Обыкновенные девчонки (сборник) - Ильина Елена Яковлевна. Страница 129
«И виду никому не покажу, что сдрейфила немножко, — думала Гуля, бодро шагая по улице. — Вот сделаю такое лицо, и никто не догадается, что на экзамен иду. А все-таки счастливые дворники, что им не надо сдавать физику!..»
И она взялась за ручку школьной двери. В конце длинного коридора у маленького столика сидел, подперев ладонями сизые старческие щеки, школьный сторож дядя Опанас. Старик дремал.
Услышав шаги, он вскинул голову.
— А, пташка ранняя! — улыбнулся он Гуле.
— Здравствуйте, голубчик, дядя Опанас, — сказала Гуля и присела на подоконник. — Какие дни чудесные стоят! А из-за этих экзаменов сидишь и паришься в душной комнате. Тут бы на Днепр поехать…
Старик кивнул головой:
— Ничего. Ще богато буде ясных днив. Днипро никуды не динеться.
Гуля дружила с дядей Опанасом. Она носила ему из дому табачок, писала под его диктовку письма внукам в Полтаву. Но не за это любил и уважал ее старик, а за то, что она была «розумна дивчина». Уж если возьмется за какое дело, так нипочем не бросит.
Дядя Опанас уже сорок лет работал при школе, и школьная жизнь со всеми радостями и неурядицами заменила ему семью и дом. Он берег школьные карты, хранил ключи от всех кабинетов и особенно любил присутствовать в физическом кабинете, когда преподаватель ставил опыты. Нередко случалось, что у преподавателя что-то не ладилось во время опыта. И тогда на помощь приходил дядя Опанас. Он уверенно брал своими старческими, дрожащими руками прибор, вертел его перед глазами и почти всегда в конце концов находил причину неудачи.
— Ось тут подкрутимо, щоб в притирочку, все и буде справне, Микола Петрович. Ось, бачите?
И все шло на лад: горело, кипело, искрилось и клокотало как полагается.
— Дядя Опанас, — сказала Гуля, положив руку ему на плечо, — я давно хотела у вас спросить. Как это так? Вы ведь физику не проходили, а опыты ставите лучше иной раз, чем сам Николай Петрович.
— А як же? — спокойно ответил дядя Опанас, скручивая из бумажки цигарку. — Вин же теорехтетик, а я ж прахтетик. Зрозумила?
— Эге, — сказала Гуля, пряча улыбку. — А скажите, дядя Опанас, Николай Петрович очень строго экзаменует? Я ему ни разу еще не сдавала.
— От побачишь, — загадочно сказал дядя Опанас и лукаво поглядел на Гулю.
Гуля тревожно вздохнула и соскочила с подоконника.
«Скорей бы уж!» — думала она, прохаживаясь по коридору.
Хлопнула входная дверь. Навстречу Гуле торопливо шла Надя. Она была по-прежнему нарядна, но волосы ее были причесаны кое-как и кружевной воротничок завернулся внутрь.
— Я погибла… — прошептала Надя, как умирающая. — Завалюсь, вот увидишь — завалюсь!
И она быстро принялась перелистывать растрепанный и разрисованный вдоль и поперек учебник физики.
— Понимаешь, не везет все время… приметы ужасные… Кошка перебежала дорогу… Ни одного горбатого не встретила… Как нарочно! Мое счастливое голубое платье в стирке! А тут еще бабушка!.. Я так просила ее окунуть палец в чернила, а она ни за что!
— Бабушку? В чернила? А зачем это?
— Как — зачем?! Ты не знаешь? — удивилась Надя. — Это замечательная примета. Если кто-нибудь у тебя дома держит палец в чернилах, пока ты держишь экзамен, ты непременно выдержишь на «отлично». Ну, в крайнем случае, на «хорошо».
Гуля расхохоталась, и от этого ей сразу стало легко и спокойно.
— Бедная твоя бабушка! — сказала она. — Ты бы еще попросила ее выкупаться в чернилах.
— Тебе все смех! Вот провалишься сама, так не будешь смеяться! — обиженно сказала Надя и отошла к другому окошку, у которого уже собралась целая компания школьников.
Едва только Надя подошла к ним, вся компания затараторила, загудела, зашевелилась.
Дядя Опанас хмуро, исподлобья взглянул на ребят. Потом взял в руки колокольчик. И, не говоря ни слова, так яростно встряхнул им, что все невольно вздрогнули и оглянулись.
— Гулька! — закричала Надя. — Будешь подсказывать? Умоляю!
Дядя Опанас бросил на Надю взгляд, полный презрения, и снова затрезвонил.
Ребята разбежались по классам. Из учительской вышли вереницей учителя — свои и незнакомые. Негромко переговариваясь, они прошли по опустевшему коридору. Двери классов одна за другой закрылись. Начались экзамены.
Стрелки круглых стенных часов в коридоре уже приближались к двенадцати. А в притихших классах все еще решалась судьба школьников: кто перейдет, кто останется. За стеклянными матовыми дверями царила та напряженная, торжественная тишина, которая всегда бывает в дни экзаменов.
По коридору ходил только дядя Опанас.
Но вот дверь из девятого класса «Б» неожиданно распахнулась, и в коридор высыпала толпа учеников и учениц. Взволнованные, еще не остывшие от тревожного возбуждения, они наперебой рассказывали дяде Опанасу и друг другу, кто на чем «выехал» или «срезался».
В пустом классе на последней парте сидели Надя и Гуля. Надя вытирала надушенным и мокрым от слез платочком глаза и нос. А Гуля говорила ей:
— Ну ладно, перестань. Вот возьмешься как следует и к осени все пересдашь. За лето много успеть можно.
— За лето? — всхлипнула Надя. — Это летом-то физикой заниматься?
И она зарыдала еще громче.
— Да я тебе помогу! — сказала Гуля.
— Поможешь! — вздохнула Надя. — Зачем тебе-то этой скукой заниматься, когда у тебя «отлично»!
В класс вошел дядя Опанас с тряпкой в руке. Он вытер доску, на которой еще оставались следы каких-то формул, открыл окна в классе, поставил на место учительский стул.
Потом он посмотрел на плачущую Надю и сказал не то сочувственно, не то укоризненно:
— От до чого хвизика дивчину довела!
Вниз по течению
Самый трудный экзамен остался позади, и Гуля разрешила себе один вечер не заниматься и отдохнуть.
После обеда она поехала к Днепру.
Получив на водной станции байдарку, Гуля оттолкнулась от берега, уселась поудобнее и взялась за весло.
«Поеду вниз по течению, — решила она, — будет легче грести».
И, слегка опираясь на весло, Гуля отчалила. От лодки побежал кудрявый след. Острые верхушки тополей закачались в воде. Лодка легко поплыла.
Зеленые берега быстро уходили назад. Песчаный пляж у самого берега казался теперь узенькой желтой полоской. Дышать стало легко и привольно.
«Всю жизнь смотреть бы на Днепр, — думала Гуля, — ничего нет на свете лучше!»
Она оглянулась назад. Город исчезал в предвечернем тумане.
«Ого, как далеко я уже отплыла! Километра на два, а то и больше. Не пора ли домой?»
Гуля налегла на весло, чтобы повернуть, но течение противилось. Оно снова поставило лодку кормой к городу и понесло ее дальше, вниз по Днепру.
Гуля напрягла все силы. Лодка не поддавалась. Ее несло все дальше и дальше, туда, куда хотела река.
Оттого, что Гуля давно не гребла, и от сильного напряжения у нее заныли плечи, руки, спина.
«Дура! Вот дура! — ругала сама себя Гуля. — Куда же это я заехала на ночь глядя! Чего доброго, этак меня до самого гирла дотащит, если только не перевернет».
Днепр разыгрался. Ветерок к вечеру становился все сильнее и упрямее. Поблизости не видно было ни хаты на берегу, ни лодки на воде. Помощи ждать было неоткуда. А темнота все густела.
Закусив губу Гуля изо всех сил боролась с Днепром. То она одолевала, то он брал верх.
«Нет, — подумала Гуля, — из этого толку не выйдет — у меня уже и руки не держат весло. Отдохнуть надо!»
И она, перестав бороться с рекой, положила весло. Днепру как будто этого только и надо было. Легонько покачивая, понес он лодку с Гулей, куда нес все, что попадало в его воды, — вниз и вниз.
«Ничего, ничего, далеко не унесешь! — говорила Гуля. — Вот отдохну немного, а тогда опять поборемся!»
И, вспомнив знакомую и любимую с детства песню, она запела: