Кот по имени Сабрина - Коуни Майкл Грейтрекс. Страница 6

— И что же было потом?

— Мы высунулись из дыры в стене и увидели лед и небо. Вот уж нелепость! Спасались от хищника и сами себя выставили ему на съедение. И все это под руководством Аттилы. Глупость его команд была очевидна даже для самого тупого бобра. Даже Дэрр заметил.

— В стене дыра, — сказал он. — По-моему, это не очень хорошо.

— Обычное дело, — ответил ему Аттила. — Когда бобры собираются перенести хатку, они ее сначала разбирают. Тебе, Дэрр, должно быть это известно.

И все согласились. Мы действительно давно хотели перетащить Большую Хатку к зарослям ольхи. Там безопаснее и ближе к еде. Бобры часто об этом толковали, а теперь вот дошло до дела. Правда… я никак не могу вспомнить, когда это было решено.

Крыша мудро кивнул.

Грызун вздохнул:

— Надо что-то делать с Аттилой.

— Уже несколько поколений бобров не видели удачи. Последняя была во времена Великого Рубщика. Но это нам дорого стоило. Пруды тогда стали темно-красными от крови бобров.

— Зато, говорят, Великий Рубщик был умным и добрым вожаком.

— Он СЛЫЛ таким, потому что все, кто был в этом с ним не согласен, умерли. Борьба за существование. Люди называют это эволюцией. Выжили только его преданные друзья. Они размножались и передавали легенду о добром Рубщике из поколения в поколение. Среди них был и мой дед, который помнил многое, но был достаточно умен, чтобы помалкивать.

На Грызуна внезапно напала тоска. Он почувствовал себя ужасно одиноким. Великий Рубщик был злым бобром? Все, на чем держался его мир, рушилось в одночасье. Дно уплывало из-под ног. Во что же верить бобру, если не в Великого Рубщика, их божественного предка? Он пристально вглядывался в Крышу, и этот коротышка вырастал в его глазах, превращаясь в недосягаемого кумира.

— Что же нам делать? — спросил он, покорно склонив голову.

— То, что должны делать бобры.

— Да?

Крыша вдруг ожесточился:

— Напасть и загрызть.

— То есть… ты… ПРИКОНЧИТЬ Аттилу? — вырвался из горла Грызуна тоненький, прерывающийся писк.

И в этот момент в хатку вплыл Аттила.

— Хочешь заговорить смерть ночной болтовней, Крыша? — весело пророкотал вожак, бодрый от утренней свежести. Он встряхнулся, рассыпая холодные брызги. — Правильно делаешь. Говорят, ночью резцы растут быстрее. — Тут он заметил Грызуна, и глаза его сузились. — Это еще что? Тайная сходка? Сколько раз я твердил, чтобы без меня не собирались, выдра вас задери!

— Выдра нам не тетка, а два бобра — не сходка, — сказал Крыша. — Это старая добрая бобриная поговорка.

— Болван! Когда я вижу двух болтающих бобров, то сразу чую недоброе. Растолкуй-ка мне, о чем это они сговариваются, если не желают, чтобы я слышал? Не знаю, кому выдра тетка, но уж два бобра наверняка сходка!

— А может быть, случка? — лукаво хмыкнул Крыша.

Аттила вперился в него долгим подозрительным взглядом.

— Случка? Ну и хитрая ты бестия, мудрец. Хочешь пойти против меня?

— Просто напоминаю, что не всякое правило верно, Аттила. Это нужно знать, чтобы не ошибиться. Тебе нельзя терять уважение шайки.

Аттила смягчился:

— Ладно. Вам доверяю. Но будьте настороже. А теперь займись, Крыша, прутиками, если, конечно, соизволишь оторваться от сладкой беседы с Грызуном.

Прутики лежали длинным рядом, с востока на запад вдоль дальней стены хатки. Издревле они считались магическими знаками предков. Бобры приходили сюда и в благоговейном страхе созерцали их по нескольку часов кряду. Палочки, каждая длиной с бобриный хвост и толщиной с переднюю лапку, были иссечены зарубками от бобриных зубов. Всего их было около сотни. С восточного края лежали палочки давнишние, высохшие и побелевшие. При взгляде на этот магический ряд даже у Грызуна екало в груди. Едва ли не вся история бобриного рода заключалась в этих сухих палочках. Бобры находили в них то, что ищет всякое существо, оставленное наедине с дикой природой: привычное чувство традиции, ощущение общности с себе подобными, память о прежних победах и величии.

Завел палочки Аттила десять лет тому назад — в борьбе с бобриной глупостью.

Палочка обозначала один лунный месяц, а каждая зарубка на ней напоминала о бобре, убитом упавшим деревом. Аттила часто пересчитывал зарубки и убеждался, что год от году их становится все меньше. Это доказывало, что бобры прибавляют в осторожности и уме.

И все же зарубки постепенно прибавлялись.

— А чего ты ожидал? — уже не в первый раз объяснял вожаку Крыша. — Бобры размножаются. Популяция их растет. Должно увеличиваться и количество смертей. И это доказательство нашего успеха, а не поражения.

— Успех? Глупость! Размножаются и кролики, но ты же не считаешь их умницами, правда? Размножение — это всего лишь глупый инстинкт. — Много лет назад Аттила поменял сексуальные страсти на жажду власти.

Сегодня вожак был на удивление весел.

— Сделай зарубку на палке этого месяца, Крыша, — подначил он. — За упокой Пильщика.

— Ты же знаешь, Аттила, я не могу и листика разгрызть. Сам сделай.

— Вожаку не подобает заниматься черной работой, — раздраженно проговорил Аттила. — Придется тебе, Грызун.

Когда подручный покорно исполнил приказ, Аттила заметил:

— Да, на этих прутиках отмечена грустная череда случайных и глупых смертей. Но ничего, скоро мы добьемся обратного счета.

— Ты решил читать зарубки в обратном порядке, с запада на восток?

— Нет, мы начинаем программу отбора. Селекцию. Размножение по плану. Полигон устроим на Мельничном пруду.

— Я-то всегда считал, что размножение — дело нехитрое. И дуракам под силу. Знай подчиняйся инстинкту, — проговорил Крыша, который помнил еще дедушкины наставления.

— Это сказал ты, а не я. Селекция — дело умных и наше великое будущее.

— Но для того чтобы рождались умные бобры, нужны и умники производители. Много ли ты их наберешь? Мои силы, боюсь, на исходе.

— Члены нашей шайки — превосходный материал. Кроме Дэрра, конечно. Я научу их выбирать самок по уму, а не по красоте.

— О, это как раз для тебя, Аттила. Уверен. Это Фройд придумал?

— Он немного потрудился над моими идеями. И наполнил их плотью. Я хотел сказать, уплотнил.

— Значит, завоевание жизненного пространства откладывается до исполнения твоего безумного плана?

Вожак взъярился:

— От своих планов я никогда не отступаю. Отступление — удел нерешительных глупцов. Мы будем наступать на людей сразу с трех сторон. Затопим луга. Наплодим сверхбобров. И подточим человеческий дом.

— Хватило бы и затопленных лугов. Тем более что это естественный путь природы.

— Все, что мы делаем, — это и есть природный ход вещей, Крыша! — завопил Аттила. — Мы же бобры!

Грызун поднял взгляд на вожака и с тревогой заметил пену в уголках его пасти.

Глава третья

Прошел месяц. Жизнь в пустынном уединении — не жизнь, размышляла Ханна. Фрэнк Дрейк был прав. Она, конечно, еще не дошла до того, чтобы лопать кошачью еду и прыгать голой по кустам. Но как долго она продержится? Ничто в этой жизни ей уже не казалось стоящим. Надо готовиться к весне, а она все еще погружена в унылую зимнюю спячку. Пора заняться трактором. Поменять свечи. Ах нет, трактор ведь дизельный! Ну, тогда надо поменять масло. Может быть, завтра?

Эти неприятные дела всегда лежали на Чарльзе. Наверное, она не ценила его по-настоящему. Память почему-то сохранила только последние месяцы его жизни, когда бедняга буквально угасал на глазах и стал сгустком страдания. Было что-то таинственное в его неожиданной болезни и смерти. И это вызвало несправедливые подозрения полиции. Неужто прошло уже целых два года? А события тех дней все еще свежи в ее памяти…

Двое полицейских из Ванкувера. Один высокий, подтянутый, чисто выбритый и начищенный, очевидно, офицер. Другой — низенький, плотный, круглое лицо с вислыми усами, форменный френч не скрывает выпирающего пуза любителя пивка. Человек с такой неряшливой внешностью просто обречен всю жизнь оставаться подчиненным. Жизнь пристрастна и не всегда справедлива.