Джангар.Калмыцкий народный эпос(перепечатано с издания 1977 года) - Автор неизвестен. Страница 23
Прянула с лука и полетела стрела,
Взвизгнула тонко и засвистела стрела
И поразила четыре копыта коня. Молвил скакун:
«Горек жребий суровый твой.
Ранен в четыре копыта Соловый твой!
Только до вечера следующего дня
Я продержусь, а там — не сердись на меня.
Вижу теперь, богатырь, что вправе ты был
Горько печаловаться на сиротство свое,
Плакать и жаловаться на безродство свое,
Эх, чуженином в Бумбе-державе ты был.
Джангровы люди пируют в отчизне своей.
Что за нужда им скорбеть о жизни твоей?
Где твои львы, где братья твои по борьбе?
Видимо, лгали, когда поклялись тебе
Ждать у мостов. Куда там! И выехать лень!»
И на другой, к закату клонившийся, день
Бедный Соловко лишился последних сил.
На седока Тёгя Бюс наскочил опять.
Пику стальную в тело Мингйана вонзил,
Шею коня он заставил Мингйана обнять.
Освободился Цаган. И тогда вдвоем
На запевалу Бумбы напали, живьем
Взяли, свалив посреди дороги его.
Крепко связали руки и ноги его,
И на коня посадили к движенью спиной,
И поскакали назад — к державе родной,
Десятитысячный буйный табун погнав.
В башне великого Джангра, владыки держав,
В самом разгаре пира, — героям своим
Голосом звонким крикнул старый Цеджи:
«Посланный в чуждую землю, ваш побратим
Бумбы родной вчера перешел рубежи.
Но у мостов не нашел подмоги Мингйан,
Едет спиною к обратной дороге Мингйан.
Что же предпримет теперь богатырский стан?»
Савар Тяжелорукий, что справа сидел,
Бурого Лыску велел оседлать своего.
Хонгор кречетоокий, что слева сидел,
Сивого Лыску велел оседлать своего
И говорил, посреди бумбулвы становясь:
«Все-таки Лыско дойдет, хотя долговяз,
Все-таки Лыско домчит, хотя и ленив!»
Кони помчались, ветер опередив,
Воины выполнят обещанье свое!
Выехал Хонгор, держа золотое копье,
Савар стальной — у него тяжела рука —
Выехал, взяв одну лишь секиру с собой.
С песней, плечо о плечо, помчались на бой,
И быстрота скакунов была велика.
Бурого Лыску Савар за гриву схватил,
Так он сказал ему: «Лыско мой дорогой,
Я за тебя, жеребеночка, заплатил
Тысячу, тысяч кибиток — в надежде такой:
„Может быть, выйдет конь из него неплохой…“
Завтра, к началу сиянья утренних звезд,
Должен быть, Лыско, настигнут тобой Тёгя Бюс
Прежде, чем он переправится через мост.
Если же ты, скакун, опоздаешь — клянусь:
На барабан натяну я шкуру твою.
Ребра твои превращу в докуры, скакун.
Чаши из черных твоих копыт сотворю.
Слово мое запомни, бурый скакун.
Видишь, целую секиру свою на том».
Бурый скакун отвечал ездоку своему:
«Савар, теперь полечу я, как брошенный ком.
Если не сможешь в своем усидеть седле,
Я не вернусь к тебе! В ездоки не возьму,
Если растянешься на бугристой земле!»
И поскакал, как вихорь степной, бегунец,
И на рассвете следующего дня
Савров скакун Тёгя Бюса настиг наконец.
Только раздался могучий топот коня,
Тенгрия сын, Тёгя Бюс, оглянулся назад,
Встретил он Савра Тяжелорукого взгляд,
Грозной секиры двенадцать лезвий горят!
И поскакал Тёгя Бюс к воротам моста.
Крикнуть хотел — не могли раскрыться уста:
Савар примчался горячей мысли быстрей,
Спину рассек ему Савар секирой своей,
И отскочило железо секиры, звеня,
И, потеряв сознание, к гриве коня
Всадник припал, как будто зарылся в траву,
И превратилась вселенная в синеву
И закружилась в круглых очах его.
Савар, схватив за подол врага своего,
Наземь свалил посреди дороги его,
Крепко скрутил он руки и ноги его.
А скакуна Тёгя Бюса повел в поводу.
Видит: вдали, на мосту, у всех на виду,
Хонгор Багряный, выполнив слово свое,
Поднял Уту Цагана с конем на копье,
Руки Цагана железным узлом стянул!
Освободился Мингйан и назад повернул
Угнанных у турецкого хана коней.
Спешились разом два великана с коней
И заключили Мингйана в объятья свои.
Хонгор воскликнул: «Мингйан! Мы — братья твои,
Не потому забыли мы про тебя,
Что сиротою ты стал, Богдо возлюбя,
И про тебя забыли мы не потому,
Что родовиты мы сами в своем дому!
Из-за величия пиршеств, из-за реки
Буйной арзы, благодатной, хмельной араки,
Клятву забыли, но дружба наша верна!»
И впереди пестро-желтого табуна
Пленникам к башне Богдо бежать повелев,
Савар, Мингйан и Хонгор, неистовый Лев,
К ставке своей поскакали мысли быстрей.
Спешились у чешуйчатых, светлых дверей.
К белым седельным лукам прикрепили коней,
Освободили пленных своих от ремней
И распахнули двери. Со всех сторон
Дробный посыпался колокольчиков звон.
В башню вступили где восседает нойон.
Разом склонили головы долу они,
И поклонились трижды престолу они,
И по своим расселись они местам.
Перешагнув через двести отборных бойцов,
И растолкав четыреста черных бойцов,
И надавав пощечин почти семистам,
Пленники сели в башне владыки Богдо.
Джангру они поклялись: «Великий Богдо!
На рубеже, где вспыхнут пожары войны,
Мы разольемся большим океаном твоим.
Будем конями служить великанам твоим.
Станем заплаткой твоей великой страны,
Только прими нас в цветущее ханство свое,
Только прими нас, нойон, в подданство свое».
«Пусть я владыка бессмертных племен земных, —
Джангар сказал, — но сперва попросите моих
Грозных богатырей, закаленных в боях
И воевавших во всех подлунных краях».
Тяжелорукий Савар поднялся тотчас.
«Вот наш подарок бойцам, просящим у нас! —
Руку к щекам силачей приложил, и само
Бумбы родной на них появилось клеймо, —
Хану турецкому передайте привет
И доложите: на год и тысячу лет
Стала подвластной Джангру ваша страна,
И ежегодную дань высылайте сполна». —
Так он сказал. И подданных новых своих
Джангар отправил домой, обещая мир
И возвратив турецких коней боевых.
Прерванный было наново начался пир…
До бесконечности продолжались пиры,
Бумба-страна воссияла из рода в род.
И в золотом совершенстве с этой поры,
В мире, в довольстве, в блаженстве с этой поры
Зажил могущественный богатырский народ.