Мифы и сказки бушменов - Автор неизвестен. Страница 38

После этого он спустился к воде. Коротвитен увидел, что он спустился, и сам пошел туда. Коротвитен подошел к тому месту, где лежал его мешок, и сказал:

— Ну а теперь, я думаю, ты должен сделать это, ты должен положить передо мной еду.

— Вы только послушайте моего брата! Почему мой брат говорит так?! Ведь у него полно личинок, а он говорит так! — воскликнул Цагн.

А Коротвитен сказал:

— О человек! Ты должен поделиться со мной. Ведь это ты просил меня объяснить тебе все хорошенько, когда ты чувствовал себя несчастным оттого, что, как ты говорил, тебе неприятно копать землю.

Тогда Цагн сказал:

— Этот человек говорит так, будто он опьянен ядом. Ну а мне надо пойти и положить личинки сушиться.

А коротвитен сказал:

— Что же, делай как знаешь. Но ты увидишь завтра, как ты здесь ушибешься. Тебе следовало бы вести себя с нами по-другому — ведь мы одарили тебя.

Цагн пошел обратно, он вернулся в дом родственников.

А молодой Ихневмон сказал:

— О! О! Мешок моего деда Цагна полон!

Тут заговорил Квамманга, он сказал:

— Перестань! Спроси лучше своего деда, сделал ли он то, о чем я ему говорил? Поделился ли дед с коротвитеном?

И Цагн сказал, что он не сделал этого, так как полагал, что мешок коротвитена полон.

А Квамманга сказал:

— Дитя, поговори с дедом и объясни ему, что мы должны делиться с коротвитеном. Даже если мешок коротвитена полон, мы все равно делимся с ним. Иначе он рассердится и земля не откроется.

Тогда Цагн сказал:

— Нет, это место не такое, чтобы там можно было погибнуть.

Он ведь нырял там в норку в термитнике.

Квамманга замолчал. Он понял, что Цагн снова собирается поступить по-своему.

А Цагн встал рано. Он отправился на поиски термитника и нашел его. Он пошел к нему и стал парить над ним. Он парил-парил, а потом ринулся вниз и попытался нырнуть в термитник, но погрузился только до лба. Он ушибся и закричал от боли. Цагн решил, что нырнул мимо норки. Он поднялся снова и опять стал парить в воздухе, а потом ринулся вниз и снова разбил лоб, так что полилась кровь. Он встал и пополз домой.

А молодой Ихневмон воскликнул:

— О! О! Кто это разбил лоб моему деду Цагну? И Цагн рассказал ему, что это он нырнул в землю лицом, когда хотел попасть в норку в термитнике.

Тогда заговорил Квамманга, он сказал молодому Ихневмону:

— Дитя, скажи деду, что я хотел, чтобы он поделился с коротвитеном. Он, видно, не поверил, что земля станет твердой для нас, если коротвитен рассердится, потому что мы не поделились с ним.

И молодой Ихневмон заговорил с Цагном, он сказал:

— Отец просит передать тебе, что он говорил, чтобы ты поделился с коротвитеном, потому что земля станет твердой для нас, если коротвитен рассердится.

Квамманга чувствовал, что он должен был сказать это молодому Ихневмону, а молодой Ихневмон передал его слова Цагну. Цагн же молчал. Он не станет говорить второпях. Он поговорил с молодым Ихневмоном и замолчал, он совсем замолчал.

86.  Тску-тен-гxaya и Цагн

Тску-тен-гхауа обычно поджигал норы диких котов. Затем он входил в огонь и выносил диких котов, и этим котам не было равных по красоте.

Возьмет Тску-тен-гхауа головешку, подойдет к норе, подожжет нору, войдет в пылающий огонь, но огонь будет для него холодным, а не горячим, потому что огонь знает, что Тску-тен-гхауа — хозяин огня. Поэтому огонь не обожжет его, огонь даже не подпалит его передника — ведь Тску-тен-гхауа одет в кошачью шкуру, черную кошачью шкуру — обожженную, как приносимые западным ветром облака.

Он обыкновенно говорил, когда поджигал нору:

— Тску-тен-гхауа, н баген, баген, гхауа! Тску-тен-гхауа, н баген, баген, гхауа!

Затем он проскакивал сквозь пламя и выносил котов. Он клал их, вынимал нож, свежевал и очищал их, затем насыпал земли на их шкуры.

Затем он брал головешку, шел к другой норе и поджигал ее. Он снова напевал:

— Тску-тен-гхауа, н баген, баген, гхауа! Тску-тен-гхауа, н баген, баген, гхауа!

Так он пел и проходил сквозь пламя, а затем выходил из огня и выносил котов, и не было котов более прекрасных, чем те, которых он выносил из огня. Он клал их, свежевал, очищал их, насыпал земли на шкуры. Затем он брал головню и подходил к другой норе. Он снова поджигал ее, снова пел, снова прыгал в огонь, снова выносил котов, снова свежевал их. Он собирал их, собирал шкуры котов, потом он их скатывал, клал на плечо и отправлялся домой. Он шел домой, так как солнце садилось и он собирался лечь спать.

Рано утром на следующий день Тску-тен-гхауа взял головню и пошел искать норы, которые он заметил накануне. Он отыскивал эти норы.

В это время мимо проходил Цагн. Цагн заметил, что он разжигает там огонь, и пошел прямо к нему. И тут Цагн увидел, что Тску-тен-гхауа прыгнул в огонь.

И Цагн воскликнул:

— Волдыри! Он покроется волдырями! Эй, там! Кто бы это мог так делать?! Он входит в огонь!

И только Цагн подошел и воскликнул это, как Тску-тен-гхауа вытащил котов, несравненных по красоте!

И Цагн сказал:

— Хотел бы я знать, как это возможно?!

Потом Цагн сказал:

— Нет, ты должен достать мне кота — у тебя уже столько шкур! Ты должен достать мне кота.

Тогда Тску-тен-гхауа сказал:

— Пойди вон к той норе, подожги ее.

Но Цагн говорил:

— Хорошо бы ты достал мне кота, потому что меня огонь обжигает.

А Тску-тен-гхауа сказал:

— Эй! Иди обратно! Иди и разожги огонь — и ты почувствуешь, будет ли он жечь тебя.

Тогда Цагн взял головешку и пошел к норе. Он поджег нору и сказал:

— Тску-тен-гхауа, н баген, баген, гхауа! Тску-тен-гхауа, н баген, баген, гхауа!

Он подражал Тску-тен-гхауа, потому что Тску-тен-гхауа всегда говорил: «Тску-тен-гхауа, н баген, баген, гхауа!».

Цагн прыгнул в огонь и вытащил котов. Он взял головешку, пошел к другой норе, снова поджег ее, снова запел, как Тску-тен-гхауа. Он прыгнул в огонь. Снова он вытащил котов и положил их.

Он радовался, что огонь не обжигает его, и опять взял головешку. Он вытащил котов, положил их, он не стал даже свежевать их, взял головешку и пошел к другой норе. Он был очень рад и поэтому не свежевал их.

Он снова вытащил котов, положил их, он взял головешку, так как он был рад, что огонь не обжег его и что огонь оказался холодным. Затем он подобрал котов, чтобы освежевать их.

Тут к нему подошел Тску-тен-гхауа, он пришел поглядеть, сколько котов добыл Цагн. И Тску-тен-гхауа попросил у Цагна часть котов, которых он там увидел.

Он сказал:

— Отдай мне этих двух котов!

Тогда Цагн сказал:

— Я не могу этого сделать. Этих котов я собирался отнести Квамманга.

На следующий день он пошел снова, поджег норы и прыгнул в огонь. Он вытащил котов, унес их и положил. Он взял головешку, пошел к другой норе и поджег ее. Снова он прыгнул в огонь, снова вытащил котов, положил их, снова пошел к другой норе. Затем, когда он увидел, что у него множество котов, он собрал их, чтобы освежевать.

Тут к нему подошел Тску-тен-гхауа. Тску-тен-гхауа увидел, что Цагн собирается освежевать котов. И Тску-тен-гхауа подошел к нему и сказал:

— Ты должен дать мне часть кошачьих шкур, которые лежат тут, — ведь я простил тебе вчерашних котов. А от этих котов ты должен дать мне часть.

Тогда Цагн ответил:

— Из этих котов я собираюсь сделать каросс, видишь, какой у меня каросс.

Тогда Тску-тен-гхауа сказал:

— Ты должен со мной поделиться этими котами. Тогда на новых котов, чьи норы ты подожжешь, я просто взгляну — и все.

Цагн сказал, что не даст котов: ведь он еще не сделал каросс. Он собирался сделать каросс, но еще не сделал его.

Тогда Тску-тен-гхауа сказал:

— Отдай мне часть этих котов, ты уже отказал мне раньше, когда я просил у тебя, и продолжаешь поступать так же. Ты должен дать мне часть этих котов!