Мастерская пряток - Морозова Вера Александровна. Страница 14

— Таскать девочек по тюрьмам — урок гражданственности! — прокричал папа и с изумлением, словно впервые видел маму, посмотрел на нее. — Вас просто нужно связывать и запирать в доме… Нет, в лечебнице… Да, в психиатрической лечебнице! — Папа кричал. Проступили красные пятна на шее, и начался кашель. Он глотал слова и кашлял, кашлял…

Леля подошла к папе, подала стакан с водой и достала из буфета пузырек с пахучими каплями. Так обычно делала мама, когда начинался приступ. И слово «приступ» она запомнила от мамы.

— Вы не смеете говорить такие гнусности, да еще с завидной откровенностью! — Мария Петровна сжалась, словно приготовилась к прыжку, и повторила жест папы, прихлопнув рукой по скатерти. — Впрочем, что можно ожидать от легального земца. Вы струсили, отказались от борьбы и занялись, как писала «Искра», безвредным для правительства лужением умывальников. Гражданственность для вас пустой звук. Но девочек увлечь в обывательское болото не позволю. Они малы, очень малы, но и для них придет час, как для каждого честного интеллигента в России, выбрать свой путь.

— Я запрещаю этот вояж… Запрещаю властью мужа… Не доводите меня до крайностей. Во что по вашей милости превратился дом, от ночных гостей с ума сойти можно. Ваши постоянные отлучки неизвестно чем могут кончиться. И всего этого мало! Теперь начинаются сомнительные вояжи!.. — Папа пил воду мелкими глотками и кричал, покраснев от натуги.

Мама выпрямилась и презрительно бросила:

— Запрещать мне ничего нельзя — и это вы прекрасно знаете. От долга совести я не отступлю — и это вы знаете. Разговор, недостойный обоих, прекращаю.

Мама скомкала салфетку, которую обычно за столом держала на коленях, и громко отодвинула стул. Обычно при ссорах первым уходил из-за стола папа — сегодня хлопнула дверью мама.

ПРОТЕКЦИЯ

В Вологду приехали ранним утром. Мама разбудила сонных девочек, одетых в бархатные пальтишки. Вологда намного севернее Саратова, и погода могла быть холодной, хотя стояли последние дни мая.

Город Леле понравился. Дома все больше деревянные, в два этажа. Улицы широкие, с деревянными тротуарами. В лужицах, не просохших после дождя, плавали соцветья сирени, и вода казалась лиловой.

Мария Петровна поселилась в гостинице на площади, неподалеку от вологодского кремля. Высокие каменные стены не могли скрывать белые соборы и золотые кресты, сверкавшие на солнце. В воздухе висел колокольный звон.

Здесь на площади, образованной двухэтажными особняками, было особенно красиво. Сирень почти скрывала дома, буйная, разросшаяся. Дома, выкрашенные в розовый цвет, казались особенно радостными. Окна разукрашены резными карнизами и также выкрашены в розовый цвет. Были и особняки с белоснежными колоннами, с причудливыми коньками на крышах. Звон колоколов разливался все шире. Площадь торопливо переходили монашки, словно летучие мыши, в черных платках, надвинутых на глаза. В кремле находился женский монастырь. Монашки долго крестились на иконы, висевшие по обеим сторонам чугунных ворот кремля.

Мария Петровна с детьми вышла на площадь.

Леля подала Кате руку, и они побежали, едва не попав под лошадь. Мама нахмурилась и велела идти рядом. Леля смирилась, а Катя и ухом не повела — запрыгала на одной ножке, стараясь столкнуть Лелю с тротуара. «Вот характерец… Сущий сорванец, — подумала Леля. Слова, конечно, мамины, но они ей очень нравились. — Нужно серьезно заняться ее воспитанием». И поджала губы, как кухарка Марфуша, когда бывала чем-то обижена.

В жандармское управление, расположенное на площади, показавшейся Леле особенно нарядной, Голубева явилась вместе с девочками. Произошло это не сразу. Мама искала протекцию. Значение этого слова Леля не могла понять. К вечеру явился в номер, который они снимали, местный адвокат. «Значит, он и есть протекция?» — удивилась Леля.

Толстый, веселый человек с круглым животиком. Погладил девочек по головкам. Кате пощекотал усами по щеке и сказал, как все взрослые:

— Какие большие девочки!

На другой день вместе с адвокатом они шли по улице, залитой цветущей сиренью. Пахучие грозди висели над головами, и Леле казалось, что взрослые их могут достать рукой. День выдался солнечный, жужжали пчелы, кружа над лепестками цветков. Катя сорвала ветку сирени и начала выискивать счастливый цветок. Лучи солнца мягко падали на зеленую траву. И трава казалась плотным ковром. Гудел колокол главного собора — на этот раз прихожан звали к обедне.

Мария Петровна оделась старательно — белое платье, маленькая шляпа с цветком и вуалью, опускавшейся на глаза. В руках кружевной зонтик и перчатки. Девочек вырядила, как кукол. В кружевные платья, волосы расплела по плечам и на головах банты. Девочки шли чинно. Катя прикрывала ладошкой разбитое колено — колени у нее всегда были разбиты, а локти поцарапаны. Она лазила по заборам, дралась с мальчишками. На все ее проказы Леля, как и мама, качала головой. Она выбирала тихие игры, любила читать и сочинять сказки. По словам Марфуши, от чтения она и была бледной и с худой шеей. «Галчонок, одним словом».

Адвокат распахнул зеркальную дверь, и мама ушла в присутствие, как называли жандармское управление. Девочки остались на площади и принялись рассматривать клумбу, голубую от незабудок. Незабудок много, и они голубой шапкой поднимались над землей. Катя хотела по привычке сорвать цветок, но Леля запретила. Слова Лели для Кати мало что значили, но жандарм с усами и блестящими пуговицами, торчавший у присутствия, ее пугал.

Катя сложила руки вместе, чтобы удержать их от озорства. В глазах появилось жалостливое выражение, которого боялась Леля. Знала, скоро покатятся слезы-горошины. Она обняла сестру за плечи и потащила пройтись вдоль дома, выкрашенного зеленой краской.

Наконец мама появилась с новой протекцией. На этот раз протекцией оказался опять дядя, а не тетя, как ожидала Леля. Во фрачной паре, с белой манишкой и галстуком-бабочкой. Леля сразу поняла, что дядя из благовоспитанных, о которых ей часто напоминала Марфуша.

Мама раскраснелась от волнения и говорила добрые слова благовоспитанному дяде. Довольная, она старательно запрятывала в ридикюль бумагу.

— Без вас мне бы не получить пропуска на свидание. И родственница осталась бы без помощи… Что за странный и дикий способ в полиции — требовать доказательства на родство при выписке пропуска… — Мария Петровна говорила оживленно, находясь во власти пережитого волнения. — Сестры родные и то разные фамилии после замужества имеют. А двоюродные… Мы вместе росли, ходили в гимназию, ну а фамилии, конечно, разные и откуда им быть одинаковыми?.. Нет, дайте свидетельство… Какое свидетельство?.. Просто ужас! И как я рада, что вы удостоверили наше родство. Бывает, что и чужой человек дороже родного… Бывает и родство душ…

Благовоспитанный дядя щелкнул крышкой карманных часов, которые болтались на цепочке, и хитро улыбнулся. Он не верил в благородный гнев Марии Петровны, более того, был почти убежден, что никакого родства между Марией Петровной, приехавшей с рекомендательным письмом из Саратова, и женщиной, находящейся в арестантском доме, нет. Только ничего предосудительного не видел в желании дамы получить свидание. Да и положение арестантов тяжкое. Спасибо, сердобольные обыватели им милостыню подавали, а то бы от голода пухли. На десять копеек, которые казна отпускала на прокормление арестантов, далеко не уедешь. К тому же воровство чиновников чудовищное. Копейки до арестантов не доходили. Полицейский участок в Вологде сравнительно небольшой, и политические сидели в камерах вместе с ворами и мошенниками. Соседство самое неприятное! Вот он и дал с чистой совестью честное слово жандармскому ротмистру, что знает об их родстве. К тому же Мария Петровна Голубева является женой такого известного земского деятеля… И положил на стол ошеломленного жандармского офицера пухлую книгу Василия Семеновича, изданную в Санкт-Петербурге. Офицер поморщился: арестованная симпатии не вызывала — и дерзкая, и от показаний отказывается, и фамилию настоящую не сообщает. Арестованная назвалась Ивановой… Сколько Ивановых на святой Руси, ищи ветра в поле. Известность Василия Семеновича сделала свое дело — пропуск на два посещения выдал. К счастью, родственница приехала всего лишь на недельку. Уедет и не будет морочить голову.