Мама - Артюхова Нина Михайловна. Страница 2

И сейчас же мысли о школе и учениках уступили место другим мыслям — гастрономическим. Что бы это поймать сегодня, поскорее приготовить?.. Поскорее — и в то же время вкусное, по возможности неожиданное и новенькое…

Скользящими движениями пробираясь в толпе покупателей, привставая на цыпочки или выглядывая из-за чьего-нибудь локтя, Светлана осмотрела все прилавки.

Белая авоська, вынутая из портфеля, постепенно наполнялась и стала такой же тяжелой, как портфель.

Был еще один магазин по дороге к дому, в который всегда тянуло, — посудо-хозяйственный. Не обязательно покупать, а так, высмотреть себе что-нибудь на будущее. Например, прехорошенькие утятницы стояли на полке в ряд, матово-серебристые, с плотно закрывающимися овальными крышками. Или вот еще: электрический утюг…

Ладно! Это все в следующую получку, после праздников.

Удачно справившись с этими соблазнами, Светлана завернула в свой переулок.

II

Снег на сугробах стал золотистым со стороны, обращенной к закату, и прозрачно-синим в тени. Во дворе — небольшая снежная баба, пока еще безликая. Молодые скульпторы убежали в дальний конец двора и гоняются там за щенком.

Светлана быстро положила портфель на снег, авоську — на портфель, скинула варежки и вылепила бабе толстый курносый нос. Оторвала два куска голубой бумаги от пакета, скатала два шарика — получились глаза, а из розовой оберточной бумаги, свернутой колбаской, — рот.

Подхватив авоську и портфель Светлана вбежала в подъезд.

Ребята уже возвращались к бабе — щенок мчался впереди.

За дверью на лестнице было уже темновато. Невидимая со двора, Светлана насладилась изумлением и восторгом ребят по поводу голубоглазой бабы. Шагая через две ступеньки, поднялась по деревянной лестнице к себе, на второй этаж. Дверь открыла своим новеньким блестящим ключом.

В передней вынула еще один ключ, тоже новый, и распахнула дверь своей комнаты.

Воздух в комнате был свежий, пахнущий снегом — форточка открыта с утра, — и весь какой-то розовый был воздух. Из-под сероватых слоистых туч проглядывало солнце, неяркое, без лучей, на него можно было смотреть не щурясь, оно было похоже на покрасневшую луну.

Перед тем как прыгнуть на подоконник, закрыть форточку, раздеться и приняться за (очень срочные!) домашние дела, Светлана постояла с минуту, окидывая комнату нежным взглядом.

Никогда в жизни у нее не было своей комнаты. Кровать и половина тумбочки в детском доме; кровать, тумбочка и кусочек стола в общежитии педучилища… Восхитительно было чувствовать себя здесь полновластной хозяйкой.

Комната была невелика, но не казалась тесной, потому что в ней было очень мало вещей.

На столе — широкая ваза, и в ней букет из сосновых веток…

Ладно, хватит любоваться, за дело, за дело!

Светлана побежала в кухню. Чайник — на примус, сковородку — на керосинку…

Потом раскрыла портфель.

Вместе со школьными тетрадями вернулись школьные мысли.

Здорово все-таки разговаривала с завучем!.. Славная эта Валя… но нельзя же быть такой трусихой несамостоятельной!..

Почему они все так соглашались послушно? Усталость или равнодушие?

И каким медовым голосом давала Ирина Петровна свои советы-приказы: «Валентина Николаевна! Лучший ученик в классе! Круглый отличник — и вдруг четверка по физкультуре! Ведь будет еще один урок на этой неделе?.. Может быть, проверите?» Валя переглядывается с классной руководительницей, и обе покорно молчат. Так и казалось, что от стола завуча во все стороны комнаты протянулись длинные липкие паутинки. Ну, как в лесу бывает: идешь себе и вдруг наткнешься на них лицом, оплетут глаза и уши — противно ужасно.

Странный взгляд у Володи… неприятно, когда мальчишка смотрит так!

Ну-ка, где его тетрадь?.. Вот: «Шибаев Владимир». Красным карандашом подчеркнула ошибки. Да, больше тройки не поставишь никак.

Поглядывая на часы, Светлана переходила от примуса к тетрадям и опять к примусу. Что-то очень быстро бегут стрелки… Синий вечер за окном… Пришлось зажечь свет. Не слишком ли сложный запроектирован ужин? Поспеет ли вовремя?

Вот и ужин готов, и все запрятано в самодельный термос на кухонном столе. Нужно бы задвинуть занавеску, а не хочется. Часы теперь точно приостановились, стрелки почти не двигаются. Невозможно проверять тетради; пожалуй, не все ошибки сумеешь отметить красным карандашом…

Теперь можно только, облокотившись о подоконник, всматриваться в темноту. Еще можно — слушать.

Вообще-то говоря, через двойные рамы почти не слышно, что делается во дворе. А вот когда слушаешь — слышно. Например, шаги от ворот к двери дома. Еще слышнее шаги на лестнице. Сначала едва заметно хлопнет нижняя дверь… Потом… Нет, это в первый этаж. А вот теперь поднимается сосед в квартиру напротив… Старенький, медленно идет, с палочкой. Открыли ему. И снова тихо.

И наконец вот они — молодые, уверенные шаги. Да, так и есть: стукнула дверь внизу… Этот звук даже не воспринимается слухом, сами стены комнаты чуть заметно дрогнули.

Светлана задернула занавеску и выбежала в переднюю. Там было совсем темно. Вытянув руки вперед, она медленно двигалась к двери.

Эти шаги взлетели по лестнице. И вот уже щелкнул ключ в замке. На короткое мгновение знакомый силуэт в сероватом сумраке на пороге. Дверь захлопнулась. Он хочет повернуть выключатель… Но Светлана с беззвучным смехом шагнула ему навстречу, ее пальцы коснулись шершавого сукна его шинели.

— Светланка, ты?..

Кто-то из соседей вышел в коридор.

В комнате оба сощурились от яркого света.

— Ну, как у тебя, все в порядке?

— Порядок полный.

— Костя, ты сегодня на двадцать минут позднее, чем вчера!

— Автобуса долго ждал. А как у тебя, на ниве просвещения? Ведь у тебя сегодня педсовет?..

— Нет, это еще не педсовет… Ох, Костя! У меня сегодня был бой! Сейчас сядем, все расскажу!

Она убежала в кухню.

Когда она внесла в комнату сковородку, Константин вдруг сказал:

— Да, знаешь новость?

— Что такое? — с интересом обернулась она.

Он подошел к ней с таинственным видом и, обнимая ее и одновременно поддерживая горячую сковородку, шепнул ей на ухо:

— Я тебя люблю!

За ужином Светлана изображала в лицах завуча, физкультурницу Валю, ну, и себя, конечно.

— Понимаешь, Костя, она вся сухая-сухая, руки, пальцы, какая-то вся… диетическая, что ли! И таким ласково-медовым голосом: «Валентина Николаевна, Светлана Александровна! Лена Некрасова — наша гордость, и вдруг тройка по физкультуре!» Валя сейчас же сдает позиции: «Четверку, конечно, я, пожалуй…» А Ирина Петровна: «Четверку! Как можно! Проверьте еще раз, на следующем уроке. Светлана Александровна, ведь вы не возражаете?»

— Ну, а ты? — спросил Константин.

— А я говорю: «Возражаю». Так ко мне все и обернулись. Ирина Петровна еще слаще: «Вы, видимо, тоже еще не пригляделись к своим ученикам». А я говорю: «Ирина Петровна, мне кажется, я уже ко многому пригляделась».

— Здорово! — сказал Константин. — И правильно, ведь ей лишь бы процент успеваемости нагнать… Слушай, Светланка, как эта штука называется? — Он протянул ей пустую тарелку. — Дай-ка мне еще. Ты изумительно вкусно готовишь! У тебя природный кулинарный талант… Ну, а дальше что было?

— А дальше я сказала, что снижаю отметку по дисциплине Шибаеву и Якушеву. Ирина Петровна, конечно, опять возражать… И понимаешь, чем кончилось?.. Она столько меду и столько яду в рот набрала, сколько удалось набрать, и с такой приятной улыбочкой: «Некоторые учителя в начале учебного года очень неохотно ставят хорошие отметки. Они считают, что в каждой работе нужен прогресс. И вот с каждой четвертью класс делает все большие и большие успехи…» Ручкой своей пояснила… таким выразительным жестом, как бы поднимаясь со ступеньки на ступеньку: «И наконец, в конце учебного года…»

— Ого! — сказал Костя. — Ну, а ты?

— А я засмеялась. «Нет, говорю, я этого еще не умею делать».