Кот в сапогах - Тик Людвиг. Страница 8
Все склоняют головы.
Ну, тогда я, с вашего позволения, займусь им один.
Принцесса. По-моему, король корчит гримасы, как будто у него начинается его обычный припадок.
Король (вставая, в ярости). Кролик подгорел! О небо! О горе! Что мешает мне незамедлительно отправить повара в Орк?
Принцесса. Отец мой…
Король. Кто сей чужак? Ужель он человек? Иль он ошибкою причислен к людям? Он слез не льет…
Во время этой речи короля все поднимаются со своих мест с участливыми лицами. Гансвурст суетится, бегая между гостями. Гинц остается на месте, слушает и украдкой ест.
Долгая, долгая добрая ночь! Утро уже не озарит ее!
Принцесса. Пусть кто-нибудь сбегает за усмирителем!
Король. И пусть слова «Повар Филипп!» будут ликующим воплем ада, когда неблагодарный начнет корчиться в пламени!
Принцесса. Да где же музыкант?
Король. Быть или не быть?
Входит усмиритель с глокеншпилем.
Но что со мной? (Плачет.) Ах! Со мной опять был припадок. Прочь этого кролика с глаз моих! (В полном отчаянии роняет голову на стол и безудержно рыдает.)
Один из придворных. Как тяжело страдает его величество.
В партере энергично топают ногами и свистят, кашляют, шикают, на галерке хохочут; король выпрямляется, поправляет мантию и, взяв в руки скипетр, с величественным видом усаживается на троне; все напрасно — шум в зале не умолкает, актеры начинают забывать свои роли, на сцене возникает жуткая пауза. Гинц тем временем вскарабкивается на верх колонны. Поэт в панике выбегает на сцену.
Поэт. Господа… почтеннейшая публика… прошу несколько слов.
Голоса в партере. Тише!
— Тише!
— Дайте этому дураку сказать!
Поэт. Ради бога, не причиняйте мне этого позора; ведь действие уже кончается. Видите — король совсем успокоился; берите пример с этой великой души, у которой, конечно же, больше причин для недовольства, чем у вас.
Фишер. Чем у нас?
Визенер (соседу). А почему вы топаете? Нам же пьеса нравится.
Сосед. В самом деле! Просто задумался — и пошел вместе со всеми. (Начинает энергично хлопать.)
Поэт. Я вижу, кое-кто из вас ко мне все-таки благосклонен. Полюбите мою бедную пьесу хотя бы из сострадания — чем я богат, тем и рад; да она уже и кончится скоро. Я так испуган и смущен, что ничего другого не могу сказать.
Все. Ничего не хотим слышать! Ничего не хотим знать!
Поэт (в исступлении хватая усмирителя за шиворот и выталкивая его вперед). Король усмирен, теперь усмири эту осатаневшую стихию, если можешь. (Вне себя убегает за сцену.)
Усмиритель играет на глокеншпиле, толпа начинает топатъ в такт. Он делает знак рукой, появляются обезьяны и медведи и устраивают вокруг него веселый хоровод. Влетают орлы и другие птицы. Один орел садится Гинцу на макушку, отчего тот приходит в неописуемый ужас. Два слона, два льва. Балет и хор.
Четвероногие. Волшебные звуки…
Пернатые. Чаруют меня…
Объединенный хор.
Все присутствующие на сцене танцуют замысловатую кадриль вокруг короля и придворных, среди которых оказываются также Гинц и Гансвурст. Зал разражается бурными аплодисментами. Слышен смех, зрители в партере все встают, чтобы лучше видеть; с галерки падают несколько шляп.
Усмиритель (поет во время балета и всеобщего ликования зрителей)
Занавес падает, все в экстазе, овация; некоторое время еще слышна балетная музыка.
АНТРАКТ
Фишер (тихо). Самого бы его взять за уши!
Беттихер. А его испуг, когда орел сел ему на голову! Как он от страха замер и пошевельнуться не мог — этого словами просто и не опишешь!
Мюллер. Вы анализируете досконально.
Беттихер. Я льщу себя надеждой, что немного разбираюсь в искусстве. Вы-то все, конечно, другое дело, — потому и приходится для вас кое-что растолковывать.
Фишер. Благодарим за хлопоты.
Беттихер. О, когда любишь искусство так, как я, это приятные хлопоты. Вот мне как раз пришла в голову очень любопытная мысль по поводу сапог; тут еще одно свидетельство актерской гениальности. Видите ли — поначалу он предстает как кот, поэтому ему приходится снять свое обычное платье и надеть соответственно кошачью маску. А потом он должен полностью перевоплотиться в охотника — я заключаю это из того, что все его так называют и никто не удивляется. Неумелый актер так бы и оделся — как настоящий охотник, — но что бы тогда осталось от сценической иллюзии? Мы бы могли совершенно забыть о том, что он, в сущности, кот, — а кроме того, как неудобно было бы актеру в новом платье поверх кошачьей шерсти! Но он всего одной деталью — сапогами — искусно намекает на охотничий костюм. Что такие намеки носят в высшей степени драматический характер, блестяще доказывает опыт древних, которые…
Фишер. Тихо! Третье действие начинается!
Визенер. Дивно! Дивно!
Сосед. Да, вот это, я понимаю, героический балет!
Визенер. И как органично включен в действие!
Лейтнер. А какая прекрасная музыка!
Фишер. Божественная!
Шлоссер. Балет спас всю пьесу.
Беттихер. А я не устаю восхищаться игрой кота. Даже по самым незначительным мелочам сразу распознаешь большого актера. Вот, к примеру, всякий раз, как он вытаскивал кролика из ранца, он держал его за уши, — а ведь это в тексте не обозначено! Король же — вы обратили внимание? — сразу схватил его за брюхо. Но этих зверьков надо брать за уши, они это легче переносят. Вот что значит большой артист!
Мюллер. Да, вы это здорово показали.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Комната в крестьянской избе.
Поэт и машинист.
Машинист. Вы действительно считаете, что это поможет?
Поэт. Я вас прошу — нет, я вас просто умоляю — не откажите мне в моей просьбе! Это моя единственная надежда!
Лейтнер. Что это еще опять такое? Как эти люди попали к Готлибу в комнату?
Шлоссер. Я уже ничему не удивляюсь.
Машинист. Но, право, дружище, вы требуете слишком многого. Чтобы сделать все это в спешке, без подготовки…
Поэт. О, вы, по-моему, сговорились с ними со всеми, вы тоже рады моему провалу.
Машинист. Да вовсе нет!
Поэт (падает перед ним ниц). Так докажите это и исполните мою просьбу! Когда публика снова начнет так громко выражать свое возмущение, подайте знак, чтобы запустили сразу все машины! Второе действие и так уже закончилось совсем иначе, чем у меня в рукописи…
Машинист. А это еще что такое? Кто сообразил поднять раньше времени занавес?
Поэт. О, все несчастья на мою голову! Я погиб! (Пристыженный, убегает за кулисы.)
Машинист. Такого кавардака еще не бывало. (Уходит.)