Красные лошади (сборник) - Погодин Радий Петрович. Страница 49

Валерка соскочил с подоконника, расправил рубашку, пригладил волосы, потом снова сел, покусал ноготь.

Что делать, Рэмка?.. Может, удерём, а?

Рэмка ещё раз сплюнул на чистый кафель.

Была бы моя воля, я бы ей влепил парочку шалабанов, пусть с нашего двора убирается. А то ходит тут с бантами

Валерка опять соскочил на пол.

Рэмка, а что я ей скажу?

Девчонки испугался! Да я ей хоть что скажу. Хочешь?

Я сам, ты всё испортишь.

Первым перед Катей предстал Рэмка. Он оглядел её исподлобья, сказал:

Стой! и поддал ногой кусок кирпичины, забил его в лунку под водосточной трубой.

Валерка вышел из-за его спины. От волнения он закатал рукава.

Катя попятилась.

Рэмка по привычке ухватил её за косу.

Стой, тебе сказано.

Валерка начал разговор:

Катька Он хрюкнул от волнения, побагровел. Катька

Девочка подняла на него синие испуганные глаза, всхлипнула:

Я же вам ничего плохого и бросилась наутёк, оставив в Рэмкином кулаке белый шёлковый бант.

Это всё ты! прошипел Валерка, надвигаясь на товарища. Это ты её напугал. Отдавай сюда бант!..

На, подавись. Рэмка швырнул ему свой трофей.

Родители бывают разные. Одни отнесутся к потере банта спокойно, другие поднимут шум и гвалт на весь дом. Которые из них лучше, судить детям, когда дети вырастут.

Рэмка и Валерка сидели в ванной. А в комнате сидела Катина мама. Что она говорила Валеркиным родителям, мальчишки не слышали.

Лишь когда Катина мама уходила, до них отчётливо донеслась её фраза:

Имейте в виду, это всё улица. Вы ещё будете проливать горькие слёзы.

Валерка выкрутил лампочку в ванной. Он поступил осмотрительно, потому что в коридоре раздались шаги отца, затем послышался стук в дверь.

Валерий, открой.

Не могу, сказал Валерка, мы карточки печатаем.

Хорошо, сказал отец с многозначительной интонацией. Когда кончишь печатать, зайди ко мне.

Хорошо, откликнулся Валерка.

Рэмка молчал чего ж тут хорошего. И ещё не известно, в какую квартиру пошла Катина мама в свою или в Рэмкину.

Что будем делать? прошептал Валерка, наклоняясь к его уху.

Терпеть. Тебя первый раз дерут, что ли?

Да я не о том. Валерка сдержанно засопел. Я спрашиваю: что теперь с Катей делать? Теперь она к нам и близко не подойдёт. Давай знаешь что? Давай напишем ей письмо. Ты стихи умеешь сочинять?

Ещё чего? Тебе нужно, сам и сочиняй. Ты влюблённый.

Валерка покорно уселся на край ванны, закатил глаза и зашевелил губами.

Надо же, усмехнулся про себя Рэмка. Я бы ей написал, я бы сочинил: Повернись пять раз винтом, подавись своим бантом!

Рэмка засмеялся.

Валерка поёрзал на ванне.

Перестань, с мысли сбиваешь. Он ещё больше закатил глаза. Наконец сказал: Вот. Слушай.

Валерка снова наклонился к Рэмкиному уху.

Это только начало. Самое главное будет дальше.

Рэмка фыркнул.

Я ей так поклонюсь, что все банты растеряет. Сам можешь кланяться, а меня не припутывай! И вообще стихи твой барахло.

Ты и таких не можешь, обиделся Валерка. Я классик, что ли?

Не классик, так и не берись.

Валерка вспылил. Он вскочил с ванны и закричал:

Ты виноват, ты! Ты Катьку за косу схватил

Так, значит, прошипел Рэмка. Ну и ладно, ну и катись к своей Катерине и кланяйся ей в ножки!

Рэмка в сердцах хлопнул дверью и ушёл домой.

Рэмка дал себе слово ни за что не подходить к Валерке первым, не искать примирения, не здороваться даже. Ему казалось, будто отняли у него что-то важное и ценное и отдали другому.

Рэмка сидел на барабане с бронированным кабелем и старался отколупнуть кусочек изоляции. Электрики тянули кабель к исследовательскому институту, а может быть, к новой станции метро; может, к строительству кинотеатра с круговой панорамой. Куда никто из ребят толком не знал. Кабель был обвит толстой стальной лентой, а сверху покрыт смолой.

Проколупаю дырочку, тогда Валерка сам ко мне подойдёт и прощения попросит, думал Рэмка, хоть и знал отлично, что кабель не расковырять даже ножом.

Задумает мальчишка: Если увижу, как падает звезда, будет мне удача.

А звёзд на небе много. И вдруг одна задрожит, замигает и покатится вниз, прямо в мальчишкину шапку.

Нужно только очень хотеть.

Дружили они с первого класса, сказав за сараями клятву: Небо, земля и честь. Хук.

Последнее слово значило по-индейски, что сказано всё и к сказанному добавить нечего.

А слово любовь они до сего времени употребляли лишь применительно к котлетам, боксу и компоту.

Рэмка колупал смолу на бронированном кабеле, сосал пальцы, стёртые в кровь, и не видел, что его друг Валерка кружит около барабана.

Рэмка!

Молчание.

Рэмка, ты что, язык прикусил?

Молчание.

Рэмка, я знаю, что делать.

Ну и знай. Я с тобой разговаривать не хочу.

Но слово было сказано.

Валерка тотчас взобрался на барабан, обхватил Рэмку за плечи, пошлёпал по спине доброй ладошкой и зашептал на ухо:

Гипноз нужно

Ха-ха! Может быть, ты Кио из цирка позовёшь?

Не прикидывайся. Ты врождённый гипнотизёр. Глаза у тебя чёрные, уши оттопырены, губы тонкие, подбородок как кирпичина. Все приметы сходятся.

А у тебя нос кривой и брови разного цвета.

Валерка ещё раз шлёпнул товарища по спине.

Плевать на брови! Плевать на стихи. Стихи ерунда!

Валерка соскочил с барабана, выставил перед собой руку и поднял большой палец.

Смотри сюда Концентрируй волю

Не можешь без меня, удовлетворённо подумал Рэмка. Всё кричишь я да я, стихоплёт липовый! Вот если бы Катька знала, кто из нас гипнотизёр. А вслух Рэмка сказал:

Последний раз тебе помогаю. Если ничего не получится, больше ко мне не приставай. У меня своих дел много.

Катя сидела у открытого окна, читала Три мушкетёра. Если бы здесь был хоть один настоящий мушкетёр, он, может быть, открыл бы сейчас дверь, взмахнул своей шляпой и сказал вежливо: Моя шпага к вашим услугам. Я жду приказа

Катя глянула в окно. Дворничиха, тётя Настя, раскатывала чёрный шланг для поливки. Валерка и Рэмка лезли на крышу сарая, как раз напротив её окна. Чего это они на крышу лезут? подумала Катя. Бездушные у нас мальчишки и некрасивые.

Валерка распоряжался на крыше:

Сюда давай, здесь ближе. Он придвинул Рэмку к самому краю и уселся чуть позади него. Начинай. Концентрируй волю. Посылай её короткими импульсами Я тоже попробую.

А что посылать? спросил Рэмка.

Про меня Катя, Валерка тебя, значит Валерка покраснел. Сам знаешь, не маленький.

Любит, что ли?

Давай любит, если других слов ещё не придумали.

Рэмка протёр глаза кулаками, помигал для верности и уставился на Катю.

На Катином виске покачивался светлый пушистый завиток. Лицо у неё было чистое-чистое и задумчивое. На носу веснушки, совсем немного.

Что они на меня уставились? подумала Катя. Может, у меня нос грязный или на щеке пятно? Она посмотрела в зеркало, поправила волосы, разгладила пальцами воротничок. Дураки, ничего смешного Катя снова принялась читать, но тут во дворе раздался зычный крик:

Я вам покажу на крышах сидеть!

У сарая стояла дворничиха, размахивала метлой, пытаясь снять с крыши Валерку и Рэмку, как хозяйки снимают паутину с карнизов.

Козлы окаянные! поносила она мальчишек. Мало вам ровного места? Пошли, пошли!

Мальчишки, не отрывая глаз от Кати, сдвинулись с края крыши на середину.

Дворничиха погрозила им метлой, пообещала надрать уши, когда они спустятся на землю, и вернулась к своему шлангу. Дворничиха была старая и добрая. Со шлангом она обращалась, как с живым существом. Шланг бился у неё в руках, вздрагивал от напряжения. Дворничиха поглядывала на него с опаской.