Вперед, мушкетеры!(сборник) - Тарловский Марк Наумович. Страница 12
А напротив с крыши тихо капала капель: «Кап, кап, кап…» И Борька вдруг почувствовал, что ему необыкновенно близка эта капель и необыкновенно дороги эти маленькие капли, зябко выскакивающие из лужицы. И потемневшая от сырости доска, к которой он прислонился, тоже ему дорога, и, казалось, он уже очень давно знает, что наверху в нее вбиты два гвоздя, а внизу — только один. Он прислушивался к звону капель, и ему хотелось слиться со всем этим и сидеть так долго-долго, может быть, все время.
Домой он пришел спокойный, но, когда увидел, что отец улыбается, тревога ужалила его. «Не знает, — подумал он, — ничего еще не знает».
Он снял пальто, шапку, отнес портфель.
— Ты почему разделся? — спросил отец. — Шел бы на улицу, погулял.
— Не хочется, — ответил Борька.
Переодевшись, он молча опустился на стул и погрузился в тягостное ожидание.
Но отец с матерью вели обычные разговоры, вид у них был самый добродушный, и от этого Борьке было совсем плохо. Он внимательно всматривался в лица родителей; они выглядели очень добрыми и веселыми, и папино лицо и мамино. Папа с довольным выражением барабанил пальцами по столу, мама что-то доказывала, но была тоже очень довольна.
Борька ловил их улыбки, взгляды, и ему не верилось, что вот, может быть, очень скоро они станут сердитыми, будут долго и громко ругать его. А папа забарабанит по столу не пальцами, а кулаком. Словом, все пойдет вверх дном, все переменится.
Неужели это неизбежно?.. Ему казалось, что, если он прямо сейчас, сию секунду, подойдет к ним, обнимет их, поцелует, а потом скажет про двойку, ничего такого не произойдет, не может произойти. Они не смогут сделать этого.
«Не знают, — думал он. — Ничего еще не знают». И сидел тихо, стараясь не скрипеть стулом.
— Ты почему такой грустный? — неожиданно ласково спросил отец.
И в груди у Борьки что-то приятно защемило.
— Я не грустный, — сказал он и сделал еще более грустное лицо.
Но отец заговорил уже о другом.
— Ну, что там у вас в школе?
«Началось», — мелькнуло у Борьки.
— Боря, — с надеждой спросила мама, — ты по арифметике тройку исправил?
— И как это ты тройку умудрился схватить? — укоризненно продолжал отец. — Так ведь и до двойки докатиться можно.
Борька неопределенно качнулся, словно разделяя опасения отца.
— А дневник заполнил?
Медленно, но верно отец шел к цели.
— Заполнил! Конечно, заполнил… А знаешь, мы завтра на экскурсию идем. Сразу после уроков. Кончатся уроки — и на завод…
— А то ты часто не заполняешь, — добавил отец.
— Мы сначала не хотели на завод, а потом наоборот. Ты бывал на заводе?
— Бывал… Значит, не вызывали тебя?
— А я ни разу не был, — ответил Борька.
— Тебя вызывали? Отвечай!
Борька опустил голову.
— Почему ты молчишь? — забеспокоилась мама.
Борька достал дневник и поднес его отцу. Вот оно, наступило… Сейчас отец увидит двойку, сейчас он скажет: «Это еще что такое?.. Докатился!» И начнется…
Отец захлопнул дневник и в упор посмотрел на Борьку.
— Это еще что такое?! — воскликнул он, и мама вышла из комнаты. — Это еще что такое? — сказал он тише. И уничтожающе усмехнувшись, добавил: — Докатился!
Потом решительно поднялся со стула и исчез в коридоре. Вернувшись с лыжами, он протащил их через всю комнату и с грохотом швырнул за шкаф. Затем отыскал книжку «Таинственный остров» и унес ее в другую комнату: прятать.
Отец прятал и приговаривал:
— До чего докатился, а?.. До чего докатился! Нет, дорогой мой, хватит… — И вдруг закричал: — Двоечник!..
Борька стоял, боясь пошелохнуться. Когда отец наконец замолк и в доме стало тихо, он подождал еще немного, подсел к столу, достал купленные еще вчера цветные карандаши и начал их затачивать.
Он затачивал карандаши, и каждое движение доставляло ему блаженство.
«Знают, — думал он, — уже знают».
И все было радостно: и синеватое лезвие бритвы, и то, как она легко снимает стружку, и сами разноцветные стружки.
Построгав немного, он снова прислушался, потом встал и, на цыпочках подкравшись к дверям соседней комнаты, осторожно прижался к щелке.
Отец сидел и что-то читал. Дочитав страницу, он откинулся на спинку стула и улыбнулся. И Борька тоже заулыбался.
Жизнь начиналась заново…
Вперед, мушкетеры!
«…— Защищайтесь, сударь! — вскричал д'Артаньян… и луч солнца, коснувшись в эту минуту его головы, оттенил тонкие и смелые черты его лица…»
В тот же миг в воздухе зазвенела сталь скрестившихся клинков. Борьба была недолгой. Парируя один из яростных выпадов противника, д'Артаньян, как змея, скользнул мимо вытянутой руки гвардейца и пронзил его шпагой. Тот рухнул как подкошенный…
Я был в восторге. Еще одна попытка кардинала провалилась. О, его преосвященство еще не знает, с кем имеет дело. Шпага д'Артаньяна не ведает поражений, его рука тверда, как железо, и он дьявольски умен, этот гасконец…
Каждую минуту я подсчитывал, сколько страниц уже прочел и много ли осталось. Пятьдесят, сто, двести страниц позади, но впереди еще целых пятьсот!
«…Тот рухнул как подкошенный. Д'Артаньян вскочил в седло и пришпорил коня…»
— Хватит читать! — раздается папин голос. — Пора за уроки.
Но конь д'Артаньяна уже мчится, он переходит на галоп, и я бросаю на ходу:
— Еще пять минут!
А вот и берег Франции. Последняя отчаянная стычка — и д'Артаньян почти у цели. Но все ли препятствия позади и доберется ли он до Бекингема? Кардинал хитер и опасен, от него все можно ожидать…
— Пять минут уже прошли.
Что за наказание!..
— Еще одну страницу.
— Ни строчки!
— Полстраницы! Ну до главы, до главы!
Я высоко поднимаю книжку и показываю, где глава. Обмана быть не может, здесь все как на ладони. Я поворачиваю книжку к свету, я подношу ее к самому папиному лицу — как мало, как до смешного мало до следующей главы.
Согласен.
И снова в путь, и снова скачка. Наконец Англия. Бекингем потрясен, он вызывает ювелира…
«…— Сколько дней понадобится, — спрашивает герцог, — чтобы изготовить два таких подвеска? Вы видите, что здесь двух не хватает…»
И тут меня буквально вытащили из следующей главы, куда я не замедлил углубиться. Мягко стукнув, книга перекочевала на полку в шкаф.
Я перевел невидящий свой взор на стол. Он был покрыт учебниками и тетрадями и был мне непонятен. Отыскав дневник, я раскрыл его — далекая действительность заглянула мне в лицо. География, ботаника, арифметика…
«…Сколько дней понадобится, чтобы изготовить два таких подвеска? — Голос герцога звучал тревожно и настойчиво. — Вы видите, что здесь двух не хватает…»
Он повелевал, он требовал. Еще бы! Если они не успеют, французская королева выйдет на бал без алмазных подвесков, и трудно представить, чем все это кончится. Что же все-таки ответил ювелир? И вообще, что было дальше?
Я раскрыл задачник.
«На одной свиноферме было восемьдесят свиней, на другой — в пять раз больше. На каждую свинью приходилось…»
Проклятые свиньи! Там их восемьдесят, а тут в пять раз больше… И на каждую приходилось…
Я отложил задачник.
«За десять таких задач я не дал бы и двух ливров… Клянусь честью мундира, эти свиньи мне изрядно надоели!» — так думал я, трогая эфес шпаги…
Потом я раскрыл географию и узнал, что большая часть Восточной Сибири представляет собою низменность. Я задумчиво прищурил глаза и увидел ее, низменность. Она была голой и гладкой, как клеенка.
Но вот вдалеке вспыхнуло легкое облачко. Оно росло, оно приближалось. Бешеный топот копыт — д'Артаньян! Атос! Портос! Арамис!..
«А не пора ли нам закусить?» — важно покручивая ус, спрашивает Портос и подмигивает мне. Он все такой же, этот добродушный великан Портос. А рядом Атос — благородный лоб, печальные глаза. И Арамис, обманчиво мечтательный…