Дом в Цибикнуре - Могилевская Софья Абрамовна. Страница 34
— Встала уже? — воскликнула Катя, вбегая в изолятор. Вся розовая и морозная, она внесла с собой запах снега и зимы. — Какая худышка! Когда лежала, было не так заметно.
Она сбоку разглядывала Наташу.
— Только глаза и косички остались… Если я тебя немного пихну, ты не свалишься?
— Нет, не свалюсь… А помнишь, когда ты приехала сюда, к нам в дом, ты сама была такая худышка, вроде фасолевого стручка… Теперь у нас наоборот.
— Ничего, ты живо поправишься и снова станешь круглой репкой!
Они обе засмеялись.
— Гляди-ка, гляди-ка! — вдруг воскликнула Катя и прировняла своё плечо к Наташиному. — Ты переросла меня! А ведь до болезни была гораздо ниже. На линейке ты стояла от меня через пять человек.
— Верно! — удивилась Наташа. — Почему так всегда бывает — после болезни намного вырастаешь?
— Не знаю. Теперь на линейке нас поставят рядышком. Ты рада?
— Когда раньше, ещё в Ленинграде, — продолжала Наташа, не слушая Катю, — я болела скарлатиной, я после болезни вот на столько подросла. Когда мама меня смерила…
Голос у Наташи дрогнул, оборвался, она отвернулась и стала смотреть в окно.
— Наташа, — сказала Катя и повернула Наташу к себе, — прошу тебя, не надо…
— Не буду, не буду, — быстро проговорила Наташа и смахнула пальцем слёзы. — Правда же не буду…
После того дня, как Наташа узнала о смерти своей мамы, она долго и тяжело болела.
Была одна такая ночь, когда уже никто не думал, что Наташа останется жить. В эту ночь Зоя Георгиевна просидела у Наташиной постели до утра. И Клавдия Михайловна всю ночь не уходила из изолятора. И медицинская сестра Настя тоже не ушла домой. Ольга Ивановна ночью, в пургу и метель, погнала лошадь в город за важными лекарствами и вернулась на рассвете.
В эту ночь Катя тоже долго не уходила спать и всё стояла в коридоре. И когда Софья Николаевна увидела её у дверей изолятора, она ничего не сказала. Только быстро провела ладонью по Катиным волосам.
Потом очень медленно, день за днём, Наташа стала поправляться. Тогда она попросила Зою Георгиевну, чтобы к ней пришла Катя.
— Нет, — сказала Зоя Георгиевна, — ты ещё очень слаба. Будете много разговаривать, разволнуешься, устанешь…
Но Наташа стала её так просить!
— Хорошо, — поколебавшись, согласилась Зоя Георгиевна. — Катя посидит с тобой десять минут, и вы не скажете друг другу ни одного слова. Согласна?
— Ни одного слова? — с удивлением переспросила Наташа. — Совсем ни одного?
— Ни одного. Даёшь обещание?
— Даю, — тихо сказала Наташа. — Позовите, пожалуйста, Катю…
Катя пришла к ней после школы. В этот день они честно не сказали друг другу ни одного слова — обе дали обещание Зое Георгиевне. И Катя и Наташа.
Катя села около Наташиной кровати, они смотрели одна на другую и молчали. Потом Катя взяла тонкую, исхудавшую руку Наташи и подержала в своей руке…
Но зато через несколько дней, когда ни Катя, ни Наташа никакого честного слова не давали, когда медицинская сестра Настя вышла в коридор, а девочки остались одни, Катя рассказала Наташе всё, что было в том письме. Она очень не хотела рассказывать. Она очень просила Наташу подождать хотя бы ещё несколько дней. Но Наташа упрямо шептала:
— Сейчас, сейчас… Ты должна… Катя, ты должна… Ты должна мне рассказать всё…
И Катя рассказала всё, что было написано в том письме с фронта, которое пришло от самых близких боевых товарищей Наташиной мамы.
Они написали, как погибла Наташина мама. Она была тяжело ранена, когда ходила на передний край в разведку, и, несмотря ни на какие усилия, её не удалось спасти.
Только на короткое время к ней вернулось сознание. И тогда она стала молить, просить лишь об одном: чтобы Наташа подольше, как можно дольше не узнала о её смерти.
Всё это Катя успела рассказать, пока они оставались одни в изоляторе. Наташа лежала тихая, вся вытянувшись, и не смотрела на Катю. Она смотрела куда-то вдаль, точно видела перед собою всё, о чём ей говорила Катя…
Потом она повернула голову к Кате. И Катя испугалась, такие на неё смотрели непохожие Наташины глаза и такое у Наташи было бледное, без кровинки, лицо.
— Нет, — сказала Катя, — я не уйду от тебя, как хочешь. Я ни за что от тебя не уйду. Что я наделала!..
— Уйди, Катюша, — тихо сказала Наташа, — уйди, пожалуйста. Я буду думать о маме… Ты не бойся…
До самой ночи Наташа лежала, повернувшись к стене, и ни с кем не говорила. Зоя Георгиевна и Настя думали, что она уснула, и не трогали её.
Но Наташа не спала. Глаза у неё были закрыты, но она не спала. Она думала о своей маме.
Она не могла себе представить, что мамы больше нет. Нет, она не могла себе представить маму мёртвой. Мама была живая. И ей казалось, что мама тут, рядом с ней, сидит около её кровати, положив на её горячий лоб свою прохладную нежную руку…
Глава 39. Неожиданное предположение
С того дня, как Клавдия Михайловна побывала на почте и попросила Алёшу передать обязательно ей, а не кому-нибудь другому, письмо, адресованное на имя Наташи, прошло много времени. Но Алёша об этом не забыл. И поэтому, когда Наташе Ивановой пришло закрытое письмо, Алёша понёс это письмо директору, а не кому-нибудь другому. Впрочем, он понёс не одно, а два письма. Точно такое же письмо, в таком же конверте, с таким же обратным адресом, написанным тем же тонким, лёгким почерком, пришло и на имя Клавдии Михайловны.
— Спасибо, — сказала Клавдия Михайловна, мельком пробегая глазами обратный адрес. — Нам с Наташей по письму. И, кажется, от одного человека. Немного погодя я передам Наташе. Спасибо, Алёша.
Но после того как Алёша вышел, плотно притворив за собой дверь кабинета, и после того как Клавдия Михайловна внимательно, от слова до слова и не один раз, прочла письмо, принесённое Алёшей, она вдруг задумалась и решила Наташе пока письма не отдавать.
Письмо было от майора медицинской службы Петровой, хирурга военно-полевого госпиталя, как выяснила Клавдия Михайловна, прочитав письмо.
Петрова сообщала директору детдома о своём желании приехать к ним повидать девочку Наташу Иванову, дочь своего погибшего друга. Она писала, что последнее время была близка и дружна с Татьяной Леонидовной Ивановой, Наташиной матерью. Она писала, что после ранения Татьяна Леонидовна в тяжёлом и бессознательном состоянии была доставлена к ней в госпиталь. Операция была уже бесполезна, и Татьяна Леонидовна скончалась у неё на руках. Перед самым концом на короткое время сознание к ней вернулось. Её последние слова были о Наташе. Она просила не оставлять Наташу, позаботиться о ней, и она просила, чтобы девочке как можно дольше не сообщали о её смерти…
По рассказам своего друга Татьяны Леонидовны Ивановой, она узнала и полюбила Наташу и твёрдо решила девочку усыновить.
Дальше Петрова писала о том, что сама перенесла большую и тяжёлую утрату и думает, что сможет, как никто другой, понять Наташино горе и стать для Наташи хорошим, любящим другом и матерью. В письме, кроме того, было сказано, что её приезд так надолго задержался только потому, что она сама была тяжело ранена и провела в госпитале несколько месяцев. После ранения она уже не сможет быть тем полноценным хирургом, каким была прежде и как того требует работа во фронтовом госпитале. Её перебрасывают в глубокий тыл. Поэтому она может взять Наташу к себе и уже теперь создать ей хорошую и любящую семью…
Вот что было написано в письме, которое принёс Алёша. И, прочитав это письмо, Клавдия Михайловна призадумалась. Неожиданная мысль пришла ей в голову.
Петрова?
Хирург?
Клавдия Михайловна достала личное дело Кати Петровой. Да, у Катюши мать была хирургом. Об этом совершенно точно сказано в анкете, которая составлялась со слов Кати. Главный хирург больницы. Ошибиться Катя не могла.
«Я сама пережила большую и тяжёлую утрату», было написано в письме.
Но ведь эта утрата могла быть утратой девочки, той Кати, которая у них в детдоме!