех утешает отца:

— Ты, папка, не вешай нос, это даже лучше, что девочка! Мы с ней будем посуду мыть, комнату убирать.

Кому как повезет. Не все желания исполняются. Веселая бабушка сидит, рассказывает соседкам:

— Я ему говорю: «Тебе, Вася, мама братишку купила, завтра привезет». А он: «Зачем же братишку? Мы ведь с мамой решили, что мне сестренку нужно купить!» А я ему: «Что ж делать, дорогой, выбора не было!»

Зазвонил телефон, девушка в будке берет трубку. Все настораживаются.

— Николаева?.. Да, да, сын у нее родился, товарищ Николаев!.. Здорова… Да, все хорошо.

Пауза. Снисходительно улыбаясь, девушка говорит с ударением:

— Какая длина? Сорок девять сантиметров. Что же вы длину спрашиваете, а не спрашиваете вес?

Общее оживление в комнате. Все же знают прекрасно: вес важнее, чем длина: это элементарно! Только растерявшийся, неопытный отец может ляпнуть такое!

Счастливый! Николаеву только вчера вечером привезли!

Пойти, что ли, покурить…

Все знакомо до мелочей около этой двери. Три ступеньки, выбоина с краю тротуара. Вон в том окне видел Светланку, второе от угла. Большое дерево — липа, уже начинающая желтеть. Каждый изгиб коры, каждый сучок знаком на этой липе… Сорвался и, плавно вращаясь, слетел на тротуар золотой лист.

А может быть, останутся окна такие же точно, как были, и лист не успеют затоптать прохожие, а Светланка… Нет, об этом думать нельзя!

Константин вдруг нагнулся и поднял упавший лист. Повертел за черешок — до чего же он легкий и нежный! Опять бросить на тротуар? Оглядевшись, будто стесняясь чего-то, бережно положил на широкий выступ стены.

Иногда мы становимся суеверными. Должно быть, именно в такие минуты напряжения всех душевных сил и страха за близкое существо наши предки давали обеты богу. Построить какую-нибудь там часовню… А иногда совсем дикие вещи: обещали не родившегося еще сына сделать служителем церкви, а дочку отдать в монастырь…

Сегодня полковник спросил:

— Кого же хочешь, капитан, сына или дочку?

В ответ только рукой махнул:

— Все равно! Лишь бы благополучно!

Было еще когда-то: легкий осенний лист долго лежал между страницами записной книжки. Красный сквозной лист рябины. Надя дала на память, уезжая в эвакуацию в сорок первом году… Берег тот листок… Лежал в кармане гимнастерки. Светланка, не было тебя со мной в боях. Была Надя. И еще долго потом, столько лет потом…

Любовь?.. Нет, любви уже не было. Любить так долго без взаимности — какие-то особенные свойства характера для этого нужны.

Вот Алексей мог… Очкарик добродетельный. Любил Надю молчком… Что-то в нем всегда было эдакое толстовское, вегетарианское…

Все равно Надя была в мыслях, как заноза какая-то! А теперь — чудно! — даже забыл вспоминать о ней.

А Светланка казалась девочкой… младшая сестренка, девочка-друг.

Потом неожиданно все повернулось. Бывает любовь с первого взгляда — и это кажется странным. Может быть, еще таинственнее и необъяснимее любовь с сотого и тысячного взгляда, когда этот сотый и тысячный взгляд очень знакомого человека вдруг становится первым взглядом любви.

Как она сахар колола меленько-меленько, когда читал Надино письмо… Сам-то забыл вспоминать, а она небось вспоминает часто и думает: а вдруг еще люблю Надю? А вдруг сравниваю?

Светланка! Если бы только счастливо кончилось! Я тебе никогда никаких огорчений!..

Почему не могут мысли проходить через стены?.. Даже без мыслей, мысли все-таки — это слова. Почему нельзя дать почувствовать близкому человеку: тут я, рядом с тобой, вот я трогаю рукой стену…

Константин бросил в урну окурок. Пойти посмотреть, может, что-нибудь случилось за эти четверть часа…

Нет!.. На белом кружке все так же одиноко: «Лебедева С. А.» — и никого больше.

Утром в воскресенье Константин проснулся, когда в квадрате окна засерело бледное небо, — занавеска накануне так и осталась незадернутой. В воздухе совсем уже по-осеннему сеется мелкая дождевая пыль. Все влажное: крыши домов, заборы, потемневший асфальт. Цветы на клумбах какие-то растрепанные, поникшие. Улицы совсем еще пустые. В автобусе, нахохлившись, сидит одинокая кондукторша.

Вот и дверь, через которую пришли тогда со Светланкой. Кажется, годы протянулись с тех пор, а не дни. Кажется, всегда так было: мучается она, бедненькая, а помочь ей нечем.

Ведь такой даже пустяк — передать ей ничего нельзя: одни записочки — ни цветов, ни конфет…

Немного подальше — другая дверь. Как возьмешься за ручку — сердце будто выскочить хочет. Торопишься войти и в то же время замедляешь шаги. Другие просто звонят по телефону, и все. Нет, уж лучше приехать. Позвонил один раз, и вдруг бестолковый голос говорит: «Лебедева? Нет, кажется, у нас такой…»

Шагая через три ступеньки, Константин подошел к доске, на которой номера палат и фамилии — каждая в своем кружке.

И вдруг… даже в глазах все запрыгало: нет Светланки на привычном месте!

Торопливо забегал взглядом по всей доске, по всем кружкам… Нет Светланки!