Мастерская пряток - Морозова Вера Александровна. Страница 56

К удивлению, мимо на лихаче промчалась мама. Леля отчетливо видела маму. В ротонде с куньим воротником. В маленькой шапочке, которая с трудом держалась на прическе, и с муфтой в руках. Муфтой она прикрывала от ветра лицо. Так мама одевалась в парадных случаях. Значит, занималась делами, которые требовали буржуазного вида, по словам Марфуши.

Мама протирала стекла очков от снега и близоруко щурилась.

Леля хотела привлечь внимание, но не посмела: мама категорически запретила узнавать ее в городе. И Леля понимала — за мамой может идти слежка. С Мойки выскочил лихач, поднимая снежную пыль. Серебристую, розоватую от солнечных лучей. В саночках что-то кричал купец в богатой шубе. За купцом на тройке с бубенцами ехали цыгане и разудало пели. Ветер доносил обрывки слов.

Мамин лихач сбавил ход и пропустил вперед купца и цыган. Сани наклонились, и Леля увидела, что мама везет чемодан, незнакомый, который в доме не попадался ей на глаза. Чемодан стоял в ногах, и мама придерживала его руками.

И вдруг из снега вынырнули другие сани. В санях сидел господин. Надвинув меховую шапку на уши, он погонял извозчика. Потом привстал, держась за сиденье, и не сводил с мамы глаз. Леля рассмотрела все ясно. Поначалу думала, что кто-то из знакомых догоняет маму, но скоро убедилась в ошибке. Господин боялся из-за метели потерять маму и торопил извозчика. Заметив маму, господин откинулся на сиденье и приказал извозчику сбавить ход.

«Шпик, — заколотилось сердце у Лели. — Шпик… А у мамы чемодан…»

Порыв ветра был таким сильным, что Леля повернулась спиной. Когда она отряхнула снег с лица и принялась продолжать путь, то увидела, что мамины сани почему-то задержались.

Леля знала: пустой чемодан мама возить не будет. Опасно-то как!.. И этот шпик… На мгновение показалось, что глаза их встретились, и она сжалась, боясь показать волнение.

Мама дотронулась рукой до плеча извозчика, и сани, подхваченные ветром, понеслись вперед. Замелькали витрины модных магазинов, уличные фонари, парадные подъезды, украшенные львами.

Прибавил бег и извозчик, в санях которого сидел господин в меховой шапке. Извозчик прищелкивал кнутом, присвистывал, погоняя лошадь.

Леля прижалась к магазину, витрины которого пестрели географическими картами и глобусами, и едва удерживала слезы.

Поднялся ветер, завыла метель. Ни мамы, ни лихача, ни господина в нахлобученной шапке не стало видно. Промчались, словно почудилось. Ноги ее ослабели, и липкая испарина проступила на лице. Она поглубже засунула руки в муфту и решила поскорее добраться домой. Нужно все рассказать Марфуше, она знает, что в таких случаях делать. Папку с нотами Леля повесила на плечо. Под напором ветра папка била по ногам. Как всякая девочка, Леля надеялась на чудо: возможно, ошиблась и шпик гнался за другой женщиной. Сердце колотилось, волнение не покидало, и в завьюженном Петербурге она чувствовала себя несчастной.

К сожалению, Леля не ошиблась. Мария Петровна узнала Лелю. Девочка в людском потоке, закутанная в башлык, в пальто с меховым воротником, показалась такой беспомощной. «Как еще мала Леля и как трудно ее поднять одной без мужа! — сокрушалась она. — Хорошо, что Леля меня не заметила… Конечно, шла с папкой и не смотрела по сторонам. К тому же ветер слепил глаза, а в пурге кого можно рассмотреть?!» Эта мысль ее успокоила.

Мария Петровна возвращалась из типографии «Дело», которая принадлежала Петербургскому комитету РСДРП. В типографии печатали нелегальную литературу. И печатали открыто, но не без хитрости. Рабочие делали набор и устанавливали его на машину. В цеху кипел котел со свинцом. Если в типографию врывалась полиция, то рабочие срывали набор с машины и бросали в кипящий свинец. И концы в воду, как говорили. Правда, в данном случае следовало бы говорить — в свинец. Храбрости тем, кто работал в подполье, не занимать, и Мария Петровна восхищалась находчивостью печатников.

В России надвигалась первая русская революция 1905 года. На заводах и фабриках рабочие объединялись в боевые дружины, учились стрелять и готовили оружие. Оружия было мало, да и денег на его закупку партия не имела. И пришлось рабочим делать в цехах кинжалы и пики. На заводах и фабриках говорили открыто о ненависти к царю, который приказал расстрелять народ 9 января. Рабочие шли за помощью к царю, шли с женами и стариками-родителями, чтобы рассказать о тяжелой жизни, о том, что с голоду мрут детишки, что обирают их фабриканты и заводчики. Царь их слушать не стал, а демонстрацию приказал расстрелять.

И Россия забурлила. Все больше вспыхивали стачки и забастовки, все больше требовалось листовок и прокламаций, которые разъясняли рабочим, что происходит в стране. Большевики звали народ к оружию, к революции.

В тот день в типографии «Дело» были отпечатаны листовки. За ними приехала Мария Петровна с чемоданом, на который обратила внимание Леля. Обстоятельства складывались хорошо, и опасности ничто не предвещало. В типографии наборщики ей рассказали, как провели полицию, явившуюся неожиданно. Взяли набор и сбросили в котел со свинцом. Полиция порыскала, порыскала по цехам, только безрезультатно. Крамолы нет. Да о ней никто и не думал. Рабочие стояли и промывали печатные машины бензином. Отпечатанные пачки листовок лежали под досками, на которые набросали всякой ветоши. Пакля для конопачивания оконных рам валялась в цехах в мешках, и на нее полиция не обратила внимания. К тому же в типографии тянулся нескончаемый ремонт, и беспорядок царил ужасающий.

Мария Петровна уложила прокламации в чемодан. Чемодан следовало передать товарищу, который уезжал вечерним поездом в Москву. Все шло великолепно. И настроение у рабочих боевое, и чемодан полнехонек листовок с призывами к восстанию.

Распрощалась с печатниками и за углом подхватила лихача. Парень такой улыбчатый, с озорными глазами. Извозчик помог установить чемодан, и она преспокойно уселась в пролетку. Радуясь и ветру, и метели, и тому, как славно все устраивается. На конспиративную встречу она никогда не ехала сразу. Вот и решила прокатиться, чтобы проверить, нет ли слежки.

И тут заприметила извозчика с красной лентой на цилиндре, серого жеребца в яблоках и господина в нахлобученной шапке. И сразу поняла — шпик. Шпик вертелся в пролетке, как на раскаленных углях, и поторапливал извозчика. Более того, старался не выпустить из виду пролетку, на которой она ехала.

В разгар этой гонки и натолкнулась она на Лелю с папкой для нот.

Марию Петровну не раз прослеживали на извозчике, и она знала, что это преследование, пожалуй, самое страшное. Куда бы ни сунулась, как бы ни пыталась уйти, как бы ни гнала лошадь — везде ощущала погоню. И чувство неотвратимости и тревоги не покидало ни на миг.

Вот и сейчас она слышала храпение лошади, и казалось, морда ее вот-вот упрется в пролетку. Нет, спастись от преследования любой ценой. Нужно уйти от ареста и сохранить литературу. Представить, что чемодан станет добычей охранки, она не могла. Столько здесь вложено труда, и слова такие нужные рабочим… И вдруг все окажется на столе жандармского офицера. О собственной опасности она не думала. Каждый день опасен, каждый шаг…

Она протянула извозчику трешку (деньги не малые!) и попросила прокатить с ветерком.

Извозчик широко улыбнулся и удивился — дама никак не была похожа на гуляк, любителей прокатиться с ветерком. Но деньги есть деньги. Привстал и щелкнул кнутом. Ветер подхватил гортанный крик:

— Но! Но! Залетные!..

И сани понеслись. Ветер горстями бросал снег. Острые снежинки кололи лицо и заползали за воротник. Ветер обжигал холодом. Извозчик свернул на перекрестке к Мойке, схваченной льдом, и гул преследования прекратился. Мария Петровна перевела дух и вынула из муфты руку. Стала вытирать мокрое от снега лицо. Сердце сильно билось. И стало весело и страшно. В ушах свистел ветер, словно предупреждал об опасности. Только она знала, что смелость всегда побеждает. Придержав шапочку рукой, оглянулась назад. Поворот, поворот… Сани наклонились, и Мария Петровна прижала чемодан, боясь его потерять. Придавила с силой коленом. Извозчик ухарски сдвинул цилиндр, непонятно каким образом державшийся на кудрях, припорошенных снегом. Был как дед-мороз, с белыми усами, с белой бородой. Глаза светились восторгом. «Ясно, из лихого пламени казацкой вольницы», — подумала Мария Петровна с одобрением.