Красные лошади (сборник) - Погодин Радий Петрович. Страница 7

Пардон, сказал и заорал: Чую! Этот мальчишка слева! И, распугав народ, бросился Гришке вдогон.

На забор налетел. На кадушку, что стояла на табуретке. Уже совсем Гришку догнал, а до дома рукой подать. Гришка подпрыгнул, зацепился руками за ветку кривой берёзы и ноги поджал.

Козёл боднул пустое пространство под Гришкой. Спросил с удовольствием:

Вы что, провалились? Шею сломали?

В безопасности Гришка слегка отошёл. В открытый бой мне с козлом вступать невозможно, он сильнее меня и рогами вооружён. Но и бояться его нет нужды так Гришка подумал и посмотрел на козла смелым взглядом сверху вниз.

Молчите? сказал козёл. Испугались? Ух, до чего мне приятно, когда меня боятся! Ух, до чего хорошо!

Я вас не испугался, заявил Гришка. Вернее, сначала испугался, а теперь не боюсь.

Чую, сказал козёл. Вы наверху. На дерево влезли. Чего же вы на дерево влезли, если не испугались?

Я наверху по другой причине.

Козёл засмеялся неприятным смехом.

Скажите, пожалуйста, по какой же?

Я не хочу, чтобы вы упрекали себя в том, что незаслуженно обидели человека, да ещё такого, который намного слабее вас.

Заслуженно не обижают, сказал козёл. Заслуженно наказывают. Сильных тоже обижают редко. Сильный сдачи даст Хотя, если я пива выпью да рассержусь Ух, тогда я отважный. Даже участкового милиционера товарища Дудыкина могу обидеть Сейчас я на крышу залезу и с крыши на вас брошусь.

Козёл вспрыгнул на крышу маленького сарайчика. Перелез на крышу большого сарая. С крыши большого сарая на крышу дома. Гришка не стал дожидаться, пока козёл развернётся, нацелится по запаху и вниз прянет.

Дядя Федя и дядя Павел сидели у печки, чистили карасей. Они, пока Гришка от козла по деревне бегал, домой возвратились.

Кто был прав? спрашивал дядя Федя.

Ты, Фёдор. Но ничего. Трифона всё равно жарить нельзя.

И не нужно ни в коем случае, пробурчал дядя Федя.

Огонь в печке прижался к поду, затем вспучился и вытолкнул в комнату клубок горького дыма. В трубе засмеялся кто-то и закричал:

Трифона только мариновать! Эх, любил я Трифонов маринованных

Показалось Гришке голос знакомый.

Дядя Федя и дядя Павел вскочили. Дядя Федя ответил в печку, отчего борода его опалилась:

Не раз уже Трифона мариновали. А он всё живой. И не дастся!

В трубе зашумел смех. По крыше топот пошёл.

Сокрушу! Ух, у меня характер. Ну, Гришка, попался!

А Гришка в избе сидел.

Дядя Федя и дядя Павел посмотрели на него удивлённо.

Объясни, пожалуйста, что происходит, потребовал дядя Федя. Но его вопрос был заглушён звуком падения тел, треском забора, грохотом корыта, к забору прислонённого, лязгом ведёрной дужки, а также воплем:

Ух, набезображу! Где этот, которого я боднул?

В окне показался козёл. Ногами на подоконник влез.

А, голубчики. Чую. Это вы собираетесь Трифона, моего друга любезного, жарить и мариновать? Я у вас всё тут раскокаю. Отдышусь только.

Неужели раскокаешь? спокойно спросил дядя Федя.

Непременно раскокаю, подтвердил козёл мерзким голосом. Он даже попытался в окно пролезть и, возможно, пролез бы.

Но тут в открытую дверь вошёл участковый милиционер товарищ Дудыкин, отдал честь и сказал:

Извините, товарищи бывшие партизаны, я пришёл пригласить вас, чтобы вы рассказали нашему личному составу о геройских делах партизанского отряда товарища Гуляева А это, простите, кто? Милиционер товарищ Дудыкин взял со стола ножницы и обстриг майку, которая зацепилась козлу за рога.

Козёл её тут же сжевал. Нахально заявил, что ещё ни разу в жизни не встречалась ему такая невкусная майка, и, промигавшись, уставился на участкового милиционера.

А-а сказал он, осознав, кого видит перед собой. Здравствуйте, дорогой товарищ Дудыкин. Потом перевёл глаза на дядю Федю и дядю Павла. Пардон! У меня же глаза занавешены были. Карасиков чистите?.. Трифона не видали?.. Извините за беспокойство, пойду с Трифоном побеседую. Один он меня жалеет.

Отойдя от дяди Фединого дома на порядочное расстояние, козёл Розенкранц сказал:

Ну их всех, надоело! И тут же подумал: Кого же я на крыше боднул? По тяжести веса не Гришку.

Козёл прозывался именно так Розенкранц. Прилепил ему эту кличку художник-живописец Мартиросян. Художник был наполовину армянин, наполовину русский. Хоть из этого обстоятельства и не следует ничего особенного, но художник Мартиросян очень любил деревню Коржи. Жил тут подолгу, а в Ереван ездил один раз в два года проведать свою старую тётушку Карине.

Эх! сказал козёл. Кого бы пихнуть?

Солнце раздражало козла. Тёплый ветер раздражал козла. Свободная суетливая жизнь кур, клюющих по всей деревне, раздражала козла. Курицы были развязные. Никому из животных дорогу не уступали, людей, проходивших мимо, клевали в ногу. Даже с пути автомобилей коржевские курицы сбегали с большой неохотой и ленью. Они могли зайти в любой дом, если он был не заперт, и наследить на чистой скатерти, и свергнуть на пол горшок с геранью

Жалкие подражатели, выразился козёл, глядя на кур. Ни полёта от них, ни голоса одна курятина А этого мальчишку Гришку я сначала в грязи вываляю, потом с мостика в речку столкну. Пусть помнит козла Розенкранца. Над поварихой Марьей Игнатьевной я бы тоже какое-нибудь озорство учинил. Не будет меня борщом обливать

Козёл Розенкранц поскакал к столовой. Там, как войдёшь, прямо в сенях прилавок. За прилавком пиво в бочках, привезённое из города Боровичи. В сенях исключительная теснота и толчея. Приезжие, а также местные люди, получив пиво, спешат на крыльцо, на воздух.

В жару все пиво пьют, кроме детей, шофёров и самых старых старушек. Все сдувают пену и сладко крякают, предвкушая утоление жажды. Дети, шофёры и самые старые старушки пьют квас и фруктовую воду.

Но вот один шофёр, парень в цветочной рубахе, который надеялся провести в Коржах смазку и профилактику, вышел на крыльцо с пивом.

Угостите, сказал ему козёл Розенкранц.

Перебьётесь. Проваливайте! сказал парень.

Вы у нас в первый раз?

Парень ответил неопределённо.

Я на ваших колёсах покрышки проковыряю, объяснил козёл. Так сказать, для знакомства.

Видал я таких ковыряльщиков! Парень раздвинул плечи, дав этим понять нечто, как он полагал, для любого козла вразумительное.

Тут вышел другой шофёр, молодого шофёра приятель.

Не связывайся, сказал. Это же Розенкранц. Все его угощают связываться не хотят. На, Розенкранц, пей.

Спасибо. У вас квас. А молодому шофёру в цветочной рубахе козёл намекнул: Плечи у вас раздвигаются, как баян. Ну и что? Даже на раздвижных плечах не поедешь. Улыбнитесь мне в ответ вашим покрышкам крышка. И пошёл, развязно насвистывая.

Пошёл козёл Розенкранц обдумывать свой предстоящий хулиганский поступок. Залез под старую телегу возле кузницы, заросшей крапивой и лопухами, поскольку кузница была бездействующая. Остался в ней от бывшей горячей работы лишь слой земли, чёрной от угля и окалины, разрушенный горн да устойчивый кузнечный запах.

Посплю, подумал козёл. Сначала подремлю одним, потом подремлю другим глазом, чтобы всё-таки видеть происходящее.

Собаки бегают. Куры бегают. Кошка по забору крадётся, воробья Аполлона Мухолова схватить хочет. Аполлошка, стреляный воробей, улетел. Дети бегают. Дачники ходят. Некоторые с собаками. Колхозники на открытой машине поехали работать.

Захотелось козлу Розенкранцу работать.

Чего это я не работаю? подумал он. Если бы работал, я бы, может, бригадиром сделался. Или бы в армию меня взяли. Если бы в армию козлов брали, я бы командиром сделался. Ходил бы впереди войска Только шиш не берут козлов в армию.

Пригорюнился козёл и задремал сразу на оба глаза. Проснулся, словно его за хвост дёрнули. Глядь возле крапивы Гришка стоит. Такой тощий, что даже тени от него нет.