Синие звезды - Гайдар Аркадий Петрович. Страница 18
Сидели долго. Уже несколько раз обертывался Кирюшка: «Не пора ли?» Но часы на глаза не попадались, а тут еще пришли слепые баянисты. И хорошо, что турнул ребятишек официант, чтобы они зря не занимали столик.
Расторговавшийся Степашкин дяденька уже нетерпеливо поджидал запропастившегося племянника. Ярмарка быстро пустела.
— Поедем с нами, — предложил Фигурану Кирюшка. — Калюкин добрый: он и тебя подсадит.
Они побежали в гору, но на базе им сказали, что Калюкин уже уехал. Кирюшка спросил:
— Сколько времени?
Оказалось, что уже половина четвертого; как же так уже половина четвертого, когда еще совсем недавно было утро?
Помчались к «Дому колхозника», но там узнали, что и Сулин тоже только что уехал.
Кирюшка пал духом. Конечно, Калюкин решил, что Кирюшка поехал с Сулиным. А не дождавшийся Сулин понадеялся, что Кирюшка с Калюкиным.
— Айда! — предложил Фигуран. — Мы догоним.
— Пешком-то?
— Пешком догоним. Они по тракту, а мы возьмем по тропке, прямо через кладбище, через овраг. Нам версты три, а им верст восемь. Как раз поспеем. Еще дожидаться придется.
Через полчаса ребята поднялись на бугор. Дорога в Малаховку пролегала вдоль опушки. Но, насколько хватало глаза, ни позади, ни впереди подвод не было.
— Говорил я тебе, дожидаться придется, — сказал Фигуран и лег на охапку теплой сухой травы.
— А может быть, уже проспали?
— Садись. Никуда не проспали. На автомобилях, что ли?
Фигуран лежал и, чуть улыбаясь, смотрел в небо, как будто бы видел там что-то интересное.
Кирюшка тоже задрал голову, но ничего, кроме голубого, на небе не увидел.
— Ты чего, Фигуран?
— Что — чего? Ничего!
— Ну, ничего, — а все-таки?
Фигуран повернулся на бок и спросил:
— А что, Кирюшка, если бы ты был богатым, что бы ты сделал?
— Я бы не был богатым, — отказался Кирюшка. — На — что мне богатство? Я и так работать буду.
— А я вот не могу работать. Какой из горбатого работник? Если бы я был правителем, я бы всех горбатых велел утопить. Какой с них толк: ни землю пахать, ни на аэроплане летать, ни в Красную Армию… Человек должен быть прямой, а не скрюченный… Обязательно всех, всех велел бы в речку покидать! — уже со злобой докончил Фигуран и пристально посмотрел в глаза Кирюшке.
— Тебя бы в сумасшедший дом посадили, — убежденно ответил Кирюшка. — У нас на заводе тоже был один истопник, так он разделся голый, залез в бочонок с мазутом и поёт, поёт. Взяли его тогда и посадили.
— Дурак ты! — и рассердился и рассмеялся Фигуран. — Ему про одно, а он про… бочку.
— Ничего не дурак, — спокойно ответил Кирюшка и еще убежденнее заговорил: — А вот у нас на заводе Шамари — техник, тоже горбатый, а ему пятьсот рублей премии дали, орден да в парке статую с него слепили. Так прямо горбатого и поставили. Как живой… смеется. Он американский станок в слесарном поставил; никто не смог, а он смог. Что же, значит, по-твоему, и его утопить?.. Это пусть лучше буржуи тонут или лодыри, а рабочему человеку зачем? Он горбатый, а у него дочка не горбатая… Валька. У нас есть безрукий один — буденовец, и все его уважают: и директор и Бутаков. Это у буржуев так: им не жалко. На что им такой, когда у них здоровенные не жравши ходят. Я все читал. У меня в школе за всю зиму ни одного неуда не было, и только раз из класса за дверь выставили. Да и то понапрасну. Он думал, что я Мишке Мешкову на затылок плюнул, — но это вовсе не я, а Ванька Хомяков. А я только сидел сзади, подтолкнул и говорю: «Посмотри-ка, Мишка, у тебя на затылке плюнуто».
Все это Кирюшка выпалил с азартом и, сам очень довольный, горделиво глянул на Фигурана.
Оттого ли, что было так солнечно и тихо, что почти торжественно звенели невидимые, будто прозрачные, жаворонки, что пахло на земле первой травой, смолистыми почками, теплой весной, Фигуран вдруг как-то размягчился.
Сбежала прочь постоянно недоверчивая усмешка, и он улыбнулся просто, как все люди.
— Учиться нужно, — сказал Фигуран. — Я сам знаю. Мать у меня — прачка в Моршанске. Хорошо мы жили. Она да я — двое. Потом спину зашибло — давно в больнице лежит, второй год. Теперь пишет: скоро выздоровеет. Уйду я скоро отсюда, Кирюшка, — сознался Фигуран. — Обворую деда и уйду.
— Разве же можно обворовывать? — смутился Кирюшка. — Вот у Калюкина из амбара два мешка стянули… это разве хорошо?
— Сравнил попа с кобылой! — грубо ответил оскорбленный Фигуран. — Белобандит я, что ли: то амбар, а то дед. Все равно он мне ничего за работу не платит. — Фигуран отвернулся.
Внимание их теперь было привлечено вышедшим из лесу одиноким человеком. Человек стоял далеко, и разглядеть его было трудно.
Вдали, на горке, показалась трусившая рысцой подвода. Человек отошел в сторону и сел за кустом на пенек.
— Сулин едет! — воскликнул Кирюшка. — Это его лошадь белая. Побежим навстречу.
— На что? Сам подъедет. Давай ляжем, будто бы нас и нет вовсе.
Подвода приближалась. Вон проехала она через мосток, миновала разбитую березу, поравнялась с кустом и сразу остановилась перед заграждавшим ей дорогу человеком.
Видно было, как Сулин соскочил с телеги и развел руками. О чем-то они долго разговаривали, и, как показалось Кирюшке, Сулин ругался.
На горизонте показалась вторая подвода. Сулин оглянулся, оттолкнул незнакомца и вскочил на телегу.
Человек что-то крикнул, погрозив Сулину кулаком. Сулин опять прыгнул и, схватив коня под уздцы, круто свернул в лес.
Озадаченные ребята переглянулись и, выскочивши из засады, помчались вдогонку.
1934
