Последнее дело Блина - Некрасов Евгений Львович. Страница 26

— Пускай он Валере рассказывает про дачу. Валера проверит и доложит по команде. Спешить уже некуда. Мой единственный сын и так сделал все, чтобы я получила выговорешник.

Аксакал стиснул зубы: ах, вот о чем она думает! О выговоре от начальства! А Митек пускай мокнет, холодный и голодный!

Надеяться было не на кого.

Он спрятал рацию в рюкзак и пошел через стонущий лес, бормоча:

— Дура! Дура дурацкая! Выговора испугалась!

Сказать по совести, Блинков-младший был сильно виноват.

Операция шла, как задумали контрразведчики. Раз Султан появился поблизости от лагеря, значит, он клюнул на Митькино письмо. Вряд ли нечаянная встреча с Михал Михалычем заставила Султана изменить свои планы. Он был уверен, что инструктора, убитого или тяжело раненного, не найдут в лесу по крайней мере до завтра. А Султану и не нужно было столько времени. Ему оставалось украсть записную книжку и найти тайник. После этого Султан отправился бы к Таможеннику, надеясь продать ему кокаин. Только тогда, а не раньше, нужно было брать обоих.

Но по какой-то причине Султан пошел не к лагерю за книжкой, а в «Строитель». Может быть, он просто хотел переждать собиравшийся дождь на даче Прохора. Если он бывал там раньше, то знаком со сторожем. Туда же, в «Строитель», сунулся Митек, и контрразведчикам пришлось задержать Султана раньше времени.

Выходит, операция сорвалась из-за Митьки. Но это не значит, что его нужно бросать!

Аксакал все еще злился на контрразведчицу, но должен был признать, что она спасла Митьку от встречи с убийцей и не побоялась выговора.

В лесу стало светлее и тише. Дождевые тучи отнесло дальше, к Старице. Там еще погромыхивало, а над Аксакалом в кронах сосен мелькало ясное небо.

С куста вспорхнула какая-то длинноносая птичка, склюнула вылезшего из земли дождевого червяка и, не боясь Аксакала, зашагала впереди. Время от времени она пролетала несколько метров, а потом снова шла пешком, со смешной важностью вскидывая лапки, как солдат, идущий строевым шагом.

Аксакал засмотрелся на птичку и не сразу заметил, что лес поредел. Еще минута, и он вышел к ограде из ржавой стальной сетки. За ней теснились одинаковые садовые домики.

Вдалеке, возвышаясь над крышами, маячило несколько двухэтажных особняков. Один из них сразу бросился Аксакалу в глаза. Кирпич красный, оконные рамы белые, водосточная труба из красной меди немного потускнела, но все еще блестит на солнце.

Аксакал свернул в заржавевшую распахнутую калитку и зашагал по улицам поселка, одинаковым, как тетрадные клеточки.

За крайними домиками сверкнула мутная после дождя река. Багровое закатное солнце висело над ней, цепляясь за верхушки леса на том берегу. Особняки стояли в ряд; к ним вела отдельная дорога.

Дача из красного кирпича была последней в ряду. Рамы сверху полукругом, плитки на дорожках шестигранные… Все приметы совпадали.

Аксакал столько искал эту дачу, столько думал о ней, что сейчас не удивился и не обрадовался. На душе было немного тоскливо оттого, что приключение кончилось. Еще минут пятнадцать, и он разыщет Митьку, а потом вернется с ним в лагерь и заживет обычной жизнью отдыхающего. Дочитает книжку про пиратов, запишется в секцию к Валентинычу и будет учиться плавать по-настоящему, а не только держаться на воде…

Он подошел поближе и увидел ангела!

То ли ветеринар Прохор был плохо образованным человеком, то ли нарочно засекретил от посторонних людей запись в своей книжке. Но то, что называлось в его шифровке ангелом, оказалось статуей амура — божка любви с луком и стрелами в колчане и с маленькими крылышками за спиной.

Солнце просвечивало сквозь тонкие пальчики божка. Статуя была из настоящего мрамора. Теперь ясно, почему ее не оказалось на фотокарточках, найденных у Прохора: на зиму нежного амура накрывали ящиком. Ящик-то был, и Митек с Аксакалом гадали, то ли он от мебели, то ли под ним фонтан.

«Сто десять шагов на С, шестнадцать по Ф», — вспомнил шифровку Аксакал. Солнце на закате, значит, север справа… Он еще раз взглянул на особняк и охнул.

На окне колыхнулась занавеска. В доме кто-то был!

Видимо, «желтый свет», о котором говорил Михал Михалыч, включается не только у тренированных людей. В следующее мгновение Аксакал уже шел мимо, похлестывая себя по ноге сорванной веточкой и фальшиво насвистывая. А еще через секунду он осознал, что веточка — не веточка, а стебель крапивы. Как она оказалась в руке, Аксакал не помнил.

Крапиву он выкинул, обтер зудящую ладонь о джинсы и стал думать.

На север от ангела не было ничего на «Ф». Ни фермы, ни фабрики, ни филармонии. Дача стояла с краю. За ней начинался луг, обрезанный с двух сторон поворотом реки.

Может быть, «Ф» — это фиалки? Аксакал представил, как Прохор отсчитывает шестнадцать шагов по фиалкам. В начале марта, когда под Москвой еще лежал снег… Чепуха какая-то.

Он запретил себе думать о таинственной «Ф». Сейчас не это главное. На даче кто-то есть, а Митьки не видно. И то, и другое пахнет опасностью.

Скорее всего, Султан шел в «Строитель» не просто дождь переждать. У него тут сообщник — сторож, а то и сам Таможенник. Причем он ждет кого-то, поглядывает в окно.

Что же получается?

Раз Султана ждут на даче, значит, он побывал здесь еще с утра. И пошел к лагерю. Пошнырял вокруг забора, услышал, как по громкоговорителю разыскивали Блинкова и Теплякова… Разведка удалась. Теперь Султан твердо знал, что Митек живет в лагере (только ушел куда-то, но это неважно — найдется). Оставалось выкрасть или отнять записную книжку. Но Митек знает Султана в лицо и мог поднять крик. Поэтому Султан и возвращался на дачу: он хотел послать за книжкой сообщника!

Ладно. Султана поймали, и он уже неопасен. Сейчас главный вопрос — что он успел рассказать сообщнику. Может, Султан решил помалкивать до тех пор, пока сам не сходит на разведку. А может, рассказал все заранее и описал, как выглядит пацан, у которого нужно добыть записную книжку. Тогда Митькины дела плохи. Сообщник Султана мог увидеть его из окна и узнать. Аксакалу очень хотелось думать, что напарник убежал. В таком случае…

ЧТО СДЕЛАЛ БЫ В ТАКОМ СЛУЧАЕ ЛУЧШИЙ СЫЩИК ИЗ ВСЕХ ВОСЬМИКЛАССНИКОВ МОСКВЫ?

Разумнее всего было пойти к Валере и сказать, что дача — та самая, и пускай бы контрразведчики за ней последили. Но Митек весь день поступал неразумно: нарушил приказ, удрал от контрразведчиков и рацию с собой не взял. Если он продолжал в том же духе, то сейчас или сидит запертый в подвале особняка, или где-то прячется и ведет наблюдение.

Аксакал дошел до угла ограды и увидел в траве маленький ровно обрезанный листок бумаги. Нагнулся, поднял… Листок был от записной книжки, чистый, с единственной напечатанной буквой «У». Аксакал хорошо помнил, что Митек успел переписать из записной книжки Прохора все шифровки от «А» до «Т». Страничка на «У» была первой чистой из Митькиной книжки.

Ох, не случайно валялся в траве этот листок! Он говорил: «Чужие ничего не поймут, а ты, Седая Борода, должен сообразить, что здесь был твой напарник!»

«Без паники, — сказал себе Аксакал. — Был — это еще не значит, что его схватили».

Он огляделся. Куда мог деться напарник? Лес не годился для наблюдения за дачей Прохора — слишком далеко. Три садовых домика через дорогу выглядели пустыми. Там было где спрятаться. Вдоль реки, купая в воде нижние ветви, густо росли плакучие ивы. Шагах в ста река поворачивала, и там, на мыске, заросли были вовсе уж непролазные.

Аксакала пробирал озноб. Футболка успела подсохнуть на плечах, а со штанин еще капало. Он подумал, что сидеть в мокрых кустах — удовольствие ниже среднего. Скорее уж Митек спрятался от дождя на крыльце одного из садовых домиков.

К реке сбегала тропинка — наверное, та, на которой Кирилл Мефодьевич нашел «грудную, жабу». Дождь ненадолго превратил ее в русло ручья; сейчас вода сошла, оставив за собой ровный песок. Если Митек и спускался к реке, то его следы смыло.