Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту - Недзвецкий Валентин Александрович. Страница 3

Только в окончательной ее редакции первая часть пополнилась «парадом» обломовских визитеров — Волкова, Судьбинского, Пенкина, вместо которых общество Ильи Ильича здесь первоначально составляли лишь слуга Захар, безликий Алексеев и вульгарный Тарантьев. Недвусмысленно негативная оценка Обломовым «образа жизни» этих его посетителей, на первый взгляд деятельных и преуспевающих петербуржцев («И это жизнь! — Он сильно пожал плечами. — Где же тут человек? На что он раздробляется и рассыпается?» С. 20), стала дополнительным аргументом в пользу Ильи Ильича, понимающего, в отличие от его гостей, несовместимость мелочных страстей и одних материальных интересов со свободой и гармонией человеческой личности. В целом содержательный результат изменений, внесенных автором «Обломова» в начальный текст его первой части, знаменовал победу в Гончарове художника общечеловеческого уровня над всего лишь великолепным бытописателем, «первоклассным жанристом» (С. Венгеров), каким ошибочно считали знаменитого романиста некоторые из его российских и европейских современников. Победа эта отвечала осознанным устремлениям Гончарова, таким образом сформулировавшего свое писательское кредо: «Одна подвижная картина внешних условий жизни, так называемые нравоописательные, бытовые очерки никогда не произведут глубокого впечатления на читателя, если они не затрогивают вместе и самого человека, его психологической стороны. Я не претендую на то, что исполнил эту высшую задачу искусства, но сознаюсь, что она прежде всего входила в мои виды» (6, с. 443). Не локальный («местный») социально-бытовой тип (русский патриархальный барин), а универсальный характер общенационального и всемирного масштаба нашел свое воплощение и в итоговом образе Ильи Ильича Обломова.

И все же совершенно избежать известного противоречия между Обломовым первой части (даже в ее переработанном виде) и Обломовым частей последующих в полной мере Гончарову не удалось, хотя сюжетно оно ослаблено появлением и в заключительной части романа среди посетителей Ильи Ильича Тарантьева и Алексеева. «Дело в том, — пояснял Гончаров в „Необыкновенной истории“, — что в <…> первой части заключается только введение, пролог к роману, комические сцены Обломова с Захаром — и только, а романа нет!» (7, с. 407). Опасаясь, что указанное противоречие заметят и читатели, писатель предвосхищал их возможное недоумение. «Если кто, — пишет он в 1858 году в Симбирск брату Николаю, — будет интересоваться моим новым сочинением, то посоветуй не читать первой части: она написана в 1849 году и очень вяла, слаба и не отвечает остальным <…>, написанным в 1857 и 58, то есть нынешнем году. А в 1849 году у меня самого еще неясно развился план всего романа в голове, да и меньше зрелости было. Оттого она и должна сделать дурное впечатление…» ^[11]. «Не читайте, — советует он и Л. Толстому, — первой части „Обломова“, а если удосужитесь, то почитайте вторую часть и третью: они писаны после, а та в 1849 году и не годится» (8, с. 256). Негодование Гончарова вызвал французский перевод «Обломова», в котором за целый роман была выдана лишь его начальная часть. Публикуя «Обломов» в «Отечественных записках» за 1859 год (№ 1–4), писатель пометил его первую часть датой: «1849 года»; вторая и третья имели дату — «1857 года», а четвертая — «1857 и 1858 г.» (с. 557).

2. «Внутренняя борьба», халат, Casta diva, сиреневая ветка, или Конфликт, сюжет, композиция

Отличительной особенностью «Обломова» стали его внешне весьма «простые, несложные события» (8, с. 102). Главный герой романа не стреляется, как Онегин, Печорин или Евгений Базаров, на дуэли, не участвует, как Андрей Болконский, в исторических сражениях и в написании российских законов, не совершает, как Раскольников, преступлений против морали, не готовит, как «новые люди» Н. Г. Чернышевского, крестьянскую революцию. Все, что он делает и что с ним происходит, лишь на период любовных отношений с Ольгой Ильинской выходит за пределы собственно быта и обычных условий и интересов его существования. В отличие от Тургенева, Достоевского, Л. Толстого (вспомним умирание Базарова, Катерины Ивановны Мармеладовой, князя Андрея Болконского) Гончаров не использует для раскрытия своих персонажей бытийную и драматическую по самой ее природе ситуацию смерти. Об исходе Ильи Ильича в иной мир в «Обломове» сообщено двумя годами позже самого события и всего одной фразой: «Однажды утром Агафья Матвеевна принесла было ему по обыкновению кофе и — застала его так же кротко покоящимся на одре смерти, как на ложе сна, только голова немного сдвинулась с подушки да рука судорожно прижата была к сердцу, где, по-видимому, сосредоточилась и остановилась кровь» (с. 377).

Чуждый ухищрениям литературной занимательности роман «Обломов» тем не менее с выходом в свет, по свидетельству А. В. Дружинина, «победоносно захватил собою все страсти, все внимание, все помыслы читателей» и, добавим, продолжает удерживать их, чему не мешает и его первая часть, где «автор согрешил <… > бедностью действия» ^[12]. Действительно, Илья Ильич здесь по существу весь день лежит, отвлекаясь от дремоты и сна лишь на вялые препирательства (исключая разве что монолог о «других») с Захаром и недолгие диалоги со своими посетителями, визиты которых, как и письмо деревенского старосты, требование съехать с квартиры, от его воли не зависели. Большую половину этой части к тому же занимают внесюжетные рассказ повествователя о предшествующей двенадцатилетней жизни героя в Петербурге и картина «благословенного уголка земли», «чудного края» (с. 79), где прошли его детские и отроческие годы (глава IX — «Сон Обломова»). Собственно действие в романе образуется только в части второй, с появлением Андрея Штольца, знакомством Ильи Ильича с Ольгой Ильинской и признанием героя в любви к ней. Но с началом части четвертой, где Обломов, расставшийся с Ольгой, живет в доме Агафьи Матвеевны Пшеницыной, оно вновь замирает, уступая место круговороту однообразных будней. И все же секрет огромного и, заметим, за минувшие полтора столетия нимало не ослабевшего читательского успеха «Обломова» заключен не только в любовной истории заглавного героя, хотя она и заняла половину романа. В конечном счете читателя увлекает тот внешне неброский, но далеко не простой внутренний конфликт произведения, который в его «любовных» частях лишь наиболее заметен.

Очень важно верно понять его источник. Правильно ли отождествлять его с противоречием между Обломовым-человеком и Обломовым-помещиком, как это сделал в своей знаменитой статье «Что такое обломовщина?» (1859) критик-революционер, «мужицкий демократ» Н. А. Добролюбов? От природы, говорил Добролюбов, Илья Ильич — «не тупая, апатическая натура, без стремлений и чувства, а человек <…> чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то думающий», но привитая его барским положением и воспитанием «привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других», т. е. жить за счет чужого (крепостного) труда, «развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства» ^[13]. В способности к «серьезной и самостоятельной деятельности» Добролюбов по той же причине отказал и другим героям русской литературы из поместных дворян — от Тентетникова, Онегина, Печорина и Владимира Бельтова («Кто виноват?» А. И. Герцена) до главных персонажей повестей («Дневник лишнего человека», «Гамлет Щигровского уезда») И. С. Тургенева и его романа «Рудин».

На это можно возразить, что не только многие герои А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Герцена, И. Тургенева, но и сами их создатели были дворянами-помещиками, что не помешало этим писателям стать великими тружениками на благо всей России. Воспитанниками и наследниками родовых дворянских поместий являлись и гончаровские Александр Адуев («Обыкновенная история») и Борис Райский («Обрыв»), люди не без заблуждений и недостатков, но явно не бездельники. А в четвертой части «Обломова» унаследует небольшое поместье, т. е. станет помещицей, даже положительная героиня этого романа Ольга Ильинская. В отличие от антидворянски настроенных Добролюбова и Чернышевского в глазах Гончарова статус дворянина-помещика сам по себе еще вовсе не обрекал человека на личностную и общественную несостоятельность.