Ступеньки, нагретые солнцем - Матвеева Людмила Григорьевна. Страница 39

Она молча смотрит вверх, и ребята смотрят.

— А что я такого сделал? — на всякий случай говорит Золотцев. — Просто залез на дерево. Каждый может залезть.

Золотцев знает, что это неправда. Тимка, например, наверняка не залезет. И Серёжа, скорее всего, тоже не залезет. А он, Золотцев, залез. И ему видно оттуда лесную просеку, ровную и широкую, на ней ажурные опоры высоковольтной линии. Дым от костра запутался в дальних елках. А за ёлками берёзовая роща в светлых мелких листочках. А совсем далеко — небольшое круглое озеро.

Все смотрят на Золотцева. Нет, не все. Вика мешает кашу белой оструганной палкой и говорит спокойно:

— Пора обедать. Золотцев, может быть, не хочешь? Там посидишь?

— Слезу, — смеётся Золотцев и быстро спускается по гладкому стволу.

«У Вики педагогический талант», — думает Галина Ивановна. Она с большим облегчением смотрит, как Золотцев достаёт из рюкзака свою миску, протягивает её Вике.

— Побольше положи, Маслёнок, я там наверху проголодался.

Все едят кишу.

— Вкусно, — говорит Катя. — Даже очень.

Света дует на кашу.

— Правда, вкусно.

— Серо-буро-малиновая в крапинку, — говорит Серёжа, — а вкусная.

— Обязательно такую дома сварю! — говорит Вика.

— Дома такая не получится, — отвечает Галина Ивановна. — Туристская каша получается вкусной только в походе, на костре.

А костёр потрескивает. Все наелись, попили чаю. Солнце ещё высоко. Такой длинный сегодня день.

— Давайте уберём полянку, — говорит Галина Ивановна. — Чтобы ни одной конфетной бумажки, ни одной апельсиновой корки не осталось. Как будто здесь никого не было.

— Охрана окружающей среды, — произносит Серёжа и начинает собирать пёстрые бумажки и бросать в огонь.

Потом все моют в ручье свои миски и кружки. Тимка быстро вымыл посуду и стал снимать ребят у ручья. Красиво. Серебряный ручей, на дне розовые камни и серые камни. Есть даже лиловые и зеленоватые. А солнце просвечивает воду насквозь, и камни кажутся особенно красивыми.

— Катя, смотри, какие камни, — говорит Тимка, когда все отошли от ручья, а Катя всё ещё сидела на берегу.

— Красиво. И камни, и птицы, и травка свеженькая.

Катя обводит глазами лес, смотрит в небо. А там ни одного облака, ни одной сориночки. Чистое голубое просторное небо.

Тимка наводит камеру на небо, на птиц, на Катю.

Потом все опять сидят у костра. Это совсем особенные минуты — сидеть у огня, на котором ничего не варится. И нужен тебе этот огонь не потому, что ты хочешь есть, а просто так, бескорыстно. Он, огонь, объединяет тебя с теми, кто сидит вместе с тобой. Потому что вы смотрите на одни и тот же огонь. И ты почему-то знаешь, что будешь помнить этот день, этот лес, этот костёр.

Когда пришли ни станцию, уже совсем стемнело. Они ждали электричку и смотрели на крупные ясные звёзды. В городе Тимка никогда не видел таких звёзд.

— Вон Сириус, — сказал Серёжа. — А вон Вега.

«Я тоже научусь различать звезды», — подумал Тимка.

Галина Ивановна сказала:

— Мы с вами научимся узнавать голоса птиц, названия звёзд и цветов, камней и жуков. И по облакам предсказывать погоду.

— А по глазам узнавать настроение, — вдруг сказала Катя.

Почему она так сказала, Тимка не понял. Катя вообще непонятная девочка. Только что разговаривала с ним у ручья мирно, даже ласково. А сейчас опять смотрит мимо. Никогда Тимка не поймёт Катю.

В электричке все вдруг захотели спать. Стали зевать и закрывать глаза. И самим было смешно. На всех вдруг напал смех.

— Галина Ивановна, сколько километров мы сегодня прошли? — спросила Вика.

— Километров семь-восемь. Это не так много. Вы устали не от этого — просто много впечатлений. И опьяняющий лесной воздух.

Вдруг Катя тихонько запела:

— Прощайте, сосны, прощайте, ели, до той недели, до той недели. Мы к вам вернёмся, вернёмся снова. Прощай, полянка, и будь здорова…

— Что это за песня? — спрашивает Вика. — Я её в первый раз слышу.

— Это я нечаянно только что сочинила, — отвечает Катя.

— Правда? А ещё можешь?

— Не знаю. Если получится. Я никогда не сочиняла.

— Слушайте все, Катя песню сочинила! Спой!

— Мы по тропинке уже знакомой уходим к дому, уходим к дому. И вот уж слышен нам поезд дальний, а речка шлёт нам привет прощальный…

И вот уже все поют:

— Прощайте, сосны, прощайте, ели, до той недели, до той недели…

Это было удивительно звёзды и лес, костёр и ручей. И ещё песня, сочинённая Катей.

Они пели эту песню до самого города.

Вышла луна. Она висела в тёмном небе, огромная. Все загляделись на луну. Даже Золотцев молча смотрел на золотой далёкий круг, чувствовал тайну и красоту.

А потом вдруг опять запел громко:

— Прощай, полянка, и будь здорова…

На вокзале Золотцев спросил:

— Галина Ивановна, а мы еще пойдём в поход?

— Обязательно. Только если некоторые люди не будут лазить по деревьям.

…Через несколько дней Тимка проявил плёнку. Он так много снимал в тот прекрасный день. Теперь он просматривал кадры и сам себе не верил. Катя поёт в электричке. Катя смотрит в небо. Катя кормит лосёнка. Катя слушает птиц. Катя мост ложку в ручье. Катя смотрит на огонь. Катя сидит. Катя стоит. Катя идёт.

Он собирался снять фильм про пятый «Б», как пятый «Б» ходил в поход. А получилось «Катя ходила в поход».

Как это получилось, Тимка и сам не поймёт.

Вячеслав Александрович получает записку

Родительское собрание проводилось по параллелям. Сегодня и зале сидят родители всех пятиклассников.

Многие пришли прямо с работы. Есть папа со скрипкой в блестящем деревянном футляре. Есть мама с авоськой, из которой торчит пучок зелёного лука и бутылка уксуса. Есть бабушка в беленьком платочке в чёрную крапинку. Они приставляет ладонь к уху и переспрашивает свою соседку в красивом лиловом костюме:

— А что он говорит?.. А сейчас что он говорит?

На школьной сцене директор Вячеслав Александрович рассказывает родителям о том, о чём полагается рассказывать на родительском собрании. Сейчас главное — учёба. Как будто когда-нибудь не главное учёба. В пятом «А» дисциплина неплохая, а успеваемость так себе. В пятом «Б» успеваемость так себе, а дисциплина из рук вон.

Чей-то папа шепотом говорит тем, кто сидит поблизости:

— Мужики, а мужики! После собрания посидим? Или по-быстрому, а, мужики?

— Есть много учеников, которые приходят в школу не учиться, а развлекаться. Один Золотцев чего стоит.

— Что он говорит? — громко спросила глухая бабушка. Как многие глухие, она не умела соразмерять громкость своего голоса: думала, что говорит тихо, а сама говорила громко. А иногда — наоборот. Сейчас она почти кричала: — Что он говорит? Нашего вроде ругает? Мне сноха сказала: «Про нашего слушай уж как-нибудь, остальное тебя не касается».

— Тише, тише, бабуся, — останавливает её женщина в лиловом костюме.

— А чего тише? Меня сноха спросит, чего про нашего Бориску говорили. А я ей что отвечу? Ты мою сноху не знаешь, а я свою сноху знаю. Что он говорит?

Галина Ивановна вместе с другими учителями пятиклассников сидит на сцене за столом, накрытым зелёным сукном.

Она говорит:

— Про Бориса Золотцева мы с вами потом поговорим. А сейчас шуметь неудобно.

— Идёт последняя четверть… Надо собрать все силы… От семьи многое зависит… По итогам прошедшей третьей четверти… Оставляет желать много лучшего…

Все родители внимательно слушают. Галина Ивановна со сцены видит сосредоточенные лица. Одна женщина вынула из сумочки блокнот и быстро пишет, посматривая на Вячеслава Александровича.

Галина Ивановна думает: «Вот какая добросовестная родительница. Делает записи для памяти. У таких родителей и дети — хорошие ученики».

Так размышляет Галина Ивановна. И вдруг видит, как женщина вырвала листочек из блокнота, сложила записку, постучала пальцем в спину папы со скрипкой и шёпотом попросила: