Эрцгерцогиня - дю Морье Дафна. Страница 6

Как раз в этот момент в кампанию включился Грандос. Он направил в «Рондийские новости» письмо, бившее тревогу, ибо одного из его лучших мастеров с завода в низовьях Рондаквивира, где предварительно обрабатывали рыбьи хребты, нашли в реке мертвым. Его тело с привязанным камнем обнаружили в устье Рондаквивира. Семейному человеку, довольному своей жизнью, незачем кончать самоубийством. Не была ли это грязная игра, и если да, то кто мог ее инспирировать? Днем раньше видели, как он разговаривал со слугой из дворца, после чего слуга исчез. Может быть, власть имущие (слово «эрцгерцог» не упоминалось) пожелали заполучить секреты новой, прогрессивной рыбной промышленности, принесшей столько благ живущим у реки, и контролировать эту промышленность? Как должен поступить Грандос? Не говоря ни слова передать свою промышленность монарху или же отказаться, позволяя тем самым убивать своих рабочих? Одно дело, когда власть контролирует источники, что, возможно, несправедливо и даже опасно. Но это — не дело Грандоса. Его заботит собственный бизнес — рыбная торговля, которую он организовал сам, без помощи каких-либо традиций. И он хотел бы посоветоваться с рондийским народом, как ему следует поступить.

Трудно было выбрать более взрывоопасный момент. Воды источников. Да, это серьезная тема, о ней можно долго говорить. Но вот найден утопленник, которого, возможно, убили. Это уже совсем другой поворот событий.

В «Рондийские новости» посыпались письма со всех концов страны. Если под угрозой рыбная промышленность, то что же будет с виноградниками? А с торговлей вином? С кафе? Неужели отныне люди перестанут чувствовать себя в безопасности?

Грандос отвечал на письма, благодарил всех корреспондентов за поддержку и добавлял, что выставил охрану вокруг своего завода на Рондаквивире.

Охрана вокруг рыбного завода… В Ронде, кроме дворца, никогда ничего не охраняли! Старики сильно встревожились, но молодые ликовали. «Пусть они видят, — говорила молодежь. — Они не посмеют лишить нас прав. Да здравствует Грандос и право человека работать на себя!»

«Они», конечно же, означало «эрцгерцог». Люди, растревоженные прочитанным в «Рондийских новостях», были сбиты с толку и уже не могли понять, что эрцгерцог никогда никому не угрожал, никого не топил и не проявлял никакого интереса к переработке рыбных костей, разве только в тех случаях, когда отпускал шуточки в адрес женщин, нуждающихся в бюстгальтерах.

Подоспело время делегировать депутацию во дворец, и после маневров, подготовленных Маркуа и Грандосом (сами они воздержались от участия в депутации), группа молодых людей собралась у ворот дворца и вручила протест, подписанный детьми лучших граждан Ронды, с требованием прояснить политику двора. «Дает ли эрцгерцог торжественное обещание, что права и свободы рондийцев не будут нарушены и что не будет предпринято никаких попыток установить контроль над новыми отраслями промышленности, делающими прогрессивную Ронду самой передовой страной Европы?» — вопрошала петиция.

На следующий день люди нашли записку, прикрепленную к воротам дворца: «Если и будет сделана попытка установить контроль над промышленностью или нарушить вековые традиции, права и свободы рондийцев, то она не будет исходить от эрцгерцога».

Ответ был столь лаконичен, столь двусмыслен, что звучал почти как насмешка. И кроме того, что он подразумевал? Кто еще, кроме эрцгерцога, мог стремиться к узурпации промышленности и прав народа? Всего лишь одно предложение в ответ на петицию в дюжину страниц! Рондийская молодежь, намекнули «Рондийские новости», получила звонкую пощечину.

«Привилегированные цепляются за обветшалые символы, как за средство самозащиты, — поясняла статья на первой странице газеты. — Теперь ясны мистика мундира, вечерних выходов к народу, ритуал родственных браков. Молодежь Ронды больше не обманешь. Свобода действия в ее руках. Тот, кто желает сохранить юность и передать ее секрет будущим поколениям, знает, что ответ — в пещерах Рондерхофа, а ключи от них — в лабораториях дворца».

Это была уже прямая атака на эрцгерцога. Но на следующий день газета ее не возобновила, и всеобщее внимание привлек материал, посвященный цветку ровлвулы. Оказывается, он находится в опасности — может потерять свой цвет и аромат из-за воздействия радиоактивных частиц, попадающих в долину вместе со снегами Рондерхофа. Дело в том, что снежные лавины всегда проходили по западному склону горы и никогда по восточному. На восточной стороне его счищали, ибо здесь члены правящей семьи прыгали с трамплина и купались в водопадах.

«Естественный путь лавин пролегает по восточному склону, — писал ботаник, — но, поскольку он может помешать забавам привилегированных, охрана в горах (это обнаружили недавно) получила приказ направлять угрожающие лыжным трассам лавины по западному склону. Видимо, правителю Ронды безразлично, что лавины губительны для цветоводства на западном склоне, что радиоактивный снег вреден здоровью самих цветоводов».

Вслед за этой статьей газета быстро опубликовала отклик читателя, одного из ведущих сборщиков цветов. Он признавался, что всегда связывал редкостную ткань бутонов ровлвулы с влиянием снега. «Именно поэтому, — писал он, — мои предки придавали большое значение снежным лавинам. Неужели все они ошибались?»

«Боимся, что наш корреспондент был неправильно информирован, а его предки оказались в плену ложных представлений, — отвечала газета. — Недавние исследования подтвердили, что снег пагубен для бутонов ровлвулы. Кроме того, у нескольких рабочих с фабрики Грандоса, занятых измельчением цветов, ладони рук поражены какой-то разъедающей субстанцией, которая, как полагают, содержит частицы радиоактивной пыли».

Газета поместила впечатляющую фотографию руки, покрытой экземой. Она появилась у рабочего, измельчавшего цветы со склонов Рондерхофа. Писали, что он теперь серьезно болен и не может работать.

Грандос тотчас объявил, что выдает каждому рабочему перчатки, чтобы они смогли защититься от заражения, случись цветкам ровлвулы и в самом деле быть радиоактивными. «Народ Ронды может гордиться, — писала газета, — что по крайней мере одному человеку в этой стране не безразлично здоровье простых соотечественников. Мы, используя возможность, благодарим Грандоса».

Что все это время делала эрцгерцогиня? Неужели про нее забыли? Один из слуг особняка, переживший Ночь Длинных Ножей и сбежавший в Восточную Европу, рассказывал приютившим его людям, что ему выпала честь обслуживать эрцгерцогиню и ее кузена Антона во время их недолгого уединения. «Ни одна пара не была так счастлива, — говорил он, — никогда двое не были так влюблены. Они катались на лыжах с крутых склонов, купались в горных озерах, а по вечерам я и мой помощник, которого потом убили, подавали им молодую рыбу, запеченную в листьях ровлвулы, и забродивший сок винограда. Эрцгерцог предоставил в их распоряжение свои апартаменты, окна и балконы которых выходили на запад и восток. Они могли наслаждаться восходом и заходом солнца, но, как призналась мне эрцгерцогиня, не замечали ни того ни другого».

После революции эта история попала в американские газеты. Ее считали насквозь лживой, но многие старики верили ей.

В начале марта эрцгерцогиня и Антон вернулись во дворец и занялись приготовлениями к свадьбе. И здесь она совершила ошибку. Им следовало бы остаться в горах. Но счастливая эрцгерцогиня пожелала поделиться своей радостью с рондийцами. Она не верила, что за такой короткий промежуток времени отношение народа могло измениться. Потом говорили, что эрцгерцог предупреждал ее, но она не захотела и слушать. «Я всегда любила народ и народ любил меня». Она так и сказала.

Под влиянием переполнявших чувств, ибо любила и была счастлива, она взяла за руку Антона, подошла вместе с ним к окну и, улыбаясь, стала махать рукой. Перед дворцом, как всегда, собралось много народу, и неожиданно все увидели эрцгерцогиню Паулу, которая, как им говорили, была в немилости или даже в заточении. Рядом с ней стоял Антон. Паула быстро отошла от окна, возможно, ее позвал сам эрцгерцог. Все разом заговорили, стали задавать друг другу вопросы.