Сказки о рыбаках и рыбках (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 8

Мир был заключен позже, после уроков, — крепкий и радостный. Зинаида храбро чмокнула Витьку в щеку и велела ему сделать с ней то же самое. И там, в уголке школьного весеннего сквера, по щиколотку в рыхлом снегу, они обещали друг другу «быть как сестра и брат».

С той поры Зинаида смотрела на Витьку как на равного. Но все же она была умудреннее в разных житейских делах. Чтобы Витька не отставал в развитии, она по-дружески посвящала его во всякие тайны. Так Витька узнал, например, что далеко не все младенцы выращиваются в пробирках в Институте охраны раннего детства. Наоборот, случается это довольно редко, а чаще всего они при известных обстоятельствах заводятся в маминых животах, откуда и появляются на свет.

Витька поверил Зинаиде, но, потрясенный этим сообщением, решил уточнить подробности у мамы. И был большой крик, «чтобы ты больше не смел близко подходить к этой испорченной девчонке!». И мало того, мама пошла к учительнице. А учительница, поглядев на бледного Витьку и потом на маму, доверительно спросила:

— А что, он у вас в самом деле пробирочный?

Мама увлекла несчастного Витьку за руку из учительской почти по воздуху и заявила, что переводит его в другую школу.

И вот тут послушный и воспитанный мальчик Витя впервые устроил бунт. И объявил голодовку. Конечно, это был запрещенный прием. Но безотказный. Того, что «ребенок ничего не ест», мама боялась больше, чем всех испорченных девчонок на свете.

— Изверг… Кто мог подумать, что в тихом омуте вырастет такое чудовище? Впрочем, понятно в кого…

Тот, «в кого» было у Витьки все нехорошее, уже тогда жил отдельно от семьи. То в университетском поселке, то в «Сфере»…

Так или иначе, Витька выиграл сражение. И даже не поехал в летний лагерь, чтобы в каникулы быть с Зинаидой.

Они жили недалеко друг от друга, играли на пустыре позади остановленной стройки химкомбината. Иногда с ребятами, иногда вдвоем. Друг с другом им ни разу не было скучно. Даже если совсем нечего делать, можно просто сидеть в оконном проеме недостроенного цеха, качать ногами, болтать о чем-нибудь или петь всякие песни. А была еще такая забава: вытащат две гибкие доски из оставленного на стройке штабеля, вставят их одним концом в щели между бетонными блоками в метре от земли, а на другой конец прыгают сами — каждый на свою доску. И качаются, летают вверх-вниз друг перед другом. И хохочут. Или опять поют. Надо сказать, у Зинаиды был голос чистый и звонкий, да и у Витьки хороший дискант…

И вот так они однажды качались и пели. И поскольку была вокруг солнечная пустота и полная независимость от всяких запретов, пели они песню о Жучке, известную всем с детсадовского возраста. Вдохновенно и трогательно:

Далее без церемоний называлось пострадавшее собачкино место и описывались мучения Жучки, атакованной вероломным насекомым. Ясные детские голоса выводили в тишине почившей стройки:

Но тут Витькин дискант осекся. И Зинаида в сольном варианте закончила куплет, повествующий о горестных сомнениях многострадального животного. Ибо она качалась спиной к тропинке и не видела возникших там прохожих.

Прохожие эти были полный очкастый дядька и Витькина мама.

— Атас… — пискнул наконец Витька.

Зинаида по-балетному повернулась на носочке, скакнула в лебеду, сделала Витькиной маме и незнакомцу книксен:

— Здрасте… Витечка, я пойду, вечером поговорим, как дела.

Это не было малодушием и дезертирством. Это был реальный учет обстановки: помочь Витьке она все равно не могла и своим присутствием лишь сильнее раздосадовала бы его маму.

— Та-ак… — сказала мама. — Иди сюда. — И поскольку Витька стоял, как прибитый гвоздем, подошла сама. — Вот он, полюбуйтесь, Адам Феликсович… Я же говорила, что искать его следует на пустырях и помойках. Но я, по правде говоря, не ожидала, что он уже освоил такой… помойный репертуар… — В голосе мамы что-то стеклянно подрагивало…

— Да помилуйте, Кларисса Аркадьевна! — весело возгласил мамин спутник. — Это же детское устное творчество, оно корнями уходит в эпоху феодализма! Целый пласт нашей фольклористики, пока еще почти не тронутый…

— Ах, пласт… — Красивая интеллигентная мама выдернула стебель чертополоха и верхушкой огрела певца по ногам, а комлем по шее (за шиворот посыпались крошки).

— Кларочка, что ты делаешь! — Широкий Адам Феликсович быстро заслонил Витьку.

Покрасневшая мама сказала:

— Одно к другому. Пусть и воспитательные приемы уходят корнями в феодализм… — Она выпустила чертополох и отряхнула пальцы. — Жаль, что сбежала эта красавица… Чтобы я ее рядом с тобой больше не видела! Предупреждаю последний раз!

— Не буду обедать, — быстро сказал Витька из-за локтя Адама Феликсовича.

— На здоровье! Можешь заодно не завтракать и не ужинать…

— И не буду… — сообщил Витька менее уверенно. — И… помру.

— Не успеешь. Отправишься в круглогодичный интернат, где из тебя быстренько сделают человека.

Витька заложил руки за спину и наклонил голову.

— Это при живых-то родителях?

— Одному родителю до тебя нет дела, а второго… меня то есть… ты скоро вгонишь в гроб!

Витька был уже искушен кое в каких жизненных ситуациях. Посмотрел на маминого знакомого, на маму.

— Понятно… Значит, третий — лишний, да?

— Виктор!

Адам Феликсович ухватил Витьку за плечи, прижал спиной к своему круглому животу, который весело колыхался.

— Кларочка! Этот гениальный ребенок попадет в интернат только через мой труп! А сделать из меня труп не так-то легко.

…Вечером Зинаида спросила:

— Думаешь, поженятся?

— Факт.

— Ну и дела… Знаешь, Вить, ты им не мешай. Пусть…

— Да я и не мешаю пока… А дальше видно будет…

— А отец-то навещает?

— Ага… нечасто. Почему-то он всегда грустный какой-то.

— А чего ему веселиться, — сказала мудрая Зинаида.

Новый мамин муж Адам Феликсович Римский-Заболотов и Витька зажили вполне по-дружески. Не то чтобы Адам очень нравился Витьке, однако нравилось то, что он не лезет в отцы и воспитатели. Ко всем жизненным сложностям отчим относился легко и без «лишних мудростей». Такой подход не всегда устраивал маму, но это уже другой вопрос. Зато дружить с Зинаидой она больше не запрещала. Да и недолгий срок отпустила этой дружбе судьба.

Осенью Зинаидиного отца перевели в какой-то НИИ в Харьков, и она уехала вместе с родителями. Ну, погрустили оба, попереписывались немного, несколько раз говорили по видику. А потом… жизнь есть жизнь, у каждого своя. Но, конечно, Витька был рад всегда, что на восьмом году этой жизни повстречалась ему Зинаида. Да и та, наверно, была рада…

— Дружил, — вздохнул Витька. — Только это у-у-у когда было… Осторожно! — Он дернул Люсю за руку. Сверху со стуком ехала маленькая лавина сланцевых плиток. — Тут глядеть надо.

— Я здесь, оказывается, и не бывала ни разу.

Склоны были теперь безлесными. Осыпь кончилась, справа и слева торчали скалы, похожие на громадные серые клыки. Между ними сновали какие-то пестрые птички с хохолками. Перекликались: «Черр… черр…» Скоро скалы — темные, ребристые — обступили со всех сторон. Этакий гигантский «сад камней». Люся смотрела уже с беспокойством:

— Вот странно. Будто и не рядом с домом, а где-то… Это и есть Итта-даг?

— Не совсем еще. Но близко…

— Жарко. Жаль, фляжку не взяли.

— Здесь рядом родник.

Теперь скалы выстроились в два ряда. Казалось, что Люся и Витька идут между развалинами крепостных стен. Слева в толще дикого известняка вдруг видна стала искусственная кладка — стенка из желтоватых пористых камней, а в ней маленькая сводчатая ниша. Там из каменного желоба падала стеклянная струйка.