Копия Афродиты (повести) - Когут Василь Григорьевич. Страница 23
Степка вышел на улицу и направился в сад. Обильные завязи антоновок облепили ветви яблонь, белый налив размером был чуть больше ореха. Степка поднял несколько опавших в траву яблок. Еще не зрелые, мелкие и червивые, но вкус имели приятный. Он съел одно и подумал о том, что неплохо бы взять с собой. В погребе у них еще хранятся прошлогодние каштели, уже привядшие, потерявшие настоящий вкус. Но на севере, наверное, нет и таких. Хороший подарок получится для тети Лизы.
На небе появились облака. Духота стала спадать. Облака плыли друг другу навстречу, будто смешивались, а потом снова расходились. Ласточки стремительно носились низко над землей, вокруг одиноких деревьев. Вдруг повеял легкий, прохладный ветерок. Скоро пойдет дождь.
Поздно вечером, закрывшись в гостиной, Степка писал ответ в училище. Перед ним лежало письмо маминой подруги, конверт с обратным адресом. Степка обдумывал каждое слово, старался не наделать ошибок. Написав ответ, тут же заклеил его в конверт и побежал бросить в почтовый ящик.
На душе было неспокойно. Письмо словно обжигало Руки. С отцом на эту тему он еще не говорил. Но по поведению старика видел, что тот был спокоен, и, видимо, вопрос о прохождении практики его не тревожил. Ну что ж, может, это и к лучшему. Санькиного отца он в эту историю не впутывал. Время покажет, что делать дальше…
Через несколько дней пришел официальный ответ. И Степке, и Саньке разрешалось проходить производственную практику по указанному им адресу… Руководителем практики назначалась Елизавета Петровна…
— Да вы с ума сошли! — узнав об этом, возмущался отец. — Разве на месте вам было бы хуже?
— Не хуже, — согласился Степка.
— Тогда чего вас несет в такую даль? — и еще больше распалившись, пригрозил: — Доберусь я до вашего директора Грачева… Подождите…
Степка, увидев беспомощность отца и успокоившись, сказал:
— При чем тут Грачев? Все сделано правильно, с нашего согласия…
— Ас нашего?! — снова вскипел отец.
— Батя, — Степка подошел ближе к отцу, — будем мужчинами… Ты в моем возрасте куда-нибудь ездил?
— А как же! — вырвалось у Сергея Ивановича. — Но…
— Вот и договорились…
И отец как-то сразу сник, сдался… Еще, нервничая, походил взад-вперед по комнате, затем присел, пригладил лысину и удрученно сказал:
— Бог с тобой! Мать только жалко…
После этого неприятного разговора Степка направился к Саньке. К удивлению, тот был спокоен, улыбался, будто и ничего не случилось.
— Ты извещение получил? — поинтересовался Степка.
— Получил.
— И что?
— По-хорошему не пустили бы.
— Что значит по-хорошему? Санька посмотрел на друга:
— Бумага, заверенная печатью, действует на моего отца магически. Он ничего не понял. Только сказал, что денег много не даст.
— Не даст и не надо…
— Оно-то так… Но как тебе удалось сделать вызов на север?
— Я предварительно договорился с Грачевым… А знаешь, он толковый мужик. Переживал… Но тоже пошел на риск. Он просто поверил нам… Если бы кто из наших поднял шум, ему бы пришлось отменить решение. Понимаешь, поверил! А это надо оправдать…
— Постараемся…
К ночи ветер разгулялся не на шутку. По небу поползли черные тучи. Редкие крупные капли взбивали пыльные султанчики в песке. Санька с опаской поглядывал на небо, пытался встать и уйти, но Степка придерживал его.
— Не торопись. Давай договоримся, что брать с собой.
— Что и всегда.
— Мы же в гости едем, — раздраженно сказал Степка. — Подарки какие-нибудь, что ли?
— А где я их возьму?
— Сала побольше, яблок хороших. У вас, наверное, еще сохранились? Конфет дорогой купим. Рыбацкие снасти прихвати. Ножик перочинный…
— А там холодно? — осведомился Санька? Степка замолчал. Откуда же ему знать? Холодно или
тепло. Наверное, в тундре всегда холодно. Там же вечная мерзлота. Но ничего не написано об этом в письме. А если холодно, что-нибудь на месте дадут.
— Ты же говорил, что там полярный день, а днем везде теплее…
— А, все равно, — махнул рукой Степка. — Что-то потеплее не мешало бы. В общем, обмозгуй сам хорошо. Денег лишних у стариков не проси.
— Они и так много не дадут.
Степка еще посидел молча минуту, обдумывая, чего бы не упустить важного в напутствии другу, но, ничего не придумав, сказал:
— Встретимся на автобусной. Телеграмму на север дадим из райцентра.
— Совесть донимает, — уныло сказал Санька. — Подлость, наверное, я делаю.
— Не воровать же идем. Не грабить. Для развития своих же знаний поедем. Какая же это подлость? — убежденно говорил Степка.
— Надо все же признаться, что это мы добровольно, — не уступал Санька.
— Приедем, и признаешься, — заключил Степка. — Конечно, признаешься.
Они попрощались.
В полночь над Дубравой разразилась долгожданная гроза.
3. ВСТРЕЧА
Трое суток в пути пролетели незаметно. Днем ребята сидели у окна в купе вагона и смотрели на мелькавшие луга со свежими, словно муравейники, стогами сена, на речки и речушки, извивавшиеся среди кустарников и болот, на большие и малые озера, похожие на блюда с водой, которые виднелись по обеим сторонам дороги. Чем дальше поезд уносил их на север, тем больше встречалось этих озер и мелких речушек, деревья становились реже и ниже, появились на горизонте холмы и горы.
Трое суток молоденькая проводница с густо накрашенными веками и короткой стрижкой, по пятам следовавшая за ними, поила их ароматным чаем, приносила печенье и напитки. Больше они ничего не просили. Редко и в меру ели свои припасенные из дому хлеб и сало, закусывали прошлогодними яблоками и вполне были довольны такой жизнью.
И все это время из Степкиной головы не выходил сон, увиденный им в последнюю ночь перед отъездом… Будто он и Санька купались в канаве у шлюза. Шлюз высокий, огромный. И вдруг из воды выплывает его тайно любимая одноклассница Аленушка. Нагая… Степка оторопело смотрит на нее, а она, улыбаясь, плывет прямо на него. Он протянул ей руки, а она — снова в воду… Степка ужаснулся… Это была не Аленушка, а русалка. Длинным чешуйчатым хвостом она задела его и потянула в воду. Он стал задыхаться…
Этот сон Степка уже рассказывал Саньке. Тот посмеялся и тут же разгадал:
— Если считать, что русалка — это рыба, то к прибыли…
Проводница подошла к ним и предупредила:
— Через час — Оленье.
Степка и Санька уложили в рюкзаки вещи, убрали недоедки и пустые бутылки с приставного столика в купе и вышли в тамбур. Через грязные, задымленные и запотевшие окна они видели однообразную и неприветливую землю, со множеством озер и мелких кустарников, виднеющихся на горизонте гор. А может, это казалось через затуманенные окна? В тамбуре было прохладно от врывавшегося откуда-то из потолка сквозняка, неприятная дрожь пробегала по телу. Вскоре поезд стал сбавлять скорость, а затем плавно остановился.
Проводница открыла дверь.
— И какие дураки едут сюда на отдых? — на прощание удивленно сказала она, посмотрев на ребят. — Все стараются на юг, к теплу.
— Чего же ты нам этого раньше не сказала, — зло ответил Степка. — Мы могли бы в другую сторону уехать.
— Хм-м — в другую, — хмыкнула проводница, — вы ведь беглецы, наверное…
— Откуда узнала? — вытаращив на нее глаза, удивился Санька.
— С моим-то опытом? — улыбнулась девушка. — Я вас насквозь вижу — сами не знаете, куда едете. У вас ни кола ни двора… Родители бы так не отпустили…
— Как видишь, отпустили.
— Знали бы… Ну что ж, романтики, пока! — Она снова улыбнулась и подняла руку.
— Желаем катиться дальше! — в ответ махнул рюкзаком Степка, и захотелось ему на прощание этой дерзкой девчонке сказать что-то обидное, едкое, колючее, но в голову так ничего и не пришло. — До скорой встречи!
Поезд ушел.
И только теперь ребята заметили, что неподалеку, в стороне от железнодорожного полотна, стоят две женщины, внимательно следя за ними. Степка слабо помнил Елизавету Петровну. Как-то ничем особенным не запомнился ее образ в его памяти. Он-то и видел ее только по утрам да по вечерам. Днем она ходила загорать на речку, собирала в лесу ягоды и грибы, куда-то уезжала за покупками. И так день за днем. Степка к тому же ее и стеснялся, избегал с нею встреч. Елизавета Петровна почти всегда ходила в купальном костюме, полунагая, будто не могла насытиться солнечными лучами и теплом, и в деревне, где старики и старухи даже летом обували сапоги и натягивали на себя темные свитки, ее поведение толковали по-разному.