Стальной волосок (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 114

Впрочем, не исключено, что эти незабываемые строки он сочинял, валяясь на приморском песочке. Приятное с полезным…

В дачном домике было тесно (в нем обитала не только бабушка, но и Андрюшкины родители, и появившаяся в гостях тетушка), поэтому Трубачам, Никелю и Ване отвели под жилье пустой сеновал над сараем. Конечно, сначала заставили поклясться, что «ни свечек, ни спичек и вообще ничего такого…». Андрюшкина тетушка, дама весьма образованная, особенно нажимала на меры безопасности. Утверждала, что пубертатный период мальчиков (откопала где — то неслыханное Ваней словечко!) характерен для них «повышенным интересом к никотину». Но для этих четырех мальчиков он не был характерен. Ваня сроду не помышлял о курении, а Федя и Андрюшка, если и помышляли, то все равно не стали бы пробовать. Из солидарности с Никелем, для которого курение было «все равно, что головой о бронепоезд»…

По ночам заглядывали в щели редкие звезды и молодой месяц, орали на ближнем болоте лягушки (хотя, вроде бы, и не сезон был), пищали комары и вякали на краю леса «музоны» заезжих туристов.

Все четверо, еле волоча ноги от усталости, в сумерках являлись на двор, плескались под душем, ужинали молоком и свежей картошкой и у себя на сеновале валились на тощие надувные (вернее, полунадутые) матрацы. На слушанье лягушек и любованье мерцающими звездами не оставалось времени. Мохнатый сон тут же накрывал прожаренные солнцем тела и лохматые, выгоревшие под лучами солнца головы.

Вроде бы никаких особых дел и не случалось, а к концу дня все мышцы сладко ныли от усталости. Из — за чего? Ну, гоняли футбол с местными пацанами (славными, недрачливыми), бултыхались в деревенском пруду (довольно чистом, в нем даже рыбки водились), загорали на песке (вернее, просто валялись кверху пузом, потому что загорать уже было некуда), ловили рыбу в речке Тараскульке (никого не удавалось поймать, но все равно было интересно). А еще собирали в ближнем лесу грибы. Ваня научился отличать маслята и грузди от поганок и гордился этим знанием природы. Ну и на грядках приходилось иногда проявлять усердие (а то «где мой мешок?»). И вот глядишь — еще один день пролетел.

Да, сон пытался сморить моментально, и все же Ваня ухитрялся урвать у него минуту — другую. Чтобы повспоминать. Когда вспоминаешь — время растягивается, заново дарит человеку прошлые часы и дни…

Ваня вспоминал, что было до отъезда на дачу.

До отъезда был Ванин день рожденья, в самом конце июля. Ваня про него почти не помнил и уж совсем не думал, что про него вспомнят другие.

Ну, поцелуи и объятия тети Лары (и новая алая футболка с корабликом на пузе в придачу) — это понятно. Торжественное рукопожатие деда и его старый складной нож («Еще в студенческие годы в колхоз ездил с ним») — это не только понятно, а просто замечательно! Мамин «специально — поздравительный» звонок и обещание подарка «когда встретимся» — тоже хорошо (хотя для встречи там придется уехать отсюда, а это не очень весело).

А вообще — то мама звонила регулярно два раза в неделю. Один раз тете Ларе, другой — сыну. Тетя Лара подвергалась допросу: здоров ли Ваня, занимается ли чем — то полезным и как себя ведет. Лариса Олеговна сначала давала многословные отчеты, а затем стала отвечать более лаконично и с долей иронии. Мол, занимается археологическими раскопками, футболом и ныряньем с баржи за пристанью (а это для мальчиков очень полезно, особенно в летнее время). Читает ли? Да, они отыскали какую — то невообразимо древнюю книгу про путешествия и на своих сборищах штудируют ее по вечерам. Что за сборища? Ну, Ванечка свел тут знакомство с несколькими растрепанными мальчишками, двумя обаятельными девочками и длинновязым подростком, который пользуется славой хулигана и обалдуя… («А что я могу сделать? Ты сама всегда была сторонником демократического воспитания…») Какие отношения с дедом? Кажется, прекрасные. Обсуждают проблемы черных дыр, в которые скоро все мы скатимся. Один раз, правда, подрались, но потом помирились.

Ваня слышал в трубке отдаленные мамины восклицания и просьбы «не шутить так». И возгласы, что футбол и нырянье могут привести к травмам…

Сам он маму успокаивал и говорил, что купанье — безопасное, ребята — замечательные, Квакер (то есть Игорь Григорьев) никакой не хулиган, а наоборот: недавно он трем здешним хулиганам так начистил портреты, что те больше носа не кажут в окрестностях… «Ну, как я выражаюсь? Нормально выражаюсь. Раз начистил…»

— Вот когда ты окажешься в корпусе, там тебе быстро укрепят навыки дисциплины… Плохо только, что папа вернется с гастролей лишь к октябрю и лишь тогда может заняться твоими делами. Но в корпус, говорят, можно быть принятым и в середине осени, если есть связи…

Ваня морщился и «переводил стрелки»:

— Ма — а! А когда ты отправишься в свой круиз? А ты успеешь вернуться из него к сентябрю?

— Нет, Ванечка. Тебе придется пожить первую неделю учебного года под присмотром тети Жанны, я договорилась. И походишь в прежнюю школу. А уж потом…

— Ма — а, ну тогда у меня к тебе просьба! Когда будешь на Гваделупе, раздобудь несколько серебряных монеток с кораблями… И узнай поподробнее про вулкан Матубу… Ма — ту — бу… И про форт, которым давным — давно командовал полковник Дельгре… Лу — и Дель — гре… Туда сейчас водят туристов… Ну, мне это очень надо!.. Что?.. Хорошо, буду… Хорошо, не буду… Хорошо, не забуду…

Похожим был и разговор в день рожденья. Все то же. И лишь одно уточнение. В Москву Ваню отвезет бабушка Лариса Олеговна. Это гораздо лучше, чем лететь со случайным знакомым, как было на пути в Турень. Но все равно радостного мало…

Вот так. А то, что про день рожденья знают ребята, Ваня и не догадывался, Как — то давно он упомянул о нем Лорке, но не думал, что она запомнила. А она… То есть «а они»…

Нет, не было ни подарков от каждого, ни шумных попыток «двенадцать раз дернуть за ухи, чтобы рос большим». Просто на сеновале у Квакера Лика выставила на верстак пластмассовую бадью с украшенным кремовыми узорами мороженым. Ване дали большущую деревянную ложку с выжженной надписью «Лопай, именинник!». А остальные взяли обычные ложки. Ване велено было зачерпнуть первому и побольше…

Мороженого хватило всем. И даже Тростик, обычно не желавший ничего есть, нынче не отказывался. Потому что «от мороженого, как и от арбуза, не толстеют».

Он за последний месяц изрядно отощал, его просторные шортики то и дело грозили съехать вниз. И особенно сегодня, потому что в кармане лежала большущая линза. Эту линзу Тростик нашел среди мусора на краю лога (какой балбес ее выбросил?) и нынче разглядывал сквозь выпуклое стекло всякие мелочи: сучки на досках, вяло бредущую по верстаку муху, собственный сбитый ноготь, а больше всего — стеклянную картинку с парусником, которую подарил в прошлом году Герман Ильич.

Тростик рассмотрел на паруснике много деталей, но, к сожалению, понял и то, что судно это — не бриг «Артемида». Во — первых, под бушпритом не было женской фигуры, а красовался усатый дядька в чалме. А кроме того, парусник был трехмачтовым, что никак не соответствовало понятию «бриг».

— Жалко, — вздыхал Тростик, очередной раз хватаясь за резинку на поясе.

И тут Ваню осенило:

— А может быть, и не надо жалеть! Может быть, эта картинка все равно имеет отношение к нашим делам… То есть к нашей истории!

— Это как? — спросил Тростик. А остальные (даже Матуба) глянули на Ваню с молчаливым вопросом.

— А вот так! — вдохновился Ваня. — Можно ведь представить, что у Максаровых, у которых жил Гриша Булатов, был волшебный фонарь, старинный фильмоскоп. Ну, вроде того, от которого у Германа Ильича есть подставка! И что эта картинка — от того фонаря!.. Вот они сидели по вечерам, рассматривали, а этот кадрик был у Гриши самый любимый… Может, с него все и началось…

— А может, и не с него… А может, и не было ничего, — кислым голосом сказал из угла Бруклин.

Лика издалека проткнула его взглядом.